Мертвая и живая вера. Пролог. «Во время первой

Мертвая и живая вера.
Пролог.
«Во время первой империалистической войны. В госпитальной палате
для тяжелораненых умирал солдат-еврей с газовой гангреной. Метался и в
тоске молил пригласить раввина для напутственной молитвы. Сестра
милосердия позвонила знакомой еврейке,— где найти раввина? Та дала его
телефон. Подошла жена раввина.
— Сегодня суббота, он не может приехать. Приедет завтра утром.
— Что вы такое говорите! Да больной не доживет до завтра! Долго
препирались, сестра настаивала. Жена пошла к раввину вторично.
— Он сейчас молится и приехать никак не может. Завтра приедет рано
утром.
В госпитале служили всенощную. Священник с крестом и кропилом обходил
палату
тяжелораненых,
кропил
лежащих
святою
водою
и
давал
прикладываться ко кресту. Солдат-еврей в смертной тоске протянул руки к
священнику и коснеющим языком произнес:
— Дайте!.. Дайте и мне!
Солдаты испуганно зашептали священнику:
— Он еврей!
А тот протягивал руки и повторял:
— Дайте и мне!
Священник поколебался — и протянул крест. Солдат жадно схватил руку с
крестом, припал губами ко кресту — и умер.
Назавтра рано утром приехал раввин. Сестра милосердия злорадно сказала:
— Больной вчера умер. А перед смертью приложился ко кресту.
Раввин побледнел - правоверный еврей по его вине приложился ко кресту.
Это был огромный грех на его совести.
Вересаев В.В. Собр.соч. :В 4 тт. М.,1985.
Что такое живая вера, и чем она отличается от мертвой? По роду
научной деятельности мне приходилось часто общаться с представителями
разных конфесий в том числе и с протестантами. Это были не фанатики,
бегающие с Библией по сцене и кричащие, что только они спасутся, а все
остальные погибнут. Нет, это были глубоко эрудированные, умные люди,
лучшие выпускники Заокской духовной академии, (на мой взгляд, лучшего
протестантского учебного заведения на бывшей территории СССР), люди
глубоко верующие и знающие Писания. Я пытался выяснить, что же им
неприемлемо в Православии, почему они, родившись в православной стране,
стали протестантами.
Удивительно было то, что все, о чем они говорили, было мне очень
близко
и
понятно.
Речь
шла
не
о
традиционных
протестантских
заблуждениях, касающихся икон, крещения младенцев и прочь. Эти люди
были с достаточно глубоким пониманием церковной традиции, чтобы
принять все то, чему учит Православная церковь. Удивляло даже то, что они
знали церковное Предание и труды Святых отцов лучше некоторых
священнослужителей, которые закончили наши духовные семинарии.
Мои собеседники возмущались в Православии тем, чем возмущался и
я, они не воспринимали в Православии то, что и я, митрофорный протоиерей
с двадцатилетним стажем и опытом служения, также не воспринимаю. И я
полностью был с ними согласен, кроме одного, притом самого важного. То,
что они воспринимали как Православие – на самом деле им не является. Так
же, как не является нормой человека его болезнь. Не могут быть нормой
жизни Церкви те болезни, которые вносит в нее специфическая русская
обрядоверческая ментальность. Это то, что мои собеседники называли
«мертвой верой».
История этой болезни сидит глубоко в генах нашего внешнего
обрядоверия, нашего доверия самому процессу протекания церковного
обряда с упованием и надеждой, что это само по себе уже спасительно, и
более ничего не надо. Если примитивные протестанты считают, что их
спасает исключительно вера в миссию Господа Иисуса Христа, (что само по
себе правильно, но только на половину), то у нас многие верующие считают,
что
спасительной
может
являться
только
внешнее
соблюдение
богослужебного обряда, соблюдение норм общественной и домашней
молитвы. Не обращая внимания при этом на то, что сердце может
пожизненно остается таким же мертвым и холодным, как и у обычного
неверующего человека.
Именно это сделало наш народ, народ Христоносец, народом
богобоцем и христоненавистником. Те же люди, которые в гимназии
прилежно изучали катехизис и Закон Божий, возбужденно, с ненавистью
разрушали храмы и убивали священнослужителей. Что сделало их такими,
как произошла эта трансформация, и почему мы снова пытаемся
реанимировать ту же систему духовного воспитания и обучения, которая и
воспитала богоборческое поколение?
