БОРЬБА С КОСМОПОЛИТИЗМОМ В СОВЕТСКОМ
реклама
Вестник Челябинского государственного университета. 2015. № 24 (379). История. Вып. 66. С. 202–209. УДК 930.1 ББК 63.1 А. А. Мировщикова БОРЬБА С КОСМОПОЛИТИЗМОМ В СОВЕТСКОМ АНТИКОВЕДЕНИИ: ДЕЛО С. Я. ЛУРЬЕ Конец 1940-х гг. стал временем ужесточения государственного контроля во всех сферах общественной жизни. Под особым надзором оказались представители интеллектуальной элиты, в том числе ученые-историки. «Жертвой» государственной машины мог оказаться любой ученый или деятель культуры, независимо от своего статуса и профессиональных достижений. Ход идеологической кампании и её роль в жизни ученых рассматривается на примере судьбы Соломона Яковлевича Лурье (1891–1964) – крупного специалиста в области антиковедения, профессора Ленинградского государственного университета, для которого «проработочная» кампания стала поворотным моментом, кардинально изменившим его положение и статус в научном сообществе. Ключевые слова: идеологические кампании в СССР; борьба с космополитизмом; советское антиковедение; С. Я. Лурье. Первое послевоенное десятилетие в СССР, вопреки усиливающемуся в обществе ожиданию ослабления тоталитарного режима, стало временем ужесточения идеологического давления во всех сферах общественной жизни. Важнейшей задачей правительства стало укрепление единомыслия граждан и недопущение «тлетворных» контактов с Западом. По всей стране развернулась борьба с «проявлениями антипатриотизма и низкопоклонства перед Западом», а далее и с «безродным космополитизмом». Наиболее сильный удар был нанесен по научной интеллигенции: на партийных мерoприятиях различного уровня и общественных собраниях «разоблачали» идеологические «ошибки» и «извращения» ученых, подвергали критике их теории и гипотезы. Как правило, следствием обвинения в космополитизме было увольнение с работы или перемещение на менее значимые должности, запрет выступать в печати и преподавать в учебных заведениях, роспуск творческих объединений и редакций литературных изданий (например, журнал «Ленинград»). Нередки были случаи арестов1. Отправным пунктом идеологической борьбы стала увидевшая свет 28 января 1949 г. статья от редакции «Об одной антипатриотической группе театральных критиков» в газете «Правда», а в феврале на страницах журнала «Вопросы истории» была разъяснена суть понятия «космополитизм» и степень опасности этого явления2. ОсоПодробнее об идеологических кампаниях 1940-х гг. см.: Дружинин П. А. Идеология и филология… 2 О задачах советских историков... С. 3–5. 1 бое внимание в статье было уделено космополитизму в исторической науке, который «проявился и в форме низкопоклонства перед “иностранщиной”, в отрицании самостоятельности развития общественно-исторической мысли в России». Редакция призывала читателей к «выкорчёвыванию» из литературы, искусства и науки всяких проявлений космополитизма. Статья оказала предполагавшееся воздействие на общество: соответствующая реакция руководителей учреждений культуры и науки не заставила себя долго ждать. По стране прокатилась волна собраний, на которых критиковали ученых и деятелей культуры, обсуждали деятельность и прегрешения уже выявленных космополитов, делали оргвыводы, признавали и осуждали свои и чужие «ошибки». За собраниями последовали переаттестации и увольнения сотрудников учреждений культуры, институтов, научно-исследовательских лабораторий. В Советском союзе не оказалось ни одной области науки и искусства, где бы в 1940-е гг. не были выявлены и разоблачены космополиты. Разгром космополитов в области общественных наук начался с общего партийного собрания, которое состоялось 3–4 марта 1949 г. в Академии общественных наук. В ходе борьбы с космополитизмом одним из объектов «проработки» стал крупнейший специалист в области антиковедения и классической филологии, преподаватель Ленинградского университета, профессор Соломон Яковлевич Лурье (1890–1964). На это трудное для исторической науки время приходился расцвет научной и педагогической деятельности историка: он стал Борьба с космополитизмом в советском антиковедении: дело С. Я. Лурье «одним из самых видных ленинградских профессоров– учителей науки», у него сформировалась своя школа. К моменту осуществления кампании С. Я. Лурье являлся автором более 130 научных статей и монографий. За плодотворную научную и педагогическую деятельность приказом ректора от 17 января 