Разговор модели со скульптором Леплюсь у Потоцкого… Он что ли меня лепит… Нет, не тут-то было. Я его тоже леплю. После вечера в кафе на Сивцевом Вражке я разгоряченный стихами и слегка охлажденный махито иду всей толпою в его мастерскую на Гоголевском бульваре. Входим в подворотню, открывается железная дверь в стене и меня обступают головы моих любимых французов Ришара и Депардье. Когда Потоцкий лепил Депардье, тот, смеясь, сам принимал участие в лепке. Вот и я приму. Только буду лепить словами. Это у меня лучше получается. Пока Потоцкий то ли вертит болванку моей не оформившейся башки не то вертится вокруг нее, я читаю ему свое: Выше всех небес Бог во мне воскрес А из-за спины подмигивает мне или так кажется от освещения наш Колумб Конюхов. А сбоку лучится светом Алла Баянова. Она тут неподалеку живет и частенько бывает у Потоцкого. А кто у него не бывает? Посол Британии, посол Аргентины, посол… Я лично познакомился на презентации бюста в День Пушкинского Лицея с послом Доминиканской Республики и его красавицей женой в роскошном золотом дипломатическом мундире. А по стенам сплошные Ню с явным намеком на Матисса и Модильяни, хотя это, прежде всего Потоцкий. Это его мазок лепкой вдавился в нежные лона и такие же следы его длани, вернее пальцев есть на всех самых удачных памятниках и скульптурных портретах. Вспоминаю стих Риммы Козаковой : Ты меня любишь, любишь, ваяешь, лепишь. Потоцкий лепит любя. Поэтому получается. На его Чехова любуются японцы, а китайцы влюбляются в его Пушкина. Его Алла Баянова молча поет и будет петь всегда. Когда Король поэтов Саша Еременко пришел ко мне в гости и увидел скульптурный портрет весом в 17 кг. на пианино, он воскликнул: А почему шея такая тонкая – Видимо скульптор уловил, что голова 66 летнего поэта никогда не держалась прочно на этой шее – все уловил Григорий и печаль, и улыбку, и устойчивую хрупкость поэзии. Хотя слушал меня всего один вечер. О сиреневый странник ты мне бесконечно знаком — как весы пара глупых ключиц между правым и левым для бумажных теней чтобы взвешивать плоский закат. Это я написал где-то в начале 70х за 30-35 лет до этого бронзового (чуть не сказал «бюста»). Но никакого бюста. Лицо возникает как улыбка чеширского кота прямо из воздуха и вот, вот в нем исчезнет и растворится. Как-то незаметно в течение часа Потоцкий меня слепил. И уже в час ночи мы пили вино и о чем-то спорили. Кажется о свободе. Теперь это был диалог скульптуры со скульптором. Скульптор: что такое Свобода? Скульптура: Свобода – родина всего мира Скульптор: Что такое любовь? Скульптура: Любовь – это дуновение бесконечности Скульптор: Что есть красота? Скульптура: Красота-это ненависть к смерти Впрочем, может мы совсем не об этом вели беседу. Бывает, совсем не важно, о чем люди говорят. Важно, что говорят. Или важно – что, говорят? Я думаю, первое намного важнее. Так вот, когда я не говорю, и даже не пишу, и даже никто меня не читает два бронзовых моих лика делают и то, и другое и третье. Вот говорящим, читаемым. преимущество скульптурного жанра над нашим, Скульптуры говорят молча. Ежедневно слышу тебя Как - то странно звучат слова Закрываю глаза И всюду передо мною Эти краски рожденные тишиной Великий немецкий философ Лессинг писал в своем гениальном «Лаокооне» прелесть этой скульптуры в том, что она кричит молча и движется неподвижно. А прелесть стихов в том, что они становятся тишиной. Я достиг тишины Обогнавшей меня навсегда Я достиг тишины Потерявшей меня в тишине Думаю, что именно эти стихи читает моя бронзовая башка, вылепленная и отлитая Григорием Потоцким. Константин Кедров, 2010г.