«ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ» ЛЮДИ В XXI ВЕКЕ: КОНЕЦ ЭПОХИ

SCIENCE TIME
«ПРОМЕЖУТОЧНЫЕ» ЛЮДИ В XXI ВЕКЕ:
КОНЕЦ ЭПОХИ (РАЗГОВОР Л.Е. УЛИЦКОЙ
В ПЬЕСЕ «РУССКОЕ ВАРЕНЬЕ»
С А.П.ЧЕХОВЫМ)
Фельзингер Любовь Валерьевна,
Санкт-Петербургский Государственный
Университет, г. Санкт-Петербург
E-mail: nowhere_girl_111@mail.ru
Аннотация. В статье проанализированы разнообразные межтекстовые
связи пьесы Л. Улицкой «Русское варенье» с драматургией А.П. Чехова. Улицкая
поднимает актуальный вопрос о роли русской интеллигенции в истории,
гротексно интерпретируя чеховский текст.
Ключевые слова: театр абсурда, новая драма, постмодернизм, интертекст,
гротеск, интеллигенция, Чехов, Улицкая.
Пьеса Л.Е. Улицкой «Русское варенье» (2008) сразу была отмечена
критиками как продолжение «Вишнёвого сада», переложение чеховского сюжета
в
контекст современной жизни, вариации на тему судьбы русской
интеллигенции. Первоначальный эпиграф пьесы «aftechekhov» сразу направляет
читателя на предстоящую интертекстуальную игру и преемственность линии,
продолжаемой писательницей.
Сама Улицкая так мотивирует написание этого произведения: «Мне
захотелось поговорить с Чеховым, а это возможно было сделать только, написав
что-то в продолжение ему. И я совместила два чеховских сюжета в один («Три
сестры» и «Вишнёвый сад»), населила одну из дач, на которые когда-то разбился
«Вишневый сад», людьми с теми же проблемами и метаниями души, дача снова
превратилась в усадьбу, круг замкнулся. Русская интеллигенция умирает и
умирает, но, тем не менее, «все как-то не до конца» [10]. Этот авторский
комментарий уже многое объясняет: в отличие от большинства авторов
постмодернистских текстов, Улицкая обращается к литературной традиции не
столько ради игры форм, сколько для углубления смысла, философского
подведения итогов. Таким образом, диалог с Чеховым проведён в пьесе не только
на уровне формальной организации текста, поэтики, но и на уровне смысла,
подтекста.
Улицкая не просто продолжает чеховский сюжет, но и интерпретирует его
4
SCIENCE TIME
по-своему. По замыслу писательницы, персонажи её пьесы – потомки Ермолая
Лопахина, поселившегося на одной из дач, построенных на месте вишнёвого
сада. Но даже насчёт своего прошлого героям свойственно заблуждаться: «Когда
дед купил здешнюю усадьбу, здесь были сады, известные по всей России» [1,
с.103]. Сами герои вступают в диалог с Чеховым: «Антон Павлович многое
насочинял, …приукрасил […]. Когда Лепёхин здешние земли покупал, сады уж
окончательно выродились» [1, с.103]. Члены семейства пытаются всячески
превознести историю своего рода, не считаясь при этом с фактами. Они
пытаются найти в генеалогическом древе семьи связи с Наполеоном,
Кутузовыми, Аракчеевыми, Тургеневыми и многими другими. Не нашедшие
себя в настоящем, интеллигенты пытаются обрести опору в своих корнях и
утешаются вымышленным прошлым. Будущее, как чеховского Вершинина
(«Через двести-триста, наконец, тысячу лет, – дело не в сроке, – настанет новая,
счастливая жизнь» [2, с.146]) или Лопахина, интересует здесь только бизнесмена
Ростислава, чьи слова «Здесь будут концерты, аттракционы! Выроем пруд...,
построим искусственный остров!.. Пришло время отдыхать! Здесь будет
Диснейленд! И вы увидите небо в алмазах!» [1] звучат более, чем абсурдно и
пессимистично – то самое чеховское «небо в алмазах» в «Дяде Ване» можно
трактовать как аллегорию того света, смерти («Мы услышим ангелов, мы увидим
всё небо в алмазах», – успокаивает Соня уставшего дядю Ваню). Но и
«призрачного» будущего ни у Чехова, ни у Улицкой мы так и не увидим – героям
не суждено вырваться из своего промежуточного состояния. «Промежуточными»
людьми, в продолжение лишним, назвали чеховских героев П. Вайль и А. Генис
в книге «Уроки изящной словесности». Людьми, находящимися всегда между
точками А и Б, стремящимися куда-то, но никогда не достигающими
(постоянное «В Москву!» у Улицкой иронично превращается «в Париж, в
Амстердам»). Петя Трофимов, Вершинин, сёстры Прозоровы и др. были
открытием Чехова в предчувствии «конца истории» – вот скоро наступит светлое
будущее («через двести-триста лет»), и время словно остановится, потому что из
идеального состояния стремиться некуда. И Чехов уже понимал, что ему и его
вечно неустроившимся героям нет места в том утопическом и обезличенном
пространстве. Надеждой ещё оставался лишь вишнёвый сад как символ
постепенного развития России без отрыва от корней/почвы, но и тот оставшийся
как «вещь в себе» и вырубленный в итоге.
