ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ МОТИВА «ПАРИ» ВО ФРАНЦУЗСКОЙ
реклама
УДК 82.09 И. Б. Смирнова аспирант каф. литературы МГЛУ, e-mail: 21ibs@mail.ru ИСТОРИЧЕСКИЕ КОРНИ МОТИВА «ПАРИ» ВО ФРАНЦУЗСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIII ВЕКА И ЕГО РОМАННАЯ РАЗРАБОТКА Статья посвящена историко-филологическому исследованию корней мотива «пари» во французской литературе XIII в. Автор статьи устанавливает связи между историческими событиями во Франции XIII в. и сюжетной схемой романов цикла «о пари». Выявляются социальные причины, по которым тема пари оказывается востребованной читателем в эпоху высшего расцвета феодализма: проводится аналогия между вассальной верностью и супружеством, феодальным договором и брачным контрактом. Исследуются художественные функции мотива «пари», раскрывается его аллегорический и исторический смысл. Развернут спектр символических значений фиалки в одноименном «Романе о Фиалке» Жербера де Монтрей. Рассматривается взаимодействие мифологического и исторического компонентов в сюжетефабуле романа, открывающее два направления его интерпретации. Ключевые слова: мотив «пари»; роль случайности; ритуал обручения; придворный этикет; романный цикл «о пари»; церковное таинство брака; между стихотворением и прозой; старофранцузский куртуазный роман; между эпосом и романом Нового времени; верность влюбленных и супружеская верность; от эры стихотворного к эре прозаического романа; функции литературного мотива «пари» в «Романе о Фиалке». В ряд французских «романов о пари» XIII в., написанных традиционными восьмисложниками с попарной рифмой, входят «Роман о Фиалке» Жербера де Монтрей (Gerbert de Montreuil, Le Roman de la Violette ou de Gérard de Nevers) и два романа, признанные его литературными источниками: анонимный «Роман о графе Пуатье» (Le Roman du Comte de Poitiers) и «Роман о Розе» Жана Ренара (Jean Renart, Le Roman de la Rose ou de Guillaume de Dôle). Поскольку в «Романе о Розе» речь не идет о каком-либо договоре между супругами или влюбленными, и главные герои впервые встречаются в развязке, мы лишь условно считаем этот роман представителем цикла «о пари», на основании мотива «вторичного пари». В полной мере к нашей проблематике супружеской верности до и после заключения брака, т. е. к философии семьи имеют отношение, если говорить о французской литературе первой половины XIII в., только два 100 И. Б. Смирнова вышеназванных романа, вписавшиеся в следующий диахронический ряд: западноевропейские народные сказания (галльские, гэльские, шотландские, итальянские, немецкие, испанские, в их число попадают и русские былины XIII в. «Алеша Попович и Елена Петровична», «Добрыня и Алеша», «Про Ставра»), – латинские прозаические exempla из Турской рукописи XIII в. – старофранцузские стихотворные рыцарские романы (анонимный «Граф Пуатье» конца XII – начала XIII вв. в промежутке с 1170 по 1230 гг., «Роман о Розе» Жана Ренара 1200 г., «Роман о Фиалке» 1227–1229 или 1230 гг.), миракль «Чудо об Оттоне короле Испании» (Le miracle d’Oton, roi d’Espagne) 1380 г.) – прозаические итальянские новеллы (Девятая новелла из Второго дня «Декамерона» Бокаччо 1350–1353 гг., «Санская новелла» (La Nouvelle de Sens) конца XV в.,) – и английская пьеса Шекспира «Цимбелин» 1609 г. Кроме этих самых ярких образцов разработки темы о пари, есть и менее известные, но не менее любопытные для исследователя. Среди них, например, французский прозаический «Роман о короле Флоре и красавице Жанне» (Le Roman du Roi Flore et de la Belle Jehanne) второй половины XIII в., итальянская повесть Феличиано Антикварио «Юста Виктория» (Justa Victoria) 1459 г., испанская пьеса Лопэ де Руэды «Эуфемия» (Eufemia) 1550 г., немецкая стихотворная комедия Якоба Айрера «О двух королевских советниках» (Comedia von zweyen fürstlichen Räthen) 1618 г. и др. Изучив имеющийся художественный и документальный материал, мы отмечаем, что тема «пари» в литературе возникает именно в XIII в. Какая историческая реальность скрывается за литературным мотивом о пари, сыгравшим определяющую сюжетообразующую роль в романах исследуемого нами цикла? Известные источники проливают свет на связь романного сюжета с имущественными социальноэкономическими отношениями, регулирующими нормы дворянского этикета. Жербер де Монтрей, назвавшийся в последних строках своего единственного романа, посвятил его своей современнице – Марии, графине де Понтье, единственной дочери Гийома III, женившегося 20 августа 1195 г. на сестре Филиппа-Августа Аликс (Alix) и умершего не позднее октября 1221 г. Американский исследователь «Романа о Фиалке» Д. Л. Баффом (D. L. Buffum) указывает, что Мария де Понтье (Marie de Ponthieu) приходилась двоюродной сестрой королю Людовику VIII. Дифирамбы, которые автор адресует графине Марии де 101 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) Понтье, наводят на мысль, что он возможно, в качестве менестреля, состоял на службе у этой дамы, и пользовался ее покровительством. Известно, что в 1208 г. она вышла замуж за графа Омальского (conte d’Aumale), Симона де Даммартена (Simon de Dammartin), который в битве при Бувине сражался против французов, поэтому в 1214 г. был изгнан в Англию (под Бувином 27 июля 