Вопрос о цивилизационной и культурной специфике России

О.Ю. Усачева
Вопрос о цивилизационной и культурной специфике России как
научная проблема
Опубликовано: Усачева О.Ю. Вопрос о цивилизационной и культурной
специфике России как научная проблема // Образование: теория и
методика (образование на рубеже веков). Сборник трудов Липецкого
государственного института усовершенствования учителей. – Липецк,
2000. – С.16-21.
Культурная
самоидентификация
всякого
сообщества,
по
определению,
опережает его научное (само)описание и зачастую выглядит как создание этим
сообществом своего антипода, в качестве которого может рассматриваться как
инокультурное окружение (соседство), так и некая культурная эпоха. Образ культуры,
возникающий в представлении её носителей как результат рефлектирующей
способности общественного сознания, некоторые исследователи предлагают называть
«автомоделью культуры» 1. Обращает на себя внимание, что в целом ряде случаев
культурное самоописание может не совпадать с научным. Так, «варварский» мир вовсе
не был лишён культуры, как это виделось древним грекам, а Возрождение при строго
объективном рассмотрении отнюдь не является только реаниматором культурных
структур Античности, как представлялось гуманистам, а оказывается на поверку
носителем многих черт Средневековья.
Русское цивилизационное самосознание (автомодель русской культуры) также
старше научного и при этом оно почти всегда строилось на отделении себя от своего
культурного окружения. Однако это самоопределение никогда не было однородным, а
потому почти всегда выглядело как несовпадение, а то и столкновение, конфронтация
различных точек зрения в обществе на собственную самобытность. Спор о своеобразии
русского уклада, «русского пути» обычно обострялся в те исторические периоды,
«переломные эпохи», когда перед страной и её народом вставала проблема выбора
траектории дальнейшего развития. Так, социокультурная ситуация альтернативы
сложилась в Киевской Руси во второй половине X в., когда необходимость
цивилизационного
самоопределения
для
молодого
средневекового
государства
вылилась в проблему религиозного выбора (Католицизм? Православие? Иудаизм?
Ислам?). Аналогичная ситуация наблюдалась в XVII в., когда та же необходимость
приобрела форму внутрицерковной борьбы (русский раскол), или в 30-40 гг. XIX
столетия, когда она получила отражение как теоретико-политический спор между
западниками и славянофилами. Проблема цивилизационного выбора актуальна и в
условиях нынешней постсоветской, а теперь уже и «послеельцинской» реальности,
когда общество мучительно ищет направление и способы реформирования на основе
общезначимого мирового и самобытно-национального опыта.
История свидетельствует, что задача культурного автоописания, как правило,
находилась в подчинении у тех или иных общественных сил, которые обладали
реальным влиянием на практическую государственную и социальную политику.
Например, в прошлом веке отношение к проблеме русской самобытности означало на
практике отрицание или, наоборот, признание для России капиталистического пути
развития. Отрицавшие самобытность либералы, западники отстаивали, в большинстве
своём, последовательную европеизацию и капитализацию России, тогда как стоявшие
за самобытность славянофилы, народники, представители консервативной дворянской
элиты чаще всего выступали против «разрушительной» капитализации, за «свой»,
«общинный», неевропейский путь развития. Чрезмерная политизация и идеологизация
проблемы русско-российского своеобразия, к сожалению, мало способствовали её
непредвзятому исследованию, хотя весьма ценные наблюдения были накоплены и
раньше. В настоящее время стало совершенно ясно, что без научного подхода к
постановке этой непростой историко-культурологической проблемы невозможно
получение адекватного представления о русской культуре, а значит неосуществимо и
эффективное функционирование современного российского общества.
В каком же состоянии находится сегодня научное рассмотрение проблемы
специфичности русской культуры и цивилизации?
