Slam, Baby Когда ведущий повился на сцене, Роджера впервые

Slam, Baby
Когда ведущий повился на сцене, Роджера впервые посетило чувство, что он здесь
не к месту.
Он сидел на шатком cкладном стуле в огромном переполненном концертном зале с
широкой сценой и отвратительной акустикой.
На фронтальной стене висел экран, рекламирующий марку виски для уже нетрезвой
к моменту публики.
Вокруг него заняли места в основном молодые люди с пивными бутылками.
Предстоял большой годовой финал.
Роджер был заинтригован.
Под бурные аплодисменты к микрофону выскочил гиперактивный женский герой в
подчеркнуто небрежном свитере с капюшоном и целых пять минут вел себя так,
словно аплодисменты обращены к нему, а не началу предвиденного мероприятия.
Он развел руками, словно поплыл, изображал, пятясь, как его смывает поток оваций.
Роджер долго размышлял, что ему ему напоминает эта сцена и лишь после того, как
смолкли аплодисменты, ему припомнилась заключительная выпускная поездка и их
школьный шут Алекс Шредер, прозванный Шре или Шреди.
-
Боже! Как давно это было!!! 20 или 25 лет назад ?
Как только звуковая волна аплодисментов грозила смолкнуть; к микрофону подплыл
Шреди- имитатор.
- Здесь собралась элита!- прокричал он хрипло и сорвал обновленный шквал
аплодисментов; которые обращены были снова не к нему; а к успешно
примененному козырному приему
,,Делай публике комплименты!
Роджер не имел ничего против духовной элиты, но не одобрял людей, шквалом
аплодисментов самим себе дарившим это звание.
,, Ничего,- подумал Роджер,- не распределено так справедливо, как
интеллигентность. Все думают, что они в достаточной мере наделены этим.
Когда самооценка нарастающих аплодисментов стала снижаться, Роджер ожидал
разыгрываний карты ,,Хвали город; не называя фальшивого имени“ и в этот момент
вздохнул ведущий, переполненный местно- патриотическими чувствами, один 0815
красивейшему уголку мира
Публика была достаточно интеллигентна, чтобы воспринять эту форму за правду и
польщенно захлопала.
Опытная, известная элита,- подумал Роджер,- не знает, что завтра такая же похвала
прозвучит в Коттбусе, Бремене и даже в Моргенроте –Раутенкранце.
Не могло быть ничего лучше.
И в это он однозначно верил
Роджер был в возрасте, когда на день рождения получал в качестве подарка лишь
алкоголь, частично оттого что дарить ничего лучше не пришло в голову, а ,частично,
оттого ,что верили, для него это единственное удовольствие в жизни.
Так сложилось, что для своих коллег он слыл рыцарем печальногобраза.
Это произошло с одной стороны потому, что он добровольно читал классику
,,Одиссея“ и ,,Дон –Кихота“
И это рассказывал, когда коллег волновали телевизионные программы.
Или потому, что рассказал про один из своих посещений филармонии, где он с
копной черных кудрей воспринимал себя среди лысин и седин, как сокровище в
серебрянном озере.
Как обычно, ему необходимо было немного для того, чтобы коллеги аттестовали его
сплин.
Потому к своему дню рождения он получил не привычную водку, а билет на вечер
германской поэзии
Он воспринял это как удачное решение, но потом начал сомневаться.
На сцену вышел первый сламмер.
Его текст смешан из острот и приправ.
Анекдоты того сорта, что на большой школьной паузе рассказывают, чтобы тут же их
забыть.
- Я не инжир, имею большой отросток. Изволь, выбрать маиоран.
Ни следа от поэзииб а для прозы недостаточно хоть малейшего наличия
драматургии.
Фразы состояли из трех, максимально пяти слов и постоянных повторов, как у
начинающего лектора.
Единственное лирическое, что отметил Роджер, была мелодика речи.