1941 г. за № 23 ему была объявлена благодарность1, а в 1946 г. вручена медаль «за доблестный труд во время Великой Отечественной Войны»2. Эти факты свидетельствуют не только о высоком профессионализме, но и о признании заслуг С. Я. Лурье научным сообществом и властью. Имя ученого было известно и за пределами нашей страны, где его заслуги также признавались. Значимое положение С. Я. Лурье в научном сообществе, его статус одного из крупнейших специалистов в области советского антиковедения, казалось бы, не предрекали тех дальнейших кардинальных изменений, которые произошли в жизни ученого. Противоречивость положения С. Я. Лурье до 1948 г. и после наводит на мысль о том, что главным фактором, определившим судьбу профессора в 1948–1949 гг., было его происхождение. В качестве дополнительного фактора следует отметить взаимоотношения ученого с коллегами: Соломон Яковлевич, будучи человеком принципиальным, нежелающим принимать новомодные идеи, часто становился участником научных споров, в которых, не считаясь с оппонентами, отстаивал свою точку зрения, часто отличную от общепринятой. Так, неоднократно возникали споры с С. И. Ковалевым, заведовавшим тогда сектором истории древнего мира в Ленинградском отделении Института истории АН СССР. К дополнительным негативным факторам, повлиявшим на судьбу ученого, можно отнести и его обособленность, неприятие коллективных форм работы. Еще в конце 1930-х гг. он имел неосторожность высказаться по этому поводу на заседании в Институте истории материальной культуры: «Когда выходит научная книга, никакой коллектив ответственности за неё не несёт. Нельзя стадным образом проводить работу»3. Профессор выступал и против подчинения единой схеме, дающей представление об историческом процессе, против необходимости «вписывать» научные труды в неё: «… в науке есть целый ряд вопросов, которые считаются спорными. Именно для того, чтобы Петербургский филиал Архива Российской Академии наук (ПФА РАН). Ф. 976. Оп. 2. Д. 13. Л. 27. 2 Там же. 3 Архив Института Истории материальной культуры. Ф. 2. Оп. 1937. Д. 120. Л. 44 об. 1 203 было настоящее научное решение нужно давать возможность высказаться всем сторонам»4. Все эти высказывания, не замеченные в конце 1930х гг., в условиях новой идеологической кампании могли стать причиной для превращения профессора в объект проработок. Перемены в жизни С. Я. Лурье наступили с выходом в свет в 1948 г. трех разгромных рецензий5 на опубликованную в 1947 г. его книгу «Геродот». Книга стала результатом многолетнего труда профессора в области изучения античной гуманитарной мысли. Соломон Яковлевич создал образ Геродота как любознательного крупного исторического писателя, автора первой универсальной истории. Жизненный путь отца истории представлен чередой переселений в различные полисы Греции, каждый из которых становился для него своеобразной родиной. Таким образом, Геродот был показан гражданином мира, выступающим на стороне разных политических деятелей, в зависимости от места своего пребывания, так, например, сблизившись в Афинах с Периклом, в угоду ему, по версии Лурье, историк подчеркнул роль Афин в греко-персидских войнах. Кроме того, Соломон Яковлевич в очередной раз противопоставил идее общеэллинского единства в войне греков с персами, развитой Плутархом, более позднюю версию Геродота, нарисовавшего более сложную и неоднозначную картину взаимоотношений между греками и варварами в этой войне. Точки зрения, предложенной С. Я. Лурье, придерживались и многие зарубежные ученые, ссылками на труды которых советский антиковед снабдил своё исследование. Подобного рода высказывания в послевоенное время не вызывали одобрения со стороны официальной идеологии и были даже опасны. Равно как и ссылки на мнение зарубежных ученых, которые во второй половине 1940-х гг. рассматривались как низкопоклонство перед «загнивающей буржуазной» наукой. Авторами рецензий на труд именитого ученого выступили Д. Г. Редер, Е. Г. Суров и И. С. Кацнельсон. Только двое из рецензентов имели историческое образование – Д. Г. Редер и И. С. Кацнельсон, но они оба занимались проблемами египтологии; Е. Г. Суров – литературовед, никак с исторической наукой не связанный. Однако это не выглядит для той ситуации необычным: в период кампании царил своеобразный демократизм, когда обличителями именитых ученых могли быть люди, мало чем себя проявившие в науке, часто в качестве рецензентов выступали 4 5 Там же. Кацнельсон И.