РОЛЬ ПОСТКОЛОНИАЛЬНОГО ДИСКУРСА ВО

ВЕСТНИК ТОМСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
2009
История
№2(6)
УДК 93
И.Н. Ионов
РОЛЬ ПОСТКОЛОНИАЛЬНОГО ДИСКУРСА
ВО ВЗАИМОДЕЙСТВИИ МАКРОИСТОРИИ И МИКРОИСТОРИИ
Показано, что как возникновение, так и функционирование постколониального дискурса в историческом знании способствует взаимодействию макро- и микроистории. Как в глобальной истории, так и в сравнительной истории цивилизаций возрастает роль изучения частных случаев, казусов, которые становятся необходимым
условием понимания целого. В этом контексте как казусы могут рассматриваться
история Запада и научного знания.
Ключевые слова: постколониальный, глобальная история, case-studies.
В важнейшем для современной российской историографии трехтомнике
Б.Г. Могильницкого «История исторической мысли ХХ века» проводится
мысль о тенденции к росту роли глобальной истории ХХ в., в частности работ И. Валлерстайна. Эта тенденция очевидна настолько, что заставила одного из крупнейших специалистов по микроистории М. Бойцова в 2005 г.
сомневаться в том, выживет ли микроистория в условиях укрепления влияния макроистории. Однако современная глобальная история во взаимодействии с постколониальным дискурсом не только не отрицает, но и предполагает, возрождает микроисторию, придает ей новый смысл и масштабы. В
сущности, речь идет о процессе глокализации (Р. Робертсон) не только мира, но и исторического знания, в рамках которого одновременно растет роль
исследования как макро-, так и микроисторических явлений.
1. Постколониальный дискурс возник на стыке макропроцесса в мировой
истории – распада колониальной системы в 1960–1970-е гг., с одной стороны, и микропроцессов – умножения представителей интеллигенции с неопределенной самоидентификацией, которая «раздваивалась» между культурой
родной страны и культурой Запада, полученной в ходе образования. Классическое описание отчуждения, возникающего в этой ситуации, дал Ф. Фанон.
Поэтому изначально исследовались как глобальные макропроцессы, такие
как становление образа современного Запада у Э. Саида («Ориентализм»,
1978) и возвышение роли в мире «средневекового» Китая у А.Г. Франка
(«Азиатский век», 1998), так и уникальные микроявления, такие как положение и самоидентификация отдельных представителей разных народов в чуждом для них мире (Р. Гросфогюль пишет о дискриминации пуэрториканцев в
США, как центре мир-системы и борьбы за права человека, Д. Лал делится
опытом жизни индийца в «средневековом мире» современного ЛосАнджелеса, М.В. Тлостанова характеризует русские по генезису обрядовые
практики советской номенклатуры кавказского происхождения и казус «империи с двумя лицами» т.п.).
Эти исследования порождены глобальной историей и позволяют корректировать ее образы, в частности концепцию миросистем И. Валлерстайна
(статья Р. Гроссфогюля опубликована в сборнике «Постколониальное и теория глобализации», 2007). Они соотносятся с представлениями С.Н. Айзен-
Роль постколониального дискурса во взаимодействии макроистории и микроистории
55
штадта о «множественных современностях». Это и есть проявление «условия неопределенности», о котором писал Р. Робертсон.
2. Поэтому на первый план часто выходит не универсальное, а уникальное знание, порожденное жизненной ситуацией исследователя. Это не только знание человека, очутившегося между двумя высокими культурами, но и
знание человека традиционного неевропейского общества, оказавшегося под
влиянием западной (в основном бытовой, массовой) культуры. Отсюда новое
явление – глобальная история порождает не только макросюжеты и макроконцепты, но и микросюжеты case-studies, связанные с аборигенным, туземным или традиционным знанием. Порой эти «казусы» могут быть очень
масштабны. Примерами таких исследований являются изучение «Русской
системы» Ю.С. Пивоваровым и А.И. Фурсовым, Ирана – Н. Рахими, Латинской Америки – В. Миньоло.