Монотонный напев в форме мантры из словесных оболочек без смысла и значения.
Почему на заднем фоне всегда идет реклама виски?
Почему не светящийся сигнал предупреждения, как на каждом продукте питания?
Типа как для аллергетиков.
Этот текст должен содержать больше поэзии. По меньшей мере, это было бы лучше.
Через семь минут плевок завершился и Роджер уверился в своем промахе
Кто –то, в конце концов, должен поставить точку.
Странным он нашел факт, что именно эти поэты пробились сквозь сотни других.
В конце концов, это финал.
Когда Шреди -имитатор снова выскочил на сцену. вызывая шквал аплодисментов.
вскочивщая публика с высоко поднятым номером 8 ринулась к жюри. он осознал. что
не шут на сцене оказалcя не на том месте, а он сам.
Резиновый мячик у микрофона объявил следующего поэта с модерновым
поэтическим стилем.
Роджер спросил себя. переводят ли эти люди слово ,,Поэтри“ как поэзия дословно
или они под этим понимают род лирики, как его видели Шиллер ,Генрих Гейне или,
по меньшей мере, Иоахим Рингель или Роберт Герхардт. Или они заключили все это
в кавычки как подтверждение времени, в котором ирония и самоирония есть суть
всех вещей.
Возможно, это и есть объяснение. Они поэты в кавычках.
Роджер был в своих размышлениях, когда к микрофну проникла хрупкая девушка со
смущенным взмахом ресниц и начала почти шепотом свой доклад.
Однажды, бэби, я буду большим ,бэби.
И буду писать стихи,
Которые запомнятся людям…
Стихи. которые ни о чем, но несут в себе желание сделать нашу жизнь солнечней,
когда слышишь только свое сердце.
И, даже когда сбился ритм ,не важно, ведь я стою перед вами в зале, всего лишь
сламмер, бэби..
Беспокоюсь не о рифмах, бэби, ведь это так современно, бэби, когда не находится
подходящее к концу строки ,бэби ,просто, пропускаю это, бэби.
Это ведь горит во мне, бэби.
Я хочу жить, бэби!
Моя душа птица с хрупкими опереньем.
Она стремится ввысь, но поет свои песни в узкой клетке о любви и счастье.
Не на верхушках деревьев.
Просто, имею мечты и не думаю о завтра или о предстоящих заботах.
В этом стиле продолжалось дальше.
Роджер различал отдельные удачные вирши.
Как цельное произведение это было мило, волнующе, хорошо сформулировано и
потрясающе подошло бы в эти старомодные поэтические альбомы, где оно робко на
стершихся страницах дожидалось бы дня, когда обнаружено будет с мыслями: ,,О
,Боже, как мы были молоды и наивны…
В Роджере проснулось намерение взять девушку на руки и сказать:
-Продолжай писать, Юлия, продолжай дальше ! И, если ты это будешь делать,
выйдет что -то хорошее!
Но это хрупкое ощущение разбилось о последующее молчание публики.
Молодая дама покинула сцену.
Шреди снова стоял у микрофона.
- Ну, это было супер или супер?- прокричал он.
Люди вокруг Роджера вскочили; хватая и опрокидывая бутылки и бокалы, с
нарастающей громкостью проскандировали ,,Десять!“
Шреди, ухмыляясь, наслаждался украденными аплодисментами и объявил
следующего поэта в ,,кавычках“:
Этот появился на сцене в низко висящих штанах; выцветшей футболке и бейсболке.
Широкоми грохочущими шагами он промаршировал к микрофону и гаркнул в него:
Затем он подня листок, чтобы каждый видел, что он,как пубертирующиий ученик
средней школы нарисовал на обороте мужские гениталии.
Мой текст называется ,,Пенис“,- рявкнул он в микрофон.
Роджер ударился себя по лбу.