1214 г. армия французского короля Филиппа-Августа разбила объединенные войска императора Оттона (Otton IV). Командующий французской армией епископ Герен (Guérin), чьи войска насчитывали 1200–1300 рыцарей и 5000 пехотинцев, воспользовался просчетами противника, армия которого составляла 1300–1500 рыцарей и 7500 пехотинцев. Именно в армии Феррана сражался первый супруг графини де Понтье Симон де Даммартен. Войска союзников были менее сплоченны по сравнению с войсками французов. Король Филипп-Август отнял у Марии графство, унаследованное ею от отца. Лишь в 1225 г. Людовик VIII возвратил ей бóльшую часть ее наследства, но ее мужу позволил вернуться из ссылки только в 1230 г. В 1239 г. Мария остается вдовой и вдовствует до 1243 г., до заключения брака с сеньором Аттишийским (seigneur d’Attichy), Матье де Монморанси (Mathieu de Montmorency). Он умирает в 1250 г., а несколько месяцев спустя, в 1251 г., умирает Мария. Отсюда мы делаем вывод, что мотив лишения земель и долгих мытарств вплоть до их обретения «витал в воздухе». Несомненна также связь этого наказания женщины с предательством ее мужа по отношению к верховному сюзерену. Однако в нашем романе земель и титула лишают не героиню, а героя. Виной Жерара является не предательство, а легкомысленная похвальба красотой и верностью невесты на придворном празднике, в присутствии собрания титулованных сеньоров и дам. Наказание следует даже не за «проступком» Жерара, необдуманным юношеским порывом, а за мнимой изменой его подруги Эврио, доказательства коей будто бы раздобыл расторопный граф Лизьяр, предварительно вынудив Жерара заключить с ним пари на все его владения против своих, т. е. на целое графство и вместе с ним титул. Проигравший Жерар опозорен перед своим родом и придворным обществом. В гневе он едва не лишил жизни подругу ударом меча. В долгих одиноких странствиях им суждено было претерпеть испытания поисков обретения взаимного доверия и любви. В развязке наказанное злодейство восстанавливает справедливость: 102 И. Б. Смирнова героям возвращены честь и уважение двора, они вознаграждены переходом в их владение земель злоумышленника. Роман увенчан описанием пышной свадьбы. В эпилоге Жербер де Монтрей не скрывает параллелизма мотива пари с историческими реалиями: автор достиг поставленной цели и не желает продолжать рассказ. Он повторяет слова пролога о том, что написал роман в честь лучшей в мире дамы, графини де Понтье. Он также повторяет, что глубоко в сердце этой дамы, которой пришлось немало выстрадать, скрыты все возможные добродетели. Ее нравственная чистота и верность помогли возвратить ей и наследство, и земли, т. е. он подчеркивает связь факта обретения законного имения с целомудрием и стойкостью в посланных судьбой испытаниях. Вымысел и документальность встречаются здесь в достоверности романного сюжета. Почему же именно XIII веком востребована тема «пари» и супружеской верности, нашедшая свое отражение в цикле стихотворных куртуазных романов? Отыщем в нашей теме «пари» «Романа о Фиалке» элементы сюжета, отвечающие символу культурной эпохи. Структура сюжета данного романа воссоздает архетип мифа об Эдипе. «Bien sai que ceste destine / Me fu vouee de piech’a» [15, строки 1106-8] – признается Эврио, знающая за собой некую древнюю родовую вину и ожидающую возмездия. Это знание неотвратимого – и свидетельство всесилия судьбы, и с точки зрения аналитической психологии парадоксально-невротическая реакция бессознательного на трудновыполнимые требования жизни. Эдип – порождение дионисийского начала, прототип мазохистского типа. Главные герои «Фиалки» сами себя обрекают на муки. В рассматриваемых сюжетах «о пари» мы встречаем религиозный, т. е. мифологический, тип мышления героев, неспособных рассуждать и готовых безропотно принимать свою судьбу. Почему на определенном этапе развития сюжета «героическая биография дает осечку, большей частью по собственной “трагической” вине героя, возникает противоречие между любовью и рыцарством, “внутренним” человеком и его социальной ролью» [9, с. 112], и литература обращается к теме «пари на супружескую верность», точнее, на верность подруги и супруги? Впервые в истории Западной Европы заявляет о себе потребность скрепить устный брачный договор с девушкой дополнительным жестом, знаком, манипуляцией 103 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) с символическим предметом. Кроме традиционного подарка – кольца – здесь фигурируют словно подсказанные самой природой условные изображения на человеческом теле, сокровенный смысл которых совпадает со смыслом заключаемого договора. Совпадение социального и природного наводит на мысль об аллегоричности романа о пари. Каковы причины пристального интереса к проблеме верности? Укажем на некоторые историко-культурные обстоятельства XII– XIII вв., обусловившие возрастание интереса к этой теме. Помимо политической и экономической мотивировок, важную роль в направленности художественного интереса играет отражающееся в литературных памятниках «национальное самосознание». Ведь психология анонимного эпического автора и дух его народа присутствуют в тексте имманентно. Так, А. Б. Каплан, исследующая этапы эволюции национального самосознания во французской