С. [Рец. на:] С.Я. Лурье, Геродот… С. 106. А. А. Мировщикова 204 вчерашние аспиранты, только начинавшие свой путь в науке1 и, вероятно, желавшие таким образом продемонстрировать свою благонадежность. Авторы рецензий не указали на какие-то конкретные сугубо профессиональные ошибки С. Я. Лурье, но сделали множество «традиционных» для таких случаев замечаний: по поводу подхода к написанию исследования, цитирования буржуазных историков, игнорирования достижений отечественной исторической науки. Таким образом, отзывы на книгу были написаны в духе того времени: без конкретной критики материала, но с огромным количеством «трескучих» фраз, якобы характеризующих подход автора к изложению материала как немарксистский. Анализ содержания рецензий показывает идентичность высказанных критиками претензий, суть которых сводится к следующим положениям: признается полная зависимость автора от мнений, высказанных буржуазными учеными, а сам профессор не имеет оригинального взгляда; создан «чудовищный» образ Геродота, стоящего одновременно на позициях всех враждовавших между собой государств; автор недостаточно хорошо знает, что такое патриотизм; исследователь очерняет труд Геродота, доказывая, что произведение историка лишено единого плана и единой цели; слишком мало уделено внимания трудам отечественных ученых (указываются лишь труды Ф. Г. Мищенко и В. П. Бузескула), а выводы, сделанные в книге, противоположны тем, к которым пришли русские исследователи XIX– XX вв. В заключениях рецензий содержатся выводы о немарксистском характере труда, бесполезности и даже вредности его издания. Подобного рода высказывания в адрес исследователя не могли остаться без внимания руководства. Вслед за рецензиями на книгу началась «проработка» трудов С. Я. Лурье, которая проходила 20 октября 1948 г. на расширенном заседании сектора истории древнего мира в Ленинградском отделении Института Истории. Особое внимание было уделено «Геродоту». Сам профессор по причине болезни в конференции не участвовал. Обсуждение научных трудов проходило в рамках принятых канонов: первоочередное внимание уделялось проверке текста на соответствие основным положениям марксистской методологии истории, наличию в нем обязательных цитат из произведений классиков марксизма-ленинизма и правильности их интерпретации. Все это являлось основанием для вынесения суждения о научных качествах издания. Главными оппонентами С. Я. Лурье, выступившими с докладами, были Д. П. Каллистов и И. С. Кацнельсон. В данном случае, так же, как и с рецензиями, проявился своеобразный демократизм. Д. П. Каллистов – доцент Ленинградского университета, читал лекции по античной истории (преимущественно по истории Рима). Для него участие в подобного рода мероприятиях было возможностью продемонстрировать свою верность партийной идеологии2. И. С. Кацнельсон – молодой специалист в области египтологии, занимался преподавательской деятельностью в Московском университете. Соломона Яковлевича клеймили за то, что он якобы занимался популяризацией «буржуазных» взглядов на Геродота и тем самым раболепствовал перед иностранщиной, за создание им крайне противоречивого «чудовищного образа Геродота», выступавшего то патриотом малоазийского Галикарнасса, то Афин, то поклонником Самоса, то защитником Дельфийского оракула. По логике докладчиков, Геродот показан как космополит, гражданин мира. Профессор был обвинен в «упорном протаскивании идей так называемой мировой науки», в «беспринципном пресмыкательстве перед буржуазной западноевропейской наукой», в том, что он недооценил значение труда Геродота для изучения истории народов СССР. Если обратить внимание на риторику выступлений докладчиков, то мы снова можем наблюдать ту же картину, что и с рецензиями: нет указания на конкретные ошибки, допущенные автором как историком-профессионалом, но много громких шаблонных фраз о раболепстве и низкопоклонстве перед «буржуазной» наукой. Следует помнить о том, что критика трудов историков на собраниях преследовала и воспитательную цель. Поэтому заседания обычно имели широкий масштаб: на них собирались все сотрудники, которые если не выступали сами, то должны были внимательно слушать своих коллег, ведь в следующий раз в качестве жертвы или разоблачителя мог быть выбран кто-то из них. В силу того, что, с профессиональной точки зрения, аудитория проработок была различной, и не все могли бы понимать сугубо профессиональные критические замечания в адрес того или иного ученого, выступления строились таким образом, чтобы их главное содержание было ясным каждому из присутствующих. В итоге заседаний у зрителей должно было складываться впечатление, будто все обвинения справедливы и имеют Крих С. Б., Метель О. В. Советская историография древности… С. 75. 