Прокофьева В. Ю., Черенкова Ю. В.

Вестник Челябинского государственного университета. 2011. № 33 (248).
Филология. Искусствоведение. Вып. 60. С. 179–181.
В. Ю. Прокофьева, Ю. В. Черенкова
СОЦИОКУЛЬТУРНОЕ И ГЕОПОЛИТИЧЕСКОЕ СОСТОЯНИЕ РОССИИ
В ПОЭТИЧЕСКОМ ДИСКУРСЕ
В статье показано, как в поэтическом дискурсе преломляются такие геополитические катаклизмы
России, как Октябрьская революция 1917 года, Великая Отечественная война, перестройка, распад
социалистической системы, и какие гештальты России зафиксированы в лексической структуре соответствующих поэтических текстов.
Ключевые слова: поэтический дискурс, метафоризация, образ России, метафорическая модель,
гештальт.
Геополитическое положение России, насыщенность ее истории событиями и серьезные
социокультурные изменения в стране в ХХ веке
вызвали пристальное внимание к ней поэтов, что
вылилось в художественное осмысление этого
важного для национального самосознания локуса и особое дискурсивное преломление образа
России, с использованием повторяющихся гештальтов и метафорических моделей. Покажем
это на примере поэтической трансформации
таких российских катаклизмов прошедшего
столетия, как революция 1917 года, Великая
Отечественная война и перестройка с последующим распадом социалистической системы.
Поэзия начала ХХ века представила концентрацию возможных образов России, вобрав в
себя метафоризацию страны из художественного творчества XIX века и став своеобразной
точкой отсчета в поэтическом определении родной страны авторами ХХ века. Наиболее ярким
представлением России в поэтическом дискурсе
становится персонифицированный гештальт, антропоморфный и неантропоморфный.
Самый частый антропоморфный гештальт —
женский, ибо культурный концепт «Россия»
для языкового сознания россиянина изначально
связан с архетипом матери, базовым элементом
концепта «Родина»: «активация этого архетипа
для обозначения признака «как бы материнское
попечение родины по отношению к ее “сынам”
и “дочерям”» обусловила выбор глаголов, образующих вместе с базовым наименованием фразеологически связанные с ним сочетания родина вскормила, воспитала, вырастила, дала…»
[2. С. 470]. Поэтический дискурс использует такие обозначения России, как жена, невеста, сестра и — наиболее часто — мать. Если первые
три характерны для поэзии Серебряного века
(Блок, Белый, Волошин, Клюев), то последний
становится особенно востребован в период гео-
политических и социокультурных катаклизмов,
когда страна требует защиты, и образ России
сливается с образами матери-земли и матери человеческой:
Россия! Мы все у тебя в долгу.
Ты каждому — трижды мать.
(Д. Кедрин, 1942)
А уж если воевать —
Только за Россию-мать.
(В. Николаева, 1995),
приобретая фольклорные и мифологические
черты:
Меня как будто оросили
Живой и мёртвою водой,
Как будто надо мной Россия
Склонилась русой головой!..
(И. Уткин, 1943)
Интересно, что женская параметризация образа России в поэзии начала ХХ века коррелирует с поэтическим представлением страны
постперестроечного времени. В стихотворении
З. Гиппиус «Апрель 1918» состояние России оценивается как блудодейство, в ноябре 1917 года
М. Волошин дает сходное представление: Ты —
бездомная, гулящая, хмельная, Во Христе юродивая Русь! А. Ахматова в это же время рисует
поэтический образ революционного Петрограда:
Когда приневская столица, Забыв величие свое,
Как опьяневшая блудница, Не знала, кто берет
ее… А вот строки В. Николаевой 2002 года, где
поэтический дискурс представляет тот же образ
пропащей, продажной, публичной России:
Россия! Что с тобой, Россия?!
Ты пропадаешь ни за грош!
За всю историю впервые1
Себя публично продаешь!
1
Как мы видим,— не впервые.