средневековой поэзии, а также ее обратное влияние на национальное самосознание, отмечает, что в XI в., в эпоху создания «Песни о Роланде», несмотря на быстрые темпы феодализации, еще сохранялось «чувство сопричастности судьбе своего народа, стереотипы племенного единства», а в период развитого феодализма с XI по XIII вв., т. е. в период зарождения и расцвета рыцарского романа, этническое самосознание заметно ослабевает. Лишь юридический договор регулирует в этот период характер социальных отношений. «Вассал обязан оказывать сеньору военную и финансовую помощь, а сеньор должен оказывать вассалу свое покровительство» [6, с. 12]. Высшей нравственной и социальной ценностью, «главной политической добродетелью» в эпоху классического феодализма становится верность вассала своему сюзерену – феодалу. Жак Ле Гофф отмечает: «Отныне (в каролингскую эпоху. – Прим. авт.) каждый человек стал все больше зависеть от своего сеньора <…> ; власть всё более была сопряжена с землевладением, основой нравственности стала верность, вера, которые надолго заменили греко-римские гражданские добродетели. Античный человек должен был быть справедливым, средневековый же верным. Злом отныне стала неверность» [8, с. 52]. А. Б. Каплан и А. Д. Михайлов усматривают в мотивации рыцарской верности сочетание вассального и племенного долга [6, с. 14]. В конце XII в. впервые в истории Франции одним из церковных таинств становится Брак. Таинство Брака, наряду с Евхаристией, Покаянием и Крещением, впервые упомянуто в Декрете папы 104 И. Б. Смирнова Люсьена III против еретиков в 1184 г. Затем этот Декрет, оглашенный предположительно на Веронском Церковном Соборе, будет воспроизводиться в канонических собраниях законов. На IV Латранском Церковном Соборе в 1215 г. брак утверждают как одно из семи церковных таинств и определяют как «союз воли двух людей». Собор предписывает обязательное официальное публичное объявление о бракосочетании – ban de marriage. В 1234 г. в декреталиях папы Григория IX брак причислен к семи таинствам Церкви. Брак составлял таинство, подлежал церковному суду и определялся каноническим правом; отсюда, как указывает П. Л. Карасевич, берет начало французская пословица: «Les marriages se font au ciel et se consomment en la terre» [7, c. 445]. Все брачные дела в Средние века подлежали вéдению церковного суда и регулировались каноническим правом; лишь с XVI в. государственное законодательство постепенно входит в эту сферу, отчасти отменяя, стесняя, отчасти принимая начала канонического права. Главнейшим условием для вступления в брак было совершеннолетие, которое в Средние века наступало для мужчин в 15, 14 или 13 лет, а для женщин – в 12 лет. Браки между несовершеннолетними людьми каноническое право считало недействительными. Такой брак мог стать действительным только в случае ранней беременности или при дальнейшем сожительстве вплоть до совершеннолетия. Дети не имели права вступать в брак без согласия родителей, пока они не достигнут «полного возраста»: сыновья 30 лет, дочери 25, под угрозой лишения наследства. Вассалка не могла вступить в брак без согласия ленного сеньора [7, c. 443–444]. В современной Франции, согласно Гражданскому кодексу страны, нижний возрастной ценз установлен для мужчин 18 лет и для женщин – 15. Для несовершеннолетних необходимо официальное согласие родителей или, по крайней мере, одного из родителей [статьи 144–228]. В XIII в. церковь, предписывая соблюдение известных формальностей при заключении брака, в то же время признавала браком и такие половые союзы, при которых не было соблюдено предписанных формальностей: такие браки она называла sponsalia de praesenti. Они предполагались действительными, когда выражалось обоюдное согласие вступить в брак «клятвой о настоящем» par paroles de présent: «я беру вас в супруги» или «клятвой о будущем» par paroles 105 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) de futur, т. е. если лица обещали друг другу вступить в брак в будущем и после такого обещания вели совместную жизнь. Отсюда, по свидетельству П. Л. Карасевича, появилась старинная французская пословица: «Boire, manger, coucher ensemble, c’est marriage ce me semble» [7, c. 444]. До IX Тридентского Церковного Собора (Concile de Trente), созванного папой Павлом III в 1542 г., для заключения брака не требовалось даже присутствия священника. Его каноническая форма признавала лишь согласие супругов, потому эта первая форма брака получила название «marriage consensuel», т. е. «брак по согласию», или «брак на словах». Такой порядок вещей продолжался до Тридентского собора или ордонанса де Блуа 1576 г. Позднее, когда брак стал предваряться помолвкой, т. е. сговором, она специально не предписывалась и по уважительным причинам могла быть уничтожена в своих юридических последствиях. Отсюда П. Л. Карасевич выводит происхождение пословицы: «Fille fiancée n’est prise ni laissée, car tel fiancé qui n’épouse point» [Там же, c. 445]. Наконец, в эпоху Великой французской революции религиозная церемония заключения брака уже не считается обязательной. Законом от 20 сентября 1792 г. установлен гражданский брак, который регистрируется в мэрии и признается единственно законным. Одновременно с этим