2 1 На рубеже 1920–1930-х гг. он побывал на Соловках по обвинению в монархизме. Борьба с космополитизмом в советском антиковедении: дело С. Я. Лурье веские основания. Риторика выступлений была соответствующая – использовались всем понятные термины и формулировки. Так было и на этот раз. Многие обвинения и критические указания на ошибки, озвученные в адрес профессора С. Я. Лурье, на взгляд обывателя, казались обоснованными и вполне справедливыми. Например, если открыть «Геродота», то мы действительно увидим в нем огромное количество ссылок на исследования зарубежных историков, обширные цитирования трудов представителей «буржуазной» науки и небольшое количество упоминаний работ отечественных авторов. Действительно, в библиографическом списке к «Геродоту» содержится 61 наименование исследований, принадлежащих зарубежным авторам, и только 10 трудов отечественных специалистов, 2 из которых принадлежат самому С. Я. Лурье. Естественно, что такое соотношение количества зарубежных и отечественных исследований, привлеченных для написания «Геродота», не вызвало одобрения оппонентов и стало основой для обвинения автора в «протаскивании» буржуазных идей и низкопоклонстве перед Западом. При этом мало кто из присутствовавших тогда на заседании мог догадываться о том, что объясняется этот факт достаточно просто: отечественная наука в данном направлении сильно отставала от западной; а труды отечественных авторов сильно устарели. И только немногие большое количество цитат и ссылок на другие исследования расценили как перенос автором в научно-популярную книгу навыков и приемов ученого, привыкшего писать строго научные статьи. В защиту С. Я. Лурье выступил один из его учеников – И. Д. Амусин, справедливо упрекнувший докладчиков в жонглировании цитатами и отказе от объяснения приведенных в книге фактов. В более компромиссной манере за С. Я. Лурье заступился академик И. И. Толстой, рекомендовавший опубликовать второе издание «Геродота», с учетом озвученной критики. С заключительным словом выступил С. И. Ковалёв, для которого данный спор имел не только служебно-деловое значение, но еще стал возможностью напомнить профессору прошлые прегрешения и споры, имевшие место в 1930-е и 1940-е гг.1 Он согласился с высказанными заВ 1930 г. развернулась дискуссия вокруг книги Лурье «История античной общественной мысли», в ходе которой Соломон Яковлевич был обвинен С.И. Ковалевым и А.И. Тюменевым в использовании немарксистской методологии и в биологизме. В ответ на критику Соломон Яковлевич обвинил своих оппонентов в некомпетентности и отсутствии серьезной аргументации. В 1940 г. вышла в свет еще одна 1 205 мечаниями и подчеркнул, что ошибки С. Я. Лурье были выявлены еще в 1930-е гг., но с тех пор профессор ничему не научился и ошибок своих не исправил. Особое внимание С. И. Ковалёв обратил на то, что профессор «проявляет научный анархизм – ибо работает как одиночка, не связан с коллективом»2. Последнее замечание в отношении С. Я. Лурье является вполне справедливым – он всегда был человеком замкнутым, мало общался с окружающими. Отсутствовавший на заседании профессор не мог своевременно ответить на обвинения оппонентов. Можно предположить, что обсуждение деятельности С. Я. Лурье неслучайно совпало со временем нахождения его на излечении. Соломон Яковлевич был, по большому счету, единственным специалистом в своей области и, в случае дискуссии и критики, мог положить оппонентов «на обе лопатки». «Проработка», в ходе которой обвиняемый превратился бы в обвинителя, да еще и с более аргументированными доводами, явно не возымела бы желаемого воспитательного действия и была крайне нежелательна руководству. С меньшей долей вероятности, можно предположить, что причина отсутствия профессора на заседании кроется в его отношении к подобного рода мероприятиям. Возможно, Соломон Яковлевич был уверен в своем стабильном положении в научной среде и не воспринимал данное собрание как нечто, что могло бы оказать серьезное влияние на его научную судьбу. Содержание прошедшей дискуссии Соломон Яковлевич узнал, ознакомившись со стенограммой заседания, и счел необходимым выразить свои мысли по поводу обвинений, выдвинутых в его адрес. Интересным представляется ответ С. Я. Лурье, который содержится в письменном обращении к ректору Ленинградского университета. Ученый признавал ряд ошибок: «критика книги “Геродот” во многих отношениях является правильной», в ней допущены «серьёзные ошибки», «в особенности неприемлемо появление такой книга С.