Я приведу на суд читателя примеры писем и сочинений русских
писателей, которые показывают суть этой проблемы. Они не судят, они не
анализируют, просто рисуют картину того, что мы сейчас снова пытаемся
выстроить, наивно веруя, что это богоугодное строительство.
Вот зарисовка дореволюционного быта обычной верующей семьи
глазами ребенка, учащегося гимназии:
«Моя мать была верующей женщиной, но верила она по-своему и
несколько смущенно — для себя, никому не навязывая своей религии, даже
детям. В церкви бывала редко, дома молилась уединенно, скромно
выпрашивая у Бога разные нетрудные вещи для детей. Все, что в
религиозном культе картинно, красиво и приятно, у нас соблюдалось:
рождественские елки, троичные березки, пасхальные куличи, лампадки перед
образом в правом углу, вкусные рыбные и грибные блюда в великий пост. Мы,
дети, были верующими, поскольку это традиционно и нетрудно и поскольку
не приходило в голову рассуждать. Искореняла религию гимназия, с ее
обязательными
посещениями
церкви,
молитвой
перед
уроками,
преподаванием того, что преподаваться не может, и священным ужасом
перед вопросами. Церковь была привлекательна для нас тем, что в нее
приводили гимназисток: налево ряды наши, направо — их. Мы красовались и
переглядывались. Особым шиком было прислуживать в церкви, стоять в
алтаре, выходить с кружкой и проходить по рядам гимназисток. Из алтаря
было удобно подглядывать в щелочку, и мы пользовались разрешением
посещать алтарь «для лучшего изучения церковной службы». Именно здесь
юношеской вере наносился самый серьезный удар созерцанием закулисного
неблаголепия. Шепча молитвы, священник время от времени, вытянув из-под
ризы грязный платок, набивал нос табаком. Дьякон пальцем смазывал себе в
рот из чащи остатки Причастия, а палец вытирал где-то в тайниках своей
сложной
одежды.
Постоянно
случалось,
что
священнослужители
переругивались, переходя вслед затем на торжественный тон декламации.
Приглядевшись к порядкам в алтаре, мы, со своей стороны, под
руководством более опытных, покушались на бутыль с превосходным
церковным вином, так как заготовленную «теплоту» обыкновенно также
допивал сам дьякон. И если некоторые из нас дотаскивали до университета
какие-то остатки религиозности — или, может быть, суеверия,— то
причиной этого была потребность в поэзии, отзвуки веры детской,
семейные традиции и прежде всего — целостность восприятия нашей
прекрасной северной природы, полной нерасказуемых и непостижимых
тайн.»
Осоргин М. Времена (Автобиографическое повествование).
Екатеринбург. 1992. С.527.
Как же получалось так, что из стен духовных учебных заведений
выходили революционеры? Как сам Коба, ставший позже Сталиным,
будущий душитель и гонитель Церкви, начал свой кровавый путь с
семинарских стен. Объяснить это может следующий отрывок.
«Бурсацкая религиозность своеобычна. В бурсе вы всегда встретите
смесь дикого фанатизма с полною личною апатией к делу веры. В бурсацком
фанатизме, как и во всяком фанатизме, нет капли, нет тени, намека нет на
чувство всепрощающей, всепримиряющей, всесравнивающей христианской
любви. По понятию бурсацкого фанатика, католик, лютеранин — это
такие подлецы, для которых, от сотворения мира топят в аду печи и куют
железные крючья. Между тем всякий бурсак-фанатик непременно невежда,
как и всякий фанатик. Спросите его, чем отличается католик от
православного, православный от лютеранина, он ответит бестолковее
всякой бабы, взятой из самой глухой деревни. Но, несмотря на то, все-таки
будет считать своей обязанности», своим призванием ненависть к
католику и протестанту. Но если препарировать бурсацкую религиозность,
сбросить с нее покрывало, которым маскируется и декорируется сущность
дела, распутать схоластические и диалектические тенета, то эта
бурсацкая религиозность, окажется полным, абсолютным атеизмом. И что
может развить в них религиозное чувство? Науки бурсацкие таким писаны
диким языком, вымощены таким непроходимым камением, что могут
произвести в душе человека разве только сыворотку, а никак не возбудить в
нем религиозное чувство. Когда дети начинают подрастать, то из них лишь
одни идиоты остаются упорствующими в фанатизме, вынося из бурсы
только боязнь черта и ада, да еще ненависть к иноверцам и ученым, а любви
к человеку, заповеданной Христом, того чувства и тех начал, которые ныне
называются гуманностью, они не получают. При дальнейшем развитии
большинство бурсаков, чуя. человеческим чутьем неладность своей науки,
делается вполне равнодушно к той вере, за которую так долго и так
жестоко секли их.»