религиозные власти лишаются прав на совершение таинства перед заключением гражданского брака. Впервые в истории Франции гражданское состояние получает приоритет, предписывавший прежде стать гражданином страны, и лишь затем – мира. Ужесточающиеся социальные требования призывают в первую очередь к гражданской самоорганизации, безвозвратно утрачивается глубинный космополитизм брака. Институт брака превращается в явление ролевое, формальное. Брак становится состоянием гражданина, а не человека. По отношению к нему снижается и ответственность: в современной Франции, по данным статистики, два из трех заключенных браков распадается. В романах цикла «о пари» отчетливо различаются мотивы первичного и вторичного «пари», или уговора. Первичным пари является договор, предшествовавший спору при дворе легендарного короля. Это договор между влюбленными или супругами о соблюдении взаимной верности. Названием цикла послужило вторичное пари, т. е. в буквальном смысле слова пари, заключаемое при королевском дворе между супругом или другом и его оппонентом, пытающимся погубить честь 106 И. Б. Смирнова похваставшегося красотой и верностью женщины и прибрать к рукам его земли и титул, выставленные в споре против земель и титула оппонента. Пари заключается в присутствии короля. По инициативе «злодея» спорщики уговариваются дополнительно в том, что друг / супруг не оповестит женщину об этом испытании. Женщина, вследствие предательского поведения ее служанки, оклеветана посредством вещественных или вербальных доказательств ее мнимой измены. В результате усилий ее друга / супруга, направленных на установление истины, или же ее собственной активности, она признается невиновной в измене и оправданной перед королевским двором. Возвращаются земли, состояние и титул, отнятые у ее друга / супруга, а вместе с ними и (или впервые обретается) семейное счастье. Нас интересует прежде всего первичное пари, т. е. мотивы, форма и последствия его заключения. Вторичное пари проверяет на деле силу и прочность первичного, испытывает его. Этот первичный договор можно с полным правом назвать словом «пари», поскольку за его нарушение стороны обязуются дорого заплатить. В «Романе о Фиалке» главный герой Жерар обязывает свою подругу Эврио хранить в тайне от людей ее необычную родинку в форме фиалки, расположенную на правой груди. Предыстория пари в романе не воссоздается, и читателю неизвестно, по какой причине в течение семи лет они не могли или не желали пожениться. Если тайна станет явной, Жерар сочтет Эврио изменницей, лишит своей любви и подвергнет изгнанию. Если в «Фиалке» договор между влюбленными символизирует цветок, т. е. знак на теле невесты, то договор между супругами в «Графе Пуатье» скреплен традиционным вручением женщине обручального кольца. В «Романе о Фиалке» мы встречаем один из тех архетипов, который будет многократно воспроизводиться в новых условиях. Миф «о пари» таинствен, как короб с двойным дном. Вторичное пари отсылает к первичному договору между мужчиной и женщиной о верности и тайне их интимных отношений. Смысл событий извлекается из логических связей, упорядочивающих их хронологическую последовательность. Если миф о матереубийце Оресте «реализует универсальную тему становящегося человечества, этическое долженствование исторического императива», а миф об отцеубийце Эдипе означает «вторжение регрессивно иррационального в эволюционные проекты» [4, с. 131], то за мифом 107 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) о «пари» стоит непрерывное усложнение межличностных отношений, их дифференциация и релятивизация, обусловливающие эволюцию рыцарского романа как по отношению к эпосу, так и к самому себе. Нарастание многозначности художественного образа пари включает и соизмерение категории верности с другими социальнопсихологическими реалиями, и конкретизацию нравственного чувства, и стремление героя-человека самоидентифицироваться в системе наличных культурных ценностей, пересмотрев, переоценив, отвергнув или упрочив их, а также возможность перевоспитания под воздействием внутренних психических законов становления. Логика сюжета подводит к выводу, что любовь обесценивает любое пари. Она сама – кредит доверия, его переизбыток, который, в конечном счете, оберегая стороны от несчастья, снимает вопрос об испытании. Пари для обеих сторон лишается смысла. Если по легкомыслию или недоразумению герои допускают такой вопрос, он тут же мстит им новым, более серьезным, испытанием. Оба будут вынуждены искупать вину недоверия. Отношения между будущими супругами, по выражению Гегеля, строятся на выборе «свободной нравственности самосознающей воли» [5, с. 175]. Проблематизирующее эту свободную нравственность вторжение извне в образе «врага», преследующего корыстные цели, превращает роман о пари в испытательный. Рассмотрим эпизод пятой части (строки 1059–1111 в издании Ф. Мишеля [15], а также строки 1065–1115 в издании Д. Л. Баффома [16]). Главный герой «Романа о Фиалке» Жерар предстает не потенциальным, а «распотенциированным» убийцей своей невесты. Его обезоружил случай: занесенную руку с мечом удержало появление в лесу дракона. Девушка предупредила неправедного мстителя о смертельной опасности. В этот момент в ней проснулось ангелоподобное существо, безразличное к собственной судьбе. Что касается Жерара, то он непосредственно отреагировал на опасность, поскольку появление дракона требовало от него решительных боевых действий. Расправившись с драконом, он покидает свою святую избранницу, произнеся лишь краткое напутствие. Наедине с собой он предается размышлениям, итогом которых становится возрождение доверия к той, кого совсем недавно он считал виновницей своих несчастий: «В его голове пронеслись мысли, достойные его благородного и мудрого сердца, и он сказал себе: “Боже, что мне делать? 