Я. Лурье первая часть учебного курса «История Греции», в отношении которой снова прозвучала критика со стороны С.И. Ковалёва, упрекнувшего автора в неправильном изображении греко-персидских войн. С.И. Ковалев, всегда уделявший особое внимание социально-экономическим факторам, в этот раз высказал претензию относительно излишней социологизации. В этом замечании С.Я.Лурье возмутил не столько отказ С.И. Ковалева от своих позиций, сколько аргументация не от фактов, а от концепции и её политического звучания. Он позволил себе высказать в адрес С.И. Ковалева нелицеприятное замечание о том, что тот «ничего не забыл и ничему не научился». 2 Лурье Я.С. История одной жизни. С. 179. А. А. Мировщикова 206 книги в популярной серии, ибо содержание ее недостаточно научно-подготовленным читателем может быть истолковано как прославление западноевропейской науки», «книга написана стилем, неподходящим для научно-популярного очерка и лишена необходимой для такого издания чёткости», «товарищи были, несомненно, правы, указав ещё раз на недопустимость столь широкого использования буржуазной исторической литературы и недооценки значения Геродота как историка нашей страны»1. У человека, прочитавшего эти строки, должно было сложиться впечатление, что автор действительно раскаялся и признал неправильность своей позиции. Но профессор этим не ограничился и посчитал необходимым высказать свои замечания в адрес критиков. Будучи уверенным в своей правоте и профессионализме, Соломон Яковлевич указывает на некомпетентность своих обвинителей и невнимательное изучение ими труда, в искажении его мыслей и вырывании отдельных фраз из контекста. В тексте ответа он особо отметил, что цели написания его труда неправильно поняты оппонентами: «книга оказалась неясной и трудной даже для квалифицированных читателей»2, на основе чего были сделаны неправильные выводы о его содержании. Также С. Я. Лурье отметил отсутствие «настоящего марксистского разбора». В тексте письма содержится большое количество подчеркиваний (видимо, с целью акцентировать внимание читающего) и исправлений – добавление или вычеркивание отрицательных частиц и замену некоторых слов, на основании чего можно говорить о тщательном подборе слов и выражений, которые должны были четко и ясно отразить его позицию по возникшему вопросу. Например, «другое обвинение, которое я не (добавлено «птичкой» – «не») могу признать серьёзным, это упрек в том, что я не признаю общегреческого патриотизма у Геродота. Я всегда рад учиться у моих товарищей и, в частности, у С. И. Ковалёва, но должен сказать, что его указания по этому вопросу не («не» – добавлено «птичкой») кажутся мне ни убедительными, ни марксистскими»3. Как мы видим, добавленные частицы меняют смысл высказываний на противоположный: фраза, имевшая изначально оттенок соглашательства и покаяния, превращается в очередной протест. Некоторые выражения профессора, на первый взгляд, кажутся примирительными, но при вни1 ПФА РАН. Ф. 976. Оп. 2. Д. 13. Л. 14. ПФА РАН. Ф. 976. Оп. 2. Д. 13. Л. 14. 3 Там же. Л. 12. 2 мательном чтении в них обнаруживается пренебрежительное отношение к критикам. Например, «я никогда не называл (далее над стройкой добавлено ручкой) “глубоко уважаемого мною” Н. А. Машкина неграмотным рецензентом, тем более, что никогда не читал его рецензии на мою книгу»4. Письмо было тщательно прочитано и проверено, что говорит о взвешенности решения автора и понимании им возможных последствий своего послания. Текст, написанный в такой манере, помочь изменить ситуацию в пользу ученого едва ли мог. В данном письме явно прочитывается протест профессора, нежелание воспринимать всерьез высказанные в его адрес обвинения и вообще происходящее. Складывается впечатление, будто Соломон Яковлевич был уверен в благополучном исходе дела. В таком же русле прошло еще одно заседание Ученого Совета