Надо сказать, что поиски черт самобытности ведутся параллельно с
разрешением целого ряда общих и частных теоретических проблем. Так, много
вопросов вызывает использование методологии и методики исследования культуры,
категориального аппарата, понятийного инструментария, необходимого в целях
строгого научного описания. Современные исследователи склонны констатировать, что
своеобразие той или иной культуры заложено в неких глубинных её структурах,
устойчиво, на протяжении длительного времени воспроизводящих её особенные черты,
а значит, позволяющих ей сохранять идентичность, узнаваемость при переходе от
одного исторического этапа к другому. За совокупностью этих черт в научной
терминологии
закрепилось
название
ментальности
(менталитета).
Описание
своеобразия всякой культуры всё чаще связывают с описанием её своеобразного
менталитета. Одновременно делаются попытки выяснить, как происходит становление
глубинных ментальных структур, а также то, каким образом и под влиянием каких
факторов они могут претерпевать некоторые изменения с течением времени. В качестве
первостепенной
предпосылки
формирования
культурного
менталитета
обычно
признается наличие исходного этнопсихологического типа и природно-географических,
климатических, ландшафтных факторов, оказывающих решающее влияние на его
становление в качестве ведущего архетипа. Специфический менталитет русской
культуры, как не раз отмечалось, формировался, в первую очередь, в результате
воздействия
на
исходный
восточнославянский
этнический
тип
равнинного
лесостепного ландшафта, широкого, слабо ограниченного (открытого) пространства,
густой речной сети, удалённости от морей, умеренно-континентального климата с ярко
выраженной сменой времён года. Эти обстоятельства и заложили основы славянорусского культурного архетипа, который характеризуется следующими особенностями:
слабо выраженная укоренённость проживания, отсутствие привычки к ровному и
размеренному жизненному укладу, неприхотливость и безразличие к житейским
удобствам, нерасчётливость, недооценка надёжной собственности («что имеем, не
храним»); общительность, терпимость к чужим нравам и обычаям, вплоть до
недооценки
«своего»
и
переоценки
«чужого»,
отзывчивость,
переимчивость;
коллективизм и артельность; жизнестойкость, отвага, несгибаемость; безрассудство,
сердечность, страстность, интуитивизм, фатализм, понимание свободы как воли;
созерцательность и бездеятельность, пассивность (ср. пушкинское: «ленивы и
нелюбопытны») и др. На протяжении многовековой истории эти черты в основном
сохранились, несмотря на некоторую вариативность, обусловленную привходящими
историческими обстоятельствами. Так, утверждение православного христианства
способствовало упрочению в русском архетипе таких черт, как смирение и кротость,
непротивление и долготерпение, потеснив свойственные ему прежде независимость и
вольнолюбие (не случайно первыми канонизированными русскими святыми стали
безвинно пострадавшие князья – братья Борис и Глеб). Ещё более эти черты
усугубились в условиях трёхсотлетнего татаро-монгольского ига.
Совершенно особый ментальный строй русской культуры образовался, кроме
того, в силу особого, промежуточного геополитического положения Русской земли.
«Вмещающая»
территория
изначально
представляла
собой
обширную
пространственную нишу, разделявшую два крупнейших геополитических мира –
азиатский Восток и европейский Запад. В дальнейшем эта ниша только расширялась
благодаря освоению колоссальных зауральских материковых пространств. Т.о.,
первоначально возникнув как европейская, славяно-русская цивилизация, под
влиянием трёхвековой изоляции от Запада всё больше поворачивалась «лицом» к
азиатскому Востоку. Результатом такой столь своеобразной геополитической истории
стало превращение нашей цивилизации из европейской в евразийскую. Отсюда
проистекает не только двойственный, бинарный, антиномичный строй русского
менталитета, состоящий в соположении, совмещении в рамках единого целого двух
разнонаправленных начал, но и соответствующий – инверсивный - механизм
социокультурной динамики. Дело в том, что исторические изменения осуществляются
в русской культуре таким образом, что периоды, на протяжении которых действует
принцип поддержания стабильности - типологически восточная черта, - регулярно
сменяются периодами, на протяжении которых действует прямо противоположный
принцип – отказ от стабильности в пользу развития - типологически западная черта.