108 И. Б. Смирнова Как причиню я малейшее зло той, кто спасла мне жизнь? Не знаю, как быть, приключение с драконом меня преобразило. И этого достаточно, чтобы забыть о мести. Мгновение назад я потрясал мечом над ее головой, как вдруг она предупредила меня об опасности, первая заметив дракона. Ни за что не поверю, что где-нибудь в мире существует женщина, способная в час своей смерти спасти своего убийцу. Женщина, подобная Эврио, достойна жизни, и мне бесконечно жаль оставлять ее в лесу. Я буду подлецом, если предам ее! Только к ней одной будет обращена моя любовь, и об этом никто не узнает. Я оставлю ее здесь, не причинив ей вреда. И пусть милосердый Господь пребудет с той, кому суждено претерпеть столько бед и испытаний! Девушке же он сказал: “О прекрасная Эврио, да будет милостив к Вам Отец наш небесный! Я оставляю Вас”. Она же в отчаянии запричитала: “Увы, почто покидает меня мой милый? Почто разрывает мое сердце? Воистину сбывается предначертанная мне судьба”» [16, строки 1065–1107]. Этот эпизод позволяет рассматривать мотив заключения пари на женскую верность как охранительную реакцию бессознательного на вторжение враждебных браку внешних сил. Заключая пари, мы запрещаем мысленно вторгаться в единство двух душ, двух внутренних миров. Мотив пари осложняется уже не только испытательной, но и охранительной функцией – играет роль навесного замка, гарантирующего уверенность в завтрашнем дне. Ведь пари в нашем романе заключается по инициативе злоумышленника искусителя, а не главного героя, как позднее это произойдет в одной из новелл «Декамерона». Согласие рыцаря Жерара на пари – не вызов судьбе, а ответ на вызов злоумышленника. Если Жерар, чванясь красотой и достоинствами подруги, не выдерживает роли безукоризненно положительного героя, то отвечая на вызов Лизьяра и принимая пари, он поступает благороднее, чем мог бы поступить, отказавшись принять вызов. Равновесие поступка и проступка, выигрыша и проигрыша, заслуги и наказания оживляют образ главного героя, придают ему объем и психологическую глубину в этих первых «реалистических» романах [10, с. 258–259]. Мы определили тройную функцию пари: в отношении героев друг к другу – как испытательную, в их отношении к самим себе – как охранительную, в отношениях между спорщиками – как 109 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) воспитательную. Все три функции объединяются в труде самоидентификации героя. Ядром мифа о пари выступает самоопределение. Испытывая, охраняя и оправдывая себя перед другими, герой обретает и определяет самого себя. Если куртуазному роману еще далеко до романа становления, то он уже на пути к роману воспитания. Исследуя взаимодействие традиционных и новаторских мотивов и соответствующие художественные приемы в «Романе о Фиалке», перечислим фабульную последовательность эпизодов. 1. Жерар взял с невесты обещание хранить в тайне запечатленный на ее груди необычный знак. Мы знаем, что Эврио в момент праздника Пасхи, который отмечается королем и всем двором в Понде-л’Арш, всего пятнадцать лет. Когда ее злая служанка Гондре совершает предательство, уговаривая ее принять ванну, главная героиня делится с ней своей тайной, прибавляя, что вот уже семь лет не нарушает данного другу слова. Отсюда следует, что, когда Жерар решил взять Эврио в жены, она была еще совсем ребенком. Желая сохранить для себя ее девственность, он вменил ей в обязанность беречь эту тайну. 2. Тайну Эврио похитили, и Жерар, не ведая об этом и не веря ее оправданиям, намеревается подругу наказать. Ее спасает неожиданное появление дракона. 3. Герои должны выстрадать мнимое нарушение клятвы в долгой разлуке. 4. В развязке уже на долю Жерара выпадает спасти Эврио от смерти. Они воссоединяются и вступают в брак. В этом эпизоде сходятся значения первичного и вторичного пари: обязать друг друга к верности и сохранять ее до и после заключения брака. Ведь жизнь полна перипетий и неожиданностей, и констатировать взаимную верность после всех превратностей и испытаний судьбы – большое счастье. Таким образом, и фиалка, представительствующая в символике цветов от имени скромности и верности, и уговор, заключенный героями в нежном возрасте, и пари, заключенное Жераром и Лизьяром при дворе короля Людовика, выражают идею нерушимости любви и прочности будущей семьи. «Роман о Фиалке», в отличие от других сюжетных версий цикла о пари, разрабатывает два последовательных связанных между собой мотива: верности влюбленных и верности супругов. Роман Жербера де Монтрей, возможно, одно из первых произведений, ставящих 110 И. Б. Смирнова вопрос о взаимной верности как в любви, так и в