Ленинградского отделения Института Истории 3 ноября 1948 г., в очередной раз посвященное «проработке» трудов профессора С. Я. Лурье. За прошедшее между заседаниями время ничего не изменилось, каждая из сторон осталась на своих позициях. На этом заседании Соломон Яковлевич присутствовал теперь уже лично и имел возможность непосредственно отвечать на замечания оппонентов. Профессор упрекнул С. И. Ковалева во взглядах на историю «как на политику, опрокинутую в прошлое», сравнив тем самым его взгляды с позицией представителей разгромленной школы Покровского. Это представляется справедливым замечанием, так как С. И. Ковалёв говорил о необходимости приведения трактовок Геродота в соответствие с задачами обороны. По результатам заседания не было предложено никаких оргвыводов и не принято никаких мер по «исправлению» ошибочного подхода С. Я. Лурье. Казалось, кампания для ученого закончилась благополучно. В 1949 г., в связи с усилившимися мерами по борьбе с космополитизмом, С. Я. Лурье как «сомнительный элемент» снова оказался в поле зрения борцов с космополитизмом. Явного повода для возобновления кампании против профессора не было: за недолгие месяцы, прошедшие с момента завершения предыдущих дискуссий, он не успел ничего опубликовать. Начались поиски хоть какого-то повода, позволившего бы снова поднять вопрос о деятельности ученого. В это время основная работа С. Я. Лурье была сосредоточена в Институте истории на подготовке к переизданию «Боспорских надписей». Задача за4 Там же. Л. 23. Борьба с космополитизмом в советском антиковедении: дело С. Я. Лурье ключалась в дополнении сборника новыми найденными текстами и появившейся литературой. Основной объем составляла техническая работа – переписывание текста (греческой машинки не было), подготовка его к печати и расширение латинских лемм. Кроме Соломона Яковлевича, этой работой занимались еще несколько сотрудников – специалистов по латинскому языку – М. Е. Сергеенко, Б. И. Надэль и А. И. Болтунова. Изначально все пояснения должны были быть на латыни, но в связи с разворачивающейся борьбой с «низкопоклонством перед иностранщиной» было решено весь научный аппарат к изданию перевести на русский язык. В связи с этим С. Я. Лурье просил отсрочить сдачу сборника в печать. Срок сдачи был назначен на 1 ноября 1949 г., но, несмотря на это, уже весной 1949 г. вину за затягивание переиздания переложили на С. Я. Лурье1. Можно предположить, что ученый был выбран руководством в качестве очередной жертвы идеологической кампании. Целенаправленная деятельность по поиску ошибок или нарушений со стороны профессора говорит о том, что изменить ситуацию в его пользу было невозможно, а вынесение оргвыводов в его адрес оставалось лишь делом времени. Ученый стал настолько неугодным в университете, что даже формального повода, не имеющего под собой основания (сдача сборника на переиздание официально просрочена еще не была), было достаточно для возобновления кампании против него. В апреле 1949 г. С. Я. Лурье снова был приглашен на заседание Ученого совета Института истории для обсуждения его работ, но по причине тяжёлой болезни сердца и нахождения на излечении принять личного участия в дискуссии не смог. К критике его работ добавился еще один вопрос – о подготовке переиздания «Боспорских надписей». Профессор был обвинен своими коллегами (главным обвинителем выступила М. Е. Сергеенко) не только в срыве сроков издания сборника, но и в неправильном переводе латинских лемм! В неправильном переводе с латыни обвинили специалиста по классическим языкам! При этом необходимо уточнить, что переводом занимался не сам Соломон Яковлевич, а приглашенный для этого Б. И. Надэль. По сути, ученый был обвинен в некомпетентности. В итоге были упомянуты все высказанные ранее в адрес методологии С. Я. Лурье замечания. Подчеркивался и тот момент, что, несмотря на все критические разборы трудов профессора, он «продолжает упорно от- стаивать свою порочную концепцию»2. Этих аргументов было достаточно для принятия нужного решения – «поставить вопрос перед дирекцией Института истории об исключении С. Я. Лурье из состава членов Ученого совета и об освобождении его от работы в ЛОИИ…»3. С итогами заседания Соломон Яковлевич ознакомился, прочитав стенограмму. Свой ответ профессор оформил письмом и адресовал его директору Института истории. На этот раз над С. Я. Лурье нависла серьезная угроза