Помяловский Н.Г. Очерки бурсы. М., 1987. С. 383, 384.
А вот детские воспоминания человека, которого по мысли В.И Ленина
«разбудили декабристы» и он «развернул революционную агитацию»
«Памяти Герцена» В.И Ленин 25 апреля 1912 г.
«Мой
отец
считал
религию
в
числе
необходимых
вещей
благовоспитанного человека. Верил ли он сам? Я полагаю, что немного
верил, по привычке, из приличия и на всякий случай. Мать моя была
лютеранка и, стало быть, степенью религиознее; она всякий месяц раз или
два ездила в воскресенье в свою церковь, и я от нечего делать ездил с ней.
Там я выучился до артистической степени передразнивать немецких
пасторов, их декламацию и пустословие, — талант, который я сохранил до
совершеннолетия.
Каждый год отец мой приказывал мне говеть. Я побаивался исповеди,
и вообще церковная mise en scene (постановка) поражала меня и пугала; с
истинным страхом подходил я к причастию; но религиозным чувством я
этого не назову, это был тот страх, который наводит все непонятное,
таинственное, особенно когда ему придают серьезную торжественность;
так действует ворожба, заговаривание. Разговевшись после заутрени на
святой неделе и объевшись красных яиц, пасхи и кулича, я целый год больше
не думал о религии».
Герцен А.И. Соч. в 4-х тт. М., 1988. Т. 1. С. 66, 67.
Известный русский религиозный философ, который смог сохранить
веру, даже несмотря на то, что гимназия, преподавая Закон Божий, системно
убивало в нем веру, пишет:
«...До этого 1880 года я никогда не читал слова Божия. В восемь лет
ученья в гимназии мы, ученики, прошли катехизис, богослужение, историю
русской церкви, священную историю Ветхого и Нового завета: но Евангелия
и Библии я никогда не читал. На так называемом «Законе Божием» нас учат
чему угодно, но не слову Божию. Оканчивая курс гимназии, мы сплошь
становились
лютыми
безбожниками.
Не
было
для
нас
большего
удовольствия, как поглумиться над верой, приблизительно с четвертого и до
восьмого класса гимназии. Если в какой реформе мы серьезно нуждаемся,
так это в реформе духовного образования. Ибо без помощи Слова Божия и
без веры в него прожить трудно, и тем труднее, чем серьезнее человек и
чем труднее время».
Розанов В.В. Около церковных стен. М., 1995.
С. 76-78.
Эпилог.
Я мог бы дополнить от себя, что за двадцать лет службы я не помню ни
одного пономаря, который бы не начал терять своего благоговения и веры,
«работая» в алтаре. Я вижу как дети, фанатично запресингованные
верующими мамами и бабушками, вырвавшись за пределы своего
совершеннолетия, забывают дорогу в храм. Если мы не смогли привить им
живого чувствования Бога за все годы духовно воспитания, то наша вера
действительно «мертвая», она не может стать источником Живой воды,
текущей в Жизнь вечную.
Главная цель духовного воспитания молодежи в том, чтобы сделать
чувство Бога живым и постоянно действующим, чтобы никогда, ни при каких
обстоятельствах жизни Господь не исчез из их горизонтов Бытия.
Отличие современной цивилизации от всех предшествующих в том, что она
не может дать ответ современнику о главном. О смысле его жизни на земле.
Если мы за внешним церковным благолепием забыли об этом главном, если
мы не можем ввести душу жаждущую Бога во Святая Святых веры, то уже не
имеет значения ни благолепие службы, ни то, что вера у нас правая. Может
быть мы забыли, что Бог ждет от нас святости, а не крашеных яиц и
букетиков на Троицу.