браке. Остальные версии этого цикла повествуют об отношениях между супругами. В статье «Цикл о пари» Гастон Парис приводит литературоведческую полемику о том, почему Жербер де Монтрей создает единственную версию цикла о пари, в которой задействованы не муж и жена, а жених и невеста, которые, возможно, еще даже не были помолвлены. Г-н Оле (Ohle) видит в этой особенности свидетельство того, что «в эпоху, когда писал Жербер, брак утратил какой-либо моральный смысл, и в целомудренную стойкость замужней женщины верилось с трудом» [18, p. 541]. Сам Г. Парис полагает, что причиной этого явилось «намерение автора ввести в повествование множество любовных песен (особенно куртуазных), которые он не мог бы адресовать от имени мужа жене» [Там же], т. е. от имени Жерара – Эврио, если бы они были супругами. К тому же, как считает Г. Парис, автор «Романа о Фиалке» следовал образцу бретонских романов. Г-н Оле, напротив, считает, что автор тем самым поставил под вопрос заслугу Эврио и даже главную идею поэмы (и всего цикла «о пари»), которая призвана прославлять добродетель не подруги, но супруги или сестры. На наш взгляд, речь у Жербера де Монтрей идет о людях, считающих себя предназначенными друг для друга, поэтому для них, как и для читателя, не существенно, женаты они или нет, когда речь идет о верности. Жербер де Монтрей, в отличие от других авторов этого цикла, не только расширяет сферу понятия взаимных обязательств супругов на предшествующий их супружеству период, но и призывает к универсальному архетипическому пониманию верности как природно-социального состояния, если речь идет об уникальной встрече со своей судьбой в лице возлюбленного и возлюбленной. В этом аспекте «Роман о Фиалке» выходит за рамки произведений о супружестве и приближается к сфере куртуазной провансальской лирики, воспевающей совершенную любовь (fin amor), для которой не имеет значения ни социальный, ни гражданский статус влюбленных в феодальной иерархии. Во Франции так называемое обручение, предполагавшее последующее вступление в брак, имело юридическую силу с середины XVI до XIX вв. Оно было лишь манифестацией намерения и не обязывало к сохранению верности. Продолжительность обручения ни в каких правовых документах не оговаривается: оно могло длиться сколь угодно долго, в зависимости от обстоятельств и настроения 111 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) сторон. Таким образом, ожидание Эврио и Жерара можно сопоставить с ожиданием обрученных. Моментом обручения стало открытие Жераром на теле Эврио таинственного голубого знака. После 1838 г. французское правовое законодательство перестало признавать обручение юридическим соглашением. Отныне обрученные несут друг перед другом лишь моральную ответственность и остаются свободными в принятии окончательного решения до самой свадьбы. В настоящее время, как и в Средние века, ритуал обручения достаточно прост и не подразумевает каких-либо особых процедур. Юноша обычно дарит девушке кольцо с предложением со временем выйти за него замуж. Кольцо носится на правой руке, а в браке – на левой. По средневековым обычаям Уэльса, приданое жены до истечения семи лет брака хотя и находилось в распоряжении мужа, однако считалось ее собственностью и в случае прекращения брака до этого срока полностью ей возвращалось. По прошествии же семи лет все становилось общим, и в случае смерти мужа его жене переходила половина всего имущества. Определенная часть имущества ни в каком случае не могла быть отнята у жены: это cowyll (morgengabe) – подарок мужа на другой день после свадьбы; wynebwarth – плата от мужа за его неверность, наконец, sarhaad – пеня, падавшая на мужа за незаслуженное наказание жены (Walter, das alte Weles, cap. 20) [7, c. 120]. Также и Фиалка Эврио, своего рода «приданое», полученное ею от матери Природы, в течение семи лет сохранялась в тайне, а затем явилась на свет, чтобы испытать влюбленных и поставить всех участников и свидетелей испытания перед новыми вопросами. В течение семи полных лет тайный знак находился в распоряжении Жерара, вместе с судьбой и жизнью Эврио. Дружба не была прервана, всё «приданое» теперь становилось общим. Эврио утрачивает над ним право собственности, но Жерар в моральном и гражданском отношениях оказывается еще недостаточно зрел, чтобы поверить в преданность невесты на основании данного ею слова, потому разделяет с ней собственность не сразу, а лишь пройдя круг испытаний. Фиалка, обнаруженная старухой Гондре и Лизьяром, как бы спрашивает: «Способны ли вы разрешить недоверие? Можно ли заключать пари?» И, словно бросая вызов Жерару: «Я выдержала семилетнее испытание, теперь пришла Ваша очередь. Вы хотели сохранить меня в тайне. Но способны ли Вы сами поверить в мою исполнительность?». Скорее всего, Жерар избрал Эврио из соображений выгоды, 112 И. Б. Смирнова а не по любви, и хранить ему верность она должна была как будущему супругу, а не как возлюбленному. «Согласно буржуазному пониманию, – пишет Ф. Энгельс, – брак был договором, юридической сделкой, и притом самой важной из всех, так как она на всю жизнь определяла судьбу тела и души двух человек» [12, с. 99]. В то же время из монологов героев становится ясно, что еще в детстве между