отстранения от занимаемых должностей (и, возможно, не только в Институте истории, но и в университете), что заставило его соответствующим образом изменить стратегию своего поведения. Местом в Институте истории Соломон Яковлевич не особо дорожил, но преподавательская деятельность была для него основным содержанием жизни. В очередном письме уже нет ответных нападок и замечаний в адрес обвинителей. На этот раз профессор согласился со всеми указанными ошибками, заявив о том, что «пересмотрел свои идеологические установки и работает над устранением допущенных ошибок». Единственное, с чем категорически не мог согласиться ученый, – обвинение его в некомпетентности. Пытаясь сохранить место хотя бы на филологическом факультете, профессор в своем письме обращал внимание на то, что критика касалась его научной деятельности только в области исторических исследований, и просил оставить за ним право на преподавание древних языков филологам-классикам4. На протяжении всей «проработочной» кампании, которая в данном случае включала в себя несколько отдельных заседаний, наблюдается тенденция к смягчению ответной критики, к соглашательству с обвинениями и, возможно, показному отказу от идеологических установок. Особенно это заметно в последнем выступлении на заседании кафедры классических языков филологического факультета 18 июня 1949 г., когда профессор признал все «допущенные» им ранее ошибки и обещал непременно работать над их исправлением. Пытаясь показать глубину своего раскаяния и осознания, он согласился считать серьезной ошибкой и тот факт, что в период с 1923 по 1933 г. опубликовал свои исследовательские труды в журналах различных буржуазных стран, снабжая их многочисленными ссылками на Там же. С. 184. Там же. С. 185. 4 ПФА РАН. Ф. 976. Оп. 2. Д. 13. Л. 11. 2 3 1 Лурье Я.С. История одной жизни. С. 181–182. 207 А. А. Мировщикова 208 «буржуазную» литературу. В этом выступлении С. Я. Лурье не позволил себе ни одного упрека в адрес оппонентов. Такое поведение Лурье вполне можно объяснить его привязанностью к университету и огромным желанием во что бы то ни стало сохранить место работы. Признание ошибок и принятие критических замечаний не помогло С. Я. Лурье сохранить свое положение: он был исключен из числа членов Ученого Совета и освобожден от работы в Институте истории, а с 1 июля 1949 г. был уволен из Ленинградского университета «за несоответствие квалификации занимаемой должности»1. Это действие руководства С. Я. Лурье счел несправедливым, написал заявление в отдел науки ЦК ВКП(б), но там решение ректора было признано правильным. Профессор навсегда покинул Ленинградский университет, что стало для него серьезным ударом. Еще одним неблагоприятным для С. Я. Лурье последствием кампании по борьбе с космополитизмом стал запрет на публикацию его трудов в академических изданиях. Со времён идеологической кампании (с конца 1948 г.) и до «оттепели» в «Вестнике древней истории» не было размещено ни одной его работы. Публикации исследований С. Я. Лурье возобновились только со второй половины 1954 г. После увольнения поначалу невозможно было найти работу по специальности. Около года С. Я. Лурье состоял младшим научным сотрудником Комиссии по истории физико-математических наук при АН СССР. Работа его сводилась к переводу с латинского и западноевропейских языков старых работ по физике и математике. Но вскоре с этой должности его уволили также в 1 ПФА РАН. Ф. 976. Оп. 2. Д. 13. Л. 25. связи «с несоответствием». В 1950 г. С. Я. Лурье в поисках работы вынужден был покинуть Ленинград и переехать в Одессу. Здесь ему удалось устроиться в местный Институт иностранных языков, где он проработал с 1950 по 1952 г. Затем профессор вынужден был снова переехать, на этот раз в город Львов, где, наконец, получил работу по специальности. С 1953 г. и до самой смерти (30 октября 1964 г.) он состоял профессором кафедры классической филологии Львовского университета. Представленный сюжет из широкомасштабной идеологической кампании, прошедшей в конце 1940-х гг. в советском государстве, показывает нам окрашенную мрачными красками картину жизни советских ученых. Любой из них, без особых на то причин, мог попасть под пресс государственной машины, и судьба его могла кардинально измениться. Ни статус, ни научные достижения, ни значимое место в научном сообществе не могли гарантировать стабильности ученому той эпохи. В борьбе