При этом такие микросюжеты и case-studies начинают захватывать не
только историю знания аборигенов, о чем писалось в книге «Что такое туземное знание» (1998). Дж. Хобсон и Т. Юнкапорта, Синдано Гакуру отстаивают универсальный статус аборигенного знания как науки. При этом история Запада и созданного там рационального, объективистского знания рассматривается как казус. Ключевой в этом смысле является книга Д. Чакрабарти «Провинциализируя Европу» (2000). Типичным для этого направления, опирающегося на традицию исследования «субалтерных прошлых»,
является описание объективизма и логоцентризма как единичного казуса,
порожденного насильственным духом Запада (имеется в виду, прежде всего,
Ф. Бэкон, как автор представления о власти-знании, интерпретированном в
духе М. Фуко). Порой эта тенденция к партикуляризации исторического
дискурса не исчерпывается локализацией сюжета, но распространяется и на
язык, в частности, есть авторы, которые принципиально обсуждают темы
познавательных стратегий только на местных языках, таких как кикуйю (Кения), чтобы не «заразиться» западной логикой, носителем которой является,
например, английский язык.
Но наиболее интересно то, что к этой же технике провинциализации начинают прибегать неотрадиционалисты как либерального, так и демократического толка, более или менее далекие от постколониальной идеологии. Так, американский экономист Д. Лал (1998) выводит за рамки общих закономерностей
истории идеалы античности, а также европейской индивидуалистической веры
и морали, опирающейся на авторитет церкви. Они заменяются идеалом семейной, внецерковной морали, как универсальной основы стабильного развития
(Сингапур, Китай, Индия). Лал возражает против абсолютизации идеи экономического прогресса, сопоставляя «ловушки высокого уровня равновесия» на
средневековом Востоке и «декаданс среди процветания» на современном Западе. Он пишет о большей стабильности и эффективности неиндивидуалистических обществ (Индия, Юго-Восточная Азия), основанных на семейных ценностях. История семьи приобретает у Лала (либерала) большее значение, чем
история знания или промышленности.
3. Еще интереснее описание истории Запада историком науки Р. Осборном (2006). Для него основой специфической, нелинейной формы макроис-
56
И.Н. Ионов
тории становится традиция догосударственного общества Запада, воспроизводящаяся в квазиобщинных формах, таких как цехи, свободные города, секты, профсоюзы, а также в таких формах сознания, как эмпиризм Г. Галилея и
релятивистская физика. Напротив, история рационализма (и особенно логоцентризма Платона, философов Просвещения, Г.В.Ф. Гегеля, К. Маркса) выступает как казус, порожденный особенностями истории Запада, разрушающими диалог и препятствующими образованию собственно политической
традиции (как традиции переговоров), что привело весь мир к неисчислимым бедствиям, милитаризации общества, колонизации, возникновению империй и тоталитаризму. Так, Осборн развивает важную традицию в истории
цивилизаций, представленную Н. Элиасом, впервые в 1939 г. обрисовавшим
историю цивилизации как казус, производную от форм жизни придворного
общества.
4. Наиболее характерен как методолог, близкий к этому направлению,
немецкий историк Ю. Остерхаммель, который, критикуя Э.В. Саида и
особенно его последователей, выдвинул в 2001 г. целый комплекс
методологических приемов сравнительного изучения цивилизаций,
основанных на диалогическом принципе, который сохраняет право на
инициативу за каждой из взаимодействующих сторон. Остерхаммель
выступает за сохранение «суверенитета» макро- и микроистории, против
сведения микроистории к макросхемам. Он видит в наследии Э.В. Саида
прежде всего анализ меры взаимонепонимания культур. Поэтому историк, как
переводчик, должен обладать двойной компетенцией (примером для него
служит У. Мак-Нил, совершивший в макроистории «эмпирический
поворот»).
Остерхаммель описал возможные констелляции 1) синхронного и
диахронного подходов, 2) интра- и интерцивилизационных сравнений,
3) структурного сравнения и истории связей цивилизаций, 4) тотального или
частичного сравнения, 5) асимметричных и симметричных моделей,
6) конвергентного и дивергентного сравнения. Господствующей при этом
становится не тотальная, холистская, а дифференцированная, частичная,
конвергентная,
симметричная
версия
сравнительного
описания,
учитывающая как общие черты, так и различия цивилизаций, их отдельных
регионов, институтов, уровней и секторов. Макроистория и микроистория
при этом переплетаются между собой. Аналитичность и эмпиризм, холизм
и парциализм, конвергенция и дивергенция сосуществуют на основе
принципа дополнительности, причем анализ конкретных черт цивилизаций
доминирует.