ними возникла симпатия, которой суждено было естественно перерасти в любовь. Однако многие медиевисты-антропологи подчеркивают разницу средневековых и современных понятий «любовь» и «брак». «Само собой разумеется, что физическая красота, дружеские отношения, одинаковые склонности и т. п. пробуждали у людей различного пола стремление к половой связи, что как для мужчин, так и для женщин не было совершенно безразлично, с кем они вступали в эти интимнейшие отношения. Но от этого до современной половой любви еще бесконечно далеко» [12, с. 93–94]. Тему первичного пари задает и проблематизирует сама фабула, отсылая к таинственной природе любовных отношений. Событие встречи Жерара и Эврио и взятое ею обязательство придают уговору о взаимной преданности юноши и девушки аллегорический смысл. События, которые следуют за уговором, ставят под вопрос правомерность вменения девушке подобного обязательства: от происков клеветников страдает не одна она. Жерар вовлекается в череду испытаний, которые ставят под сомнение его способность отвечать взятым на себя обязательствам. Не раз оказывается он на грани падения, и лишь счастливый «случай», вовремя привлеченный автором для его спасения, выводит его из затруднительного положения. Переходным этапом от семьи, возникшей из группового брака и основанной на материнском праве, к моногамной семье современного типа, является патриархальная семья. «Такая форма семьи означает переход от парного брака к моногамии. Чтобы обеспечить <…> происхождение детей от определенного отца, жена отдается под безусловную власть мужа; если он ее убивает, он только осуществляет свое право» [12, с. 64]. Энгельс говорит о древнеримской семье, в которой абсолютную верность жены гарантировало ее абсолютное подчинение юридической власти мужа. Предыстория вопроса позволяет предположить, верность Эврио была не свободной, а вынужденной, или что Жерара первоначально беспокоила верность именно будущей супруги, а не возлюбленной – «самой прекрасной в мире» 113 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) подруги. Однако в длительной разлуке Жерар и Эврио открывают в себе такую глубину и силу чувств, о которых не подозревали в момент заключения «первого пари». Разлука взращивает в них любовь, достойную освятить их будущий брачный союз. Литературная функция первичного пари объединяет до символа две идеи: высшую (духовную) добрачную верность слову и низшую (материальную) верность супружескому долгу. Символический образ любви-верности сочетает в себе низшее и высшее. П. И. Бицилли, проанализировав большое количество средневековых латинских богословских источников, усматривает мысль, которая «пробивается как бы помимо воли высказывающих»: «“Материальное” и “духовное” – только градации: материальное ниже, хуже духовного, но не мыслится в каком-либо ином плане. <…> Посредством ряда переходов, множества оттенков символический мир связывается с символизируемым, так что их можно уподобить двум противолежащим цветам спектра» [1, с. 21]. Средневековый аллегорический роман прослеживает путь влюбленного, который, разгадывая «дорожные» символы и загадки, способен стать мистиком и вознестись до познания высших истин. «Мистик постепенно проходит всю лестницу символов – от низших и кончая высшими – и достигает адекватного познания. <…> Вещисимволы удаляются из поля сознания, и субъект готов принять в себя Бога. <…> Любящий Бога отождествляется с Богом. Это – высший пункт, предел и венец преодоления своей самости, <…> но в то же время и высшее самоутверждение» [1, c. 31]. «Реалистический» средневековый роман, к которому относится цикл «о пари», – более «земной», чем аллегорические романы, и его идеал – воплощение высшего идеала в реальной действительности, а не в сновидении или смертном исшествовании. Фиалка – отблеск Вечной Женственности, зовущий не к созерцательности, а к гармоничному браку, освящающему деторождение. Фиолетовый цвет – символ высшего энергетического центра, чакры Сахасрара. В романном цикле о пари XIII в. торжествует любовь, человеческие ценности определяются не формально-юридическими требованиями брака, а таинственной глубиной любовного чувства; но романный текст на данном этапе эволюции рыцарского романа способен лишь имплицировать скрытую полноту содержания рассматриваемой нами сюжетной ситуации. Через призму «Романа о Фиалке» и романов его поколения мы видим, как в душе и автора, и героев 114 И. Б. Смирнова вызревает проблема соотнесения верности по сердечной склонности и верности по юридическому договору, заключаемому в момент бракосочетания. Доступный восприятию современного читателя, смысл функции первичного и вторичного пари в «Романе о Фиалке» архетипичен. Куртуазный роман, частным случаем которого предстает данный романный цикл, является фабульным романом в том смысле, в каком автор лишь отбирает события и не оформляет их сюжетнокомпозиционными средствами, так как смысл этих событий скрыт в архетипе. Средневековому слушателю не приходило в голову оспаривать выводы романа: сама логика событий выявляла общечеловеческие истины, управляющие отношениями между любящими супругами. В «Романе о Фиалке», как вообще в цикле «о пари», испытывается дама, а рыцарь выступает по