за патриотизм и марксистское историописание, в борьбе с низкопоклонством и раболепием перед Западом, государство в лице партийных деятелей и руководителей учреждений науки и культуры находило жертв, на показательном наказании которых воспитывало следующее поколение. И если ученому или деятелю культуры не посчастливилось стать такой жертвой, то спасти его не могло уже ничто, это хорошо видно на примере судьбы профессора Соломона Яковлевича Лурье. В результате идеологической кампании крупнейший в своей области специалист, успешно занимавшийся наукой и преподавательской деятельностью в столичном университете, оказался изгнанным и многими забытым. Список литературы 1. Ганелин, Р. Ш. О борьбе с космополитизмом в конце 1940-х – начале 1950-х гг. / Р. Ш. Ганелин // Уроки истории – уроки историка: сб. ст. к 80-летию Ю. Д. Марголиса (1930–1996) / сост. А. Ю. Дворниченко. – СПб.: Нестор-История, 2012. – С. 204–226. 2. Дружинин, П. А. Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы: документальное исследование: в 2 т. / П. А. Дружинин. – М.: Новое лит. обозрение, 2012. 3. Крих, С. Б. Советская историография древности в контексте мировой историографической мысли / С. Б. Крих, О. В. Метель. – М.: ЛЕНАНД, 2014. 4. Лурье, Я. С. История одной жизни / Я. С. Лурье. – СПб.: Изд-во Европ. ин-та в С.-Петербурге, 2004. 5. О задачах советских историков в борьбе с проявлением буржуазной идеологии // Вопр. истории. – 1949. – № 2. – С. 3–5. 6. Фролов, Э. Д. Русская наука об античности. Историографические очерки / Э. Д. Фролов. – СПб.: Гуманитар. Акад., 2006. Борьба с космополитизмом в советском антиковедении: дело С. Я. Лурье 209 Сведения об авторе Мировщикова Анна Андреевна – аспирант кафедры истории России и зарубежных стран Челябинского государственного университета. belikachi@mail.ru Bulletin of Chelyabinsk State University. 2015. № 24 (379). History. Issue 66. P. 202–209. FIGHTAGAINST COSMOPOLITANISMIN SOVIETANTIQUITY: THE CASE OF S. Y. LURIE A. A. Mirovschcikova Chelyabinsk State University. belikachi@mail.ru The end of the 1940s was a time of tightening of state control in all spheres of public life. Representatives of the intellectual elite, including scientists and historians were under special supervision. Any scientist or cultural worker could be a “victim” of the state machine, regardless of his status and professional achievements. Course of the ideological campaign and its role in the scientists’ life is considered by the example of life story of Solomon Yakovlevich Lurie (1891–1964) who was a major specialist in the sphere of antiquity, a professor at Leningrad State University, for whom this campaign was a turning point, radically changed his position and status in the scientific community. Keywords: ideological campaign in the USSR; the struggle against cosmopolitanism; the Soviet study of antiquity; S. Y. Lurie. References 1. Ganelin R.Sh. O bor’be s kosmopolitizmom v konce 1940-h – nachale 1950-h gg. [Аbout fight against cosmopolitism at the end of 1940 beginning of the 1950-th years]. Urok iistorii – uroki istorika [History lessons – lessons of the historian]. Sb. statej k 80-letiju Ju.D. Margolisa (1930–1996)] ed. A. Ju. Dvornichenko. St. Petersburg, Nestor-istorija Publ., 2012. Pp. 204–226. (In Russ.). 2. Druzhinin P.A. Ideologiya i filologiya. Leningrad, 1940-e godyi: Dokumentalnoe issledovanie v 2-h tomah. [Ideology and Philology. Leningrad, 1940-e years: a Documentary study in 2 volumes]. Moscow, Novoe literaturnoe obozrenie Publ., 2012. (In Russ.). 3. Krih S.B., Metel’ O.V. Sovetskaja istoriografija drevnosti v kontekste mirovojistoriografich-eskoj mysli [The Soviet historiography of antiquity in the context of world historiographic thought]. Moscow, LENAND Publ., 2014. 256 p.(In Russ.). 4. Lur’e Ja.S. Istorija odnoj zhizni [History of one life]. St. Petersbur, Izd-vo Evrop. in-ta v St.-Peterburge, 2004, 279 p. (In Russ.). 5. O zadachahsovetskihistorikov v bor’be s projavleniemburzhuaznojideologii [About tasks of the Soviet historians in fight against manifestation of bourgeois ideology]. Voprosy istorii [History questions], 1949, no. 2, pp. 3–5. (In Russ.). 5. FrolovJe. D. Russkaja nauka ob antichnosti. Istoriograficheskie ocherki [The Russian science about antiquity. Historiographic sketches]. St. Petersburg, Gumanitarnaja Akademija, 2006. 608 p. (In Russ.).
