Флорентийская мозаика

\ проза жизни \
Флорентийская
мозаика
М
ой приятель — архитектор. Раньше бы сказали —
маститый, теперь определяют — крутой. В дикий
капитализм он вошел как увенчанный всеми лаврами
архитектор театральных пространств и с тех пор прошел
длинный путь от первой виллы, в которой пытался сделать
небольшие (как и положено в театре) окна, до подмосковных дворцов, окруженных каскадами прудов с рыбками
с золотыми колечками на губе.
По его рассказам можно писать историю русского капитализма, равно как и повесть о трансформации нравов
и представлений о прекрасном. Давно канули в небытие
времена, когда к нему в бюро пришел затерханный мужичок в дешевом пуховике и много повидавших ботинках.
Секретарша с брезгливостью косилась на сальную ушанку, которую мужичок водрузил к ней на стол, пока сам он
листал каталоги. Листал долго, не час и не два. А когда
кончился рабочий день, попросил позвать главного. Мой
приятель вышел к нему, уже наслышавшись от подчиненных о странном посетителе.
— Ну что же, ничего вам не понравилось? — спросил он
у мужичка, представившегося Анатолием Ивано­вичем.
— Все хорошо, да одно не хорошо, — почти пропел тот.
— Так что же? — удивился мой приятель.
— Нет того, что мне надо, — вздохнул странный посетитель.
— А что же вам надо? Мы вам спроектируем все, что
вы захотите, — радушно пообещал мой знакомый.
— А надо, чтобы снаружи дом был халупа халупой,
а внутри все, как надо, — пояснил Анатолий Иванович.
Обсуждать детали они поехали в ресторан, принадлежащий потенциальному заказчику. У входа в бюро стоял
редкий в те годы «бентли».
— Шапку, шапку забыл, — всполошился Анатолий Иванович, когда они уже загрузились в роскошные недра машины.
Анюта, референт, двумя пальцами вынесла «ценный»
головной убор.
— А вы зря коситесь, — заметил Анатолий Иванович
моему приятелю, — да, шапочка, конечно, неважнецкая.
Зато ни у кого дурных мыслей не возникает. Тем более,
учитывая мой род занятий.
— А чем же вы, разрешите полюбопытствовать, занимаетесь? — позволил себе вопрос мой приятель.
Вообще-то профессиональная этика не допускает лишнего любопытства, но раз Анатолий Иванович сам вывел
разговор на щекотливую тему…
— Поставка продовольствия для армии, — просто сказал посетитель. — Так что мне лишние сплетни ни к чему.
Да и внимание прокурора тоже…
Понятно, когда происходил тот разговор. Сегодня тех
прожженных дельцов, которые на фоне нынешних реалий
смотрятся полевыми цветами, не сыщешь. Кто сидит, кого
110
ПРЯМЫЕ ИНВЕСТИЦИИ / № 9 (125) 2012
Евгения
Михайлова
хлопнули, кто уехал, а кто и давно перестроил или продал
Версаль, замаскированный под приют убого чухонца.
И вот уже другой фармацевтический олигарх заставлял мастеров, которыми руководил мой приятель, скалывать золоченую лепнину раз за разом, подгоняя:
— Круче! Круче!
Пока, наконец, не зарябило в глазах до рези, и он удовлетворенно спросил:
— А круче может быть?
— Нет, — убедительно сказал мой приятель.
— Ну, значит, так и будет!
Иногда мой приятель берет меня с собой на объекты.
Это бывает в тех случаях, когда он особенно гордится собой. Включать эти строения в общий каталог бюро нельзя,
на сайт вывесить тоже — проект штучный и уникальный,
а разделить радость от того, что получилось, не с кем. Вот
тут-то он звонит и говорит:
— Что у тебя в воскресенье? Давай-ка я тебе одну
вещь покажу.
И после паузы:
— Тебе понравится.
Уговор один — не спрашивать, кто заказчик.
Так и в этот раз получилось. Он повез меня смотреть
свой новый проект. Очередной дворец в олигархической
резервации. Почти час мы петляли по идиллической узкой
трассе, нашпигованной полицейскими, как брауншвейгская колбаса салом. Высокие заборы под шесть метров
сменялись изумрудными пастбищами. Я вспомнила про
дачу Рихтера, которая была где-то здесь рядом, — с точки
зрения обитателей здешних мест это было, конечно, убогое строение. Точка зрения Рихтера на соседей, по счастью, неизвестна.
Наконец через кованые ворота в стиле модерн мы
въехали в прекрасный английский парк. Светлый дом
вполне современной архитектуры, но при этом не оставляющий сомнений, что это именно дворец, прятался в глубине. И окружали его не копии скульптур из Эрмитажа,
а оригинальные произведения знаменитых и ныне живущих мастеров. В зимнем саду за хрустальными окнами
цвели редкие розы. В большой круглой гостиной огромные окна выходили в сад с очаровательным озером.
В библиотеке оказались раритетные книги с автографами. Здесь же — коллекция урбинской майолики, в которой каждое блюдо — состояние.
Но самое большое впечатление на меня произвел
большой зал на первом этаже. Стены его были украшены
флорентийской мозаикой тончайшей работы. Для тех, кто
не в теме, объясняю: это мозаичные картины из полудрагоценных камней разных фактур и оттенков, в которых
сама природа и рисунок камня становятся инструментом
искусства. Мастер использует фактуру камня, чтобы создавать уникальные произведения. При этом стыки камней не видны, и возникшая картина — а это может быть
что угодно, от грандиозного букета цветов в фламандском стиле до шторма на море или буколистического пейзажа — поражает глубиной и роскошью цвета и мастерством исполнителя.
В этом зале темой были выбраны сюжеты фламандских натюрмортов. И я просто приросла к месту, когда
увидела россыпи винограда из яшмы и трещащий от спелости гранат из…
— Рубин, — подсказал приятель.
\ ЧЕ Л О В Е ЧЕС К ИЙ К А ПИ ТА Л \
EAST NEWS / ФОТОБАНК ЛОРИ
Мама дорогая! Рядом была морская тема: билась на полу
серебряная рыба, щелкали клешнями крабы и вращали
глазами осьминоги. Другое панно — цветы. Изогнутые голландские тюльпаны, изнемогающие под собственной тяжестью плети роз, свежие лилии. И все это — из камня,
и работа, как ни признать, — тончайшая.
Я долго ходила и разглядывала эту красоту,
пока приятель рассказывал мне, откуда он выписывал мастеров, как выбирали сюжеты. Несколько раз рука тянулась к телефону — хоть бы
сфотографировать. Но мой знакомый
был непреклонен. На следующей неделе
сюда въезжает хозяин, и ни один человек
на земле, кроме него, его близких и гостей, не увидит этого шедевра.
— Послушай, — сказала я, — одного не могу понять.
Что это за помещение? Концертный зал?
— Нет, — улыбнулся мой знакомый. И помолчав, сказал: — Это гараж.
Некоторое время я ошарашенно молчала.
— Тогда последний вопрос…
— Не скажу. Ведь договорились, — отрезал он.
— Нет, мне не надо фамилии. Скажи, чем занимается этот человек? Это деятель искусств
или нобелевский лауреат? Хозяин нефтяного
промысла? Владелец металлургического
комбината? А может, это прославленный
спортсмен?
— Нет, — сказал мой приятель, — все
мимо. Это просто скромный чиновник.
111