Улицкая названием пьесы сразу подчёркивает типичность ситуации в
национальном контексте – «Русское»; и то, что эта ситуация из себя
представляет – «варенье» – по царскому рецепту, только забродившее. Улицкая
подчёркивает: «Вишнёвый сад» повсеместно превращается в варенье. Беда в
том, что наше «варенье» несъедобно, и это более всего обидно».
Полвека назад предки семейства Раневской ещё знали способ
4
SCIENCE TIME
приготовления вишнёвого варенья, «вишня тогда была мягкая, сочная,
сладкая» [2] – вспоминал Фирс. Теперь подошла другая пора – густого, липкого,
несъедобного варева. У героев Улицкой вишни нет никакой, её покупают на
рынке, а «хозяйственная» Мария Яковлевна находит рецепт варенья, которое
якобы любил сам Николай II, но варенье в итоге не только забродило – в одной
из банок была найдена мышь. Здесь ирония Улицкой над своими персонажами
доходит до трагифарса. «Мало того, что всё извели, да ещё так бездарно».
Персонажи Улицкой – такие же непрактичные, безвольные, как у Чехова,
только в удвоенном ироничном варианте. Все они также рассуждают о судьбах
России, но уже вообще не делают каких-то серьёзных выводов о положении
страны, их мысли – набор штампов, выкриков: «Продали Россию!», «У России
свой путь!», «Страна погибает… Апокалипсис!» [1, с.145]. Они спорят об идеях
Чаадаева, о допетровской Руси, об «отравляющем западничестве», но это даже
не спор, а ряд отдельных мнений, реплик в сторону, доведённых до абсурда.
Barbara Olaszek пишет о методе Улицкой так: «Она (Улицкая) использует не
прямые,
но
опосредующие
стилистические
способы
осмысления
действительности классикой, такие как, например, ирония, пародия, абсурд» [5,
с.45–46]. Вершина абсурда в пьесе достигается с помощью двух интермедийвставок, в которых односложно выкрикиваются главные слова/императивы
героев: «надо работать», «не надо идеализировать будущее», «работа». «Надо
работать» чеховских трёх сестёр превратилось в фарс – проверенные временем,
эти фальшивые слова окончательно обесценились.
Никто, как и у Чехова, по сути, не работает. Так называемые профессии
членов семьи достаточно нелепы. Мать трёх сестёр Наталья Ивановна переводит,
отстукивая на старой печатной машинке, любовные романчики своей невестки.
Младшая дочь Натальи, Лиза, подрабатывает «сексом по телефону». Старшая,
Варвара, поглощена православием, средняя – Елена – собственной красотой.
Фирсом «в юбке» оказывается Мария Яковлевна (или, как зовут её домашние,
Маканя), только у неё уже не получается устроить хозяйство. Работа – одно из
главных слов в диалогах героев, но при этом работать никто не хочет. Улицкая
поднимает здесь тему усердного труда, занятости и в связи с отношениями с
государством: каждый должен выбрать – или работать в противовес
окружающему хаосу, или «Я на это государство работать не буду» [1]. Впрочем,
не работают в доме не только люди, но и абсолютно ничего, включая технику
(постоянно гаснет свет, вокруг беспорядок, дыры в полу, что-то ломается).