180
Еще один антропоморфный гештальт
России, востребованный поэтическим дискурсом в переломные эпохи,— Россия-Христос,
Россия-Мессия. Впервые это отождествление
появляется в поэзии Серебряного века в 1917–
1918 гг. в связи с восприятием революции:
Россия, Россия, Россия — Мессия грядущего
дня! — А. Белый, 1917; Россия! ... Распять себя
дала ты на кресте — Р. Ивнев, 1918. Встречаем
его и в поэзии Великой Отечественной войны, где поэтический дискурс в силу идеологических причин использует лишь имеющий библейские корни фразеологизм «нести
крест»: В годину испытаний, В боях с ордой
громил, Спасла ты, заслонила От гибели весь
мир. Сурово и достойно Несла свой тяжкий крест... (М. Исаковский. Слово о России,
1944). Возвращение к этому гештальту встречаем в поэзии 1990-х: Радуйтесь, когда кругом все плачут, Что Россия гибнет на кресте
(Ю. Ключников, 1996).
К распространенным в поэзии ХХ века неантропоморфным персонифицированным образам России можно отнести связанные между
собой и имеющие мифологическую семантику
Россия-птица и Россия-Феникс. Образ «Россияптица», навеянный гоголевской птицей-тройкой (быть может, полет вкупе со звоном колокольчика из этого образа родил есенинскую
строчку Звени, звени, златая Русь!), находит
текстовое воплощение на основе метонимической ассоциации птица — крылья в известной
есенинской строчке О Русь, взмахни крылами (начало стихотворения без названия, 1917).
В «орнитологическом» ключе, взятом за основу
А. Блоком в поэме «Возмездие» (Победоносцев
над Россией Простер совиные крыла), представлена и Россия-мать: Россия-мать, как птица,
тужит О детях; но ее судьба, Чтоб их терзали ястреба. Этот образ, дополненный параметризацией, использует поэтический дискурс
1990-х:
Тройка-Русь,
Ответа на такой вопрос боюсь:
Куда ты так несёшься, «Тройка-Русь»?
Наезженных дорог не выбираешь,
Коней до хрипа загоняешь...
И отвечает «Тройка– Русь»:
Я и сама теперь в галоп боюсь..
Ты посмотри!..
Меня изрубцевали,
На части сбрую разодрали,
Узды по заграницам растеряли
И вожжи брошены на произвол...
В. Ю. Прокофьева, Ю. В. Черенкова
Подковы сбиты, коренной дрожит,
Кровавой пеной круп его покрыт...
(Ю. Максименко, 1999)
В «Словаре поэтических образов» Н. В. Павлович [1] зафиксированы сравнения России с
хищными птицами и зверями: Россия-орел (орлица), Россия-лев (львица), но образы эти принадлежат поэзии рубежа других веков, XVIII–XIX
(Державин, Ломоносов, Хомяков, Капнист), в начале же ХХ века с хищными птицами сравниваются враги России, от которых она терпит бедствия, сама же она сопоставляется с ласточкой
(Нарбут), коровой (Телица-Русь — Есенин), медведем (Нарбут, Северянин, Городецкий), сурком
(Пастернак), светляком (Клюев). В поэтическом
дискурсе конца ХХ века зооморфные сравнения
не так разнообразны, кроме Тройки-Руси, нами
обнаружена Россия-корова: Россия — дойная корова Для проходимца и дельца? (В. Николаева,
1992). Если поэтический дискурс Серебряного
века использует именно «птичьи» ассоциации
в гештальтном представлении тройки-Руси, которая несется по своему загадочному пути, то в
поэзии конца ХХ века образ России соотносится с активно используемым домашним скотом,
загнанной тройкой и дойной коровой, теряя орнитологическую часть метафорической модели.
В годы Великой Отечественной войны поэтами активно используется образ соловья как
контраст происходящему и идеал мирной жизни. Это не только фатьяновские «Соловьи», но
и включение наименования этой птицы в число «птиц России» с постановкой в ключевую позицию (последняя строчка в строфе), авторским
курсивом и примечанием:
Люблю, Россия, птиц твоих:
Военный строй