Громкие выкрики ,,Бу-у-у“ или, по меньшей мере, коллективный нервный выдох
были , по его мнению, соответствующей реакцией на его к удивлению хихикающих
дам из публики, словно насильственных обитательниц католического женского
интерната.
И мужчины смеялись, низко и пивно, как матросы на длительном трехмесячном
сексуальном перерыве.
Поэт радостно потоптался вокруг и начал свое выступление:
-Мой отросток длиной 20 см,- и сделал искусственную паузу состоявшейся
жеманности.
Превращенная в реальность чопороность кричала о себе .
Для Роджера это было превышением допустимой границы стыда за другого.
Не мог ли кто -нибудь разъяснить этому поэту, что ,,попа“ и ,,поэзия“ имеют лишь
одинаковые слоги?
Он встал и начал пробиваться сквозь массу набюдателей.
Со сцены слышалось:
- Если я в Ростоке и у меня стояк , могу сделать ребенка в Берлине.
Публика затопала.
Роджер наконец оказался в холле , закрыл за собой дверь и облегченно вздохнул.
Он пошел в бар и заказал виски .
Но не те из рекламы, которая была все время на сцене.
Для этого он был слишком горд.
Когда жгучий напиток протек по пищеводу, он осознал как отлично функционирует
реклама алкоголя.
Поэтри слам был причиной обращения к крепким напиткам.
Всегда и всеравно нужна ли она реклама была ли она в плоском анекдоте с
обозначением гениталиев или для того, чтобы вынести этот спектакль.
Дверь в зал распахнулась.
Взгляд через плечи показал Роджеру воодушевленно поднявшуюся публику.
Пенис- текст победил двух предшественников и вышел на финал.
В дверь ломились ликующие мужчины, очевидно готовые организовать прием
алкоголя.
-Чудо,- подумал Роджер, что при этом уровне алкоголя при аплодировании одна
рука еще находила другую.
Он осушил стакан и решил назвать эксперимент неудачным.
Он бросил последний взгляд на сцену. где пенис -тексто -поэт в мешковидных
штанах и своими утиными ножками радовался выходу в финал.
Роджеру вспомнилась строка из песни:
Громче всех те, кому нечего сказать.
И если это так, то я лучше помолчу.
Да, к сожалению, это так.
Люди, которым нечего сказать, продуцируют рукоплескания на сцене, а интроверты,
люди искусства с гениальными текстами, не решаются читать свои стихи , считая их
недостаточно хорошими.
Добравшись домой, он подошел к бару с напитками для особых случаев.
90 тысяч клеток мозга теряет человек каждый день.
В состоянии опьянения это может быть двойное число.
Роджер плеснул себе в стакан для сока сто грамм водки.
После этого мероприятия даже сильное опьянение не станет большим событием.
С каждым глотком оценка честолюбивых молодых авторов становилась мягче.
При основательном размышлении не осталось упреков в их адрес.
Они соревновались друг с другом когда все определяли аплодисменты и предлагали
публике что она ожидала
Они слуги системы, которая живет в ничего не выражающих взрывных эффектах.
В основном его занимал вопрос, что он ответит коллегам, когда в понедельник они
захотят узнать, как ему понравился их подарок на день рождения.
Проснулся на следующий день с тяжелой головой на диване в жилой комнате. Его
семья только проснулась и копалась озабоченно вокруг него.
Была осень, и ночные кузнечики оставили слизистые следы на большой стеклянной
двери на террассе.
На голубом небе нового дня казалось. что это концентрированные полосы самолетов
между облаками.
Кипевщий со звоном и треском чайник дал понять, что чай хорошо заварился.
Из радио зазвучала филигранно сыгранная гитара, и Гизберт фон Кнюпаузен пел:
- То,что было, никогда не повторится, и так, как оно есть, не должно оставаться. И
как оно потом сложится, определит, возможно, капризная зима…
Поэзия может быть такой простой. Особенно, когда она тихая.