отношению к ней в качестве провоцирующей, исходящей от «истории» изменчивости. Таков он в сцене переодевания (Лизьяр в гостях у Эврио под видом странника, Жерар в гостях у Лизьяра под видом нищего менестреля), таков он и в функции узнания – неузнания (в сцене спасения Эврио от костра). Проявляются в романе и мотивы восточно-сказочного характера – всякого рода очарованности, временно выключающие человека из реальных событий, переносящие его в иные измерения (жизнь Жерара у Эгланты или жизнь Эврио у герцога Мецского). Подобные мотивы, в конечном счете, также связаны с подтверждением тождественности человека с самим собой. Действительно, вовлекаясь в череду приключений, объективируя себя в самых разных ситуациях, человек приучается узнавать и адекватно оценивать свои способности в столкновении со случайностью, которую средневековое сознание традиционно относило к Провидению. Случай в «Романе о Фиалке» побуждает к заключению пари на верность, и тот же случай спасает Эврио от меча Жерара, а ему позволяет подслушать частную беседу Гондре и Лизьяра. Если поиски Эврио Жераром закономерны, вытекают из его осведомленности о ее невиновности, если закономерна вся череда испытаний, через которые он проходит по пути к цели, то лишь случаю Жерар обязан возвращением подаренного невесте кольца, как и встрече группы рыцарей, скачущих на «ордалию» – церемонию сожжения Эврио на костре за мнимое убийство Исмены. В «Романе о Фиалке» делается важный шаг в направлении отделения, эмансипации героя-человека 115 Вестник МГЛУ. Выпуск 22 (628) от таинственного, исполненного заколдованных случайностей, мира природы. Рыцарь Жерар – фигура очеловечивающаяся, обретающая в разностороннем освещении приключений и испытаний более широкий спектр качеств и характеристик, чем всё его внешнее окружение. Он фигура достаточно «объемная», пространственная, на фоне пока еще одномерных персонажей и декораций: Гондре, Лизяра, короля, рыцарей, заколдованных лесов, замков, драконов и великанов. В сюжетно-композиционном отношении «Роман о Фиалке» находится между рыцарским куртуазным стихотворным и прозаическим романами. Чудесный мир расколдовывается в нем реальным, обстоятельства успешно подчиняют мифологический сюжет причинноследственным отношениям. Его аллегоричность символизируется и историзируется. Следствием гармоничного равновесия мифологического и исторического начал в романе является тот факт, что западные и отечественные литературоведы оценивают его как приятный, изящный, удачный. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 1. Бицилли П. И. Элементы средневековой культуры. – СПб.: МИФРИЛ, 1995. – 243 с. 2. Боккаччо Д. Декамерон. – М.: Правда, 1989. – 749 с. 3. Бондарев А. П. Мифология и история как коррелятивная пара // Вопросы филологии. – 1999. – № 1. – С. 55–63. 4. Бондарев А. П. Тема и проблема: теоретическое литературоведение и концепция лекционных курсов // Национальное и индивидуальное в языке и речи. – М.: ИПК МГЛУ «Рема», 2009. (Вестн. Моск. гос. лингвист. ун-та; вып. 578. Серия «Филологические науки». – С.126– 140). 5. Гегель Г. Эстетика: в 4 т. – М.: Искусство, 1968. – Т. 2. – 325 с. 6. Каплан А. Б. Средневековая поэзия Франции как источник формирования национального сознания. Аналитический обзор. – М.: ИНИОН РАН, 2008. – 100 с. 7. Карасевич П. Л. Гражданское обычное право Франции в историческом его развитии. – М.: Тип. А. И. Мамонтова и Ко, 1875. – 504 с. 8. Ле Гофф Ж. Цивилизация средневекового Запада: пер. А. Я. Гуревича. – М.: Прогресс-Академия, 1992. – 373 с. 9. Мелетинский Е. М. Средневековый роман. – М.: Наука, 1983. – 304 с. 10. Михайлов А. Д. Французский рыцарский роман и вопросы типологии жанра в средневековой литературе. – М.: КомКнига, 2006. – 352 с. 11. Шекспир У. Полное собр. соч.: в 12 т. – М.: Добродеев, 1893. – Т. 2. – 306 с. 116 И. Б. Смирнова 12. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. – СПб.: Азбука-классика, 2009. – 254 с. 13. Jean d’Arras. Mélusine ou La Noble Histoire de Lusignan. Roman du XIV siècle. – P.: Le Livre de Poche, 2003. – 860 p. 14. Buffum D. L. Le Roman de la Violette. A study of the manuscript and the original dialect. A dissertation. – Baltimore, 1904. 15. Gibert de Montreuil. Roman de la Violette ou de Gérard de Nevers / éd. par Francisque Michel. – P., 1834. – 439 p. 16. Gerbert de Montreuil. Le Roman de la Violette ou de Gérard de Nevers / éd. par Douglas Labaree Buffum. – P.: Champion, 1928. – 362 p. 17. Gerbert de Montreuil. Le Roman de la Violette, récit traduit et présenté par Mireille Demaules. – P.: Stock, 1992. – 255 p. 18. Gaston Paris. Le Cycle de la Gageure // Romania. Recueil trimestriel. – № 32. – P., 1903. – P. 481–551. 19. Jean Renart. Le Roman de la Rose ou Guillaume de Dôle / Ed. Félix Lecoy. – P.: Champion, 1979. – 231 p. 20. Jean Renart. Le Roman de la Rose ou Guillaume de Dôle / E. Gustave Servois. – P.: SATF, 1883. – 342 p. 21. Jean Renart. Le Roman de la Rose ou Guillaume de Dôle / Jean Dufournet, Jacques Kooijman, Rene Menage, Christine Tronc. – P.: Champion, 1999. – 170 p. 22. Le Roman du Comte de Poitiers. Poème français du XIII siècle publié avec introduction, notes et glossaire par Bertil Malmberg. – Lund, 1940. – 210 p. 117