Мы видим, что в персонажной системе Улицкая формирует обобщённый
чеховский образ, показывая современного человека перед лицом
действительности и таким способом поднимая проблему произведения на
экзистенциальный уровень. В персонажах драматург соединяет черты разных
чеховских героев. Глава семейства, Андрей Иванович Лепёхин – он и Гаев
4
SCIENCE TIME
(вспомним его спародированный монолог к шкафу, [2, c.208]), и Тригорин.
Наталья Ивановна – Раневская и Аркадина. Одна из сестёр Варвара – юная
религиозная Варя, которая всё-таки «ушла в монастырь». Три сестры
эволюционируют – Елена хочет не в Москву, а в Париж, а Лиза – в Амстердам.
Прототип Лопахина у Улицкой – молодой бизнесмен Ростислав, сын Натальи
Ивановны. Он, как и Лопахин, считает поведение своих антиподов
легкомысленным, ценит деньги и планирует «вложить инвестиции» в родовую
усадьбу.
В «Русском варенье» обесценен даже мотив торгов родовым имением. У
Чехова в ситуацию посвящены все члены семьи (хотя сад, по сути, не нужен
никому), а Улицкая рисует непрактичного 67-летнего профессора, тайно
продавшего за бесценок семейный дом. Современность показана как мир
всеобщего торга, где под топор идут не только сад, но и родовое гнездо, домдуша.
Герои Улицкой оказываются вне вектора времени, ведь даже варенье их
погублено в первую очередь временем – оно просто портится. Время и
персонажи словно двигаются в разных направлениях. В пьесе зло не
персонифицировано, его истоки и причины оказываются как бы за рамками
действия. Здесь нет конфликта, прямого столкновения – герои находятся в
окончательном разногласии со временем и самими собой. Улицкая не
предвещает, как Чехов, а констатирует факт о будущем (которое уже наступило)
русской интеллигенции. Она гротескно интерпретирует финал «Вишнёвого
сада»: «В пьесе Чехова бывшие хозяева покинутого дома забывают Фирса,
Лепёхины же забывают кошку, вопли которой раздаются с единственного дерева,
оставшегося в саду» [6, с.110]. Причём кошка тоже становится символом
неустроенности Лепёхиных – она уже как 4 месяца почему-то забралась на
дерево, а слезть с него не смогла, и снять её тоже почему-то никто не мог. Пожар
в имении апокалиптичен и, конечно, отсылает к «Трём сестрам», но и здесь
Улицкая подводит безжалостный приговор.
Итог диалога Улицкой с Чеховым – ироничный и остроумно подписанный
приговор вымирающей русской интеллигенции. То, что в «Вишнёвом саде» было
отмечено полутонами, в «Русском варенье» разоблачено и обличено с
присущими самому Чехову иронией и беспристрастностью одновременно.
Литература:
1. Улицкая Л. Е. Русское варенье и другое. М., Эксмо: 2008. С.75-191.
2. Чехов А.П. Избранные сочинения. М., Художественная литература: 1986.
3. Буровцева Н.Ю. «Русское варенье» по рецепту доктора Чехова (Диалог с
классиком в пьесе Л.Улицкой). Ярославский педагогический вестник, №2. 2010.
с.142-146.
46
SCIENCE TIME
4. Вайль П., Генис А. Родная речь: уроки изящной словесности. М., 2011. С.245.
5. Barbara Olaszek. Русское варенье Л.Улицкой: осмысление современной
действительности классикой // Folia Litteraria Rossica. 2011. №4. - Lodze (Polska).
– С.45-52.
6. Редько Н.А. Игра с чеховским текстом в пьесе Л.Улицкой «Русское варенье» /
Н.А.Редько // Журнал СФУ. Игра как приём текстопорождения. Красноярск.
2010. С.106-111.
7. Скафтымов А.П. Нравственные искания русских писателей. М., 1972.
8. Скокова Т.А. Проза Людмилы Улицкой в контексте русского постмодернизма.
Дис. … канд. фил. наук. М., 2010. – 168 с.
9. Сухих И.Н. Проблемы поэтики А.П. Чехова. Л., 1987.
10. Интервью с Л.Улицкой. [Электронный ресурс]. – URL: http://www.litblog.ru/
lyudmila-ulickaya-russkoe-varene-i-vse-vse-vse/.
46