Своё внешнее проявление данная закономерность обнаруживает в регулярном
чередовании
«интравертных»
консерватизмом,
тяготением
моделей
к
культуры
изоляционизму
и
с
характерным
автаркизму,
для
них
лидерством
в
межкультурных диалогах, и «экстравертных», когда осуществляется решительное
реформирование, наблюдается открытость разнообразным влияниям (инициирование
диалога с позиции воспринимающего информацию), ученичество. Субъективно
«интравертные» периоды переживаются как эпохи устойчивого, равновесного и
последовательного развития, чему сопутствует чувство уверенности в своих силах,
национального величия, даже некоторого самомнения («Москва – третий Рим» или
совсем недавнее: «у советских собственная гордость»), но в фазе своего завершения
могут восприниматься и как «застой», время упадка и реакции. Для «экстравертных»
периодов характерно повышение динамики процессов (горбачёвское «ускорение»),
бурное, часто волевое и силовое, реформирование (петровские преобразования,
Октябрьская революция, экономическая либерализация начала 90 гг.), приводящее к
резкому «вбрасыванию» критической массы новых элементов с неизбежным усилением
в системе деструкции и дисбаланса. Эти процессы субъективно переживаются как
«эпохи преобразований», ассоциируются с «революциями». Они связываются с
чувством оптимизма и ожиданиями отдачи в будущем у одних, и с пессимистическим
ожиданием «конца», «крушением устоев», «развалом» - у других, что сопровождается
демонизацией
новизны,
заниженными
самооценками
и
негативным,
подчас
враждебным отношением к активной («передающей») стороне культурного диалога.
Несмотря на то, что описанный выше механизм социокультурной динамики
является до некоторой степени универсальным для любой культуры, именно русским
его своеобразием выступает то, что для каждого исторического периода характерна
абсолютизация его ведущего принципа (либо принципа стабильности, либо
развития), с максимально интенсивным переживанием его внедрения в русскую
действительность, что позволяет накапливать на другом полюсе огромную энергию
сопротивления ему. В силу этой особенности механизм преемственности в русской
культуре выглядит не как плавный переход от одного этапа к другому, когда
конфликт старого и нового разрешается путем выработки третьего (среднего,
медиативного) члена культурной оппозиции, а как резкие рывки, скачки, даже
«шараханья» из одной крайности в другую, когда новое стремится победить старое
путем его полного отрицания и уничтожения. Действительно, русская цивилизация
устойчиво воспроизводит этот механизм культурной преемственности.
В Новое время своеобразие социокультурных процессов в России заключается в
том, что ее растянутость между двумя полюсами цивилизационного развития –
Восточным и Западным – выглядит как сосуществование внутри одной системы
традиционных и модернистских ценностных элементов, причем последние с самого
начала русского Модерна (реформаторская деятельность Петра) оказывались главным
образом западными (европейскими), т.е. «чужими» по своему происхождению. Это
обусловило преимущественно конфронтационный характер их взаимодействия с
традиционной системой ценностей, с чем связаны те многочисленные потрясения и
катаклизмы, на фоне которых в течение трех столетий протекает русская модернизация.
Вместе с тем трудно согласиться с А. Ахиезером, который делает вывод о
деструктивной
модели
цивилизационного
воспроизводства,
носящей
саморазрушительный характер, как специфической черте русской цивилизации2.
Стабильное воспроизводство саморазрушительного механизма вряд ли смогло бы
обеспечить удивительную жизнеспособность Русской цивилизации, которая в течение
целого тысячелетия оказывается в состоянии силами достаточно немногочисленного
русско-российского
суперэтноса
контролировать
огромное
геополитическое
пространство одной шестой части суши, и не просто удерживать его в своих руках, но
еще и добиваться на этой огромной территории столь впечатляющих успехов, которые
время от времени ставят ее в ряд лидеров мирового исторического процесса.
Пелипенко А.А., Яковенко И.Г. Культура как система. – М.: Издат-во «Языки русской
культуры», 1998. – С.22
1
А.С. Ахиезер. Социально-культурные проблемы развития России: Философский
аспект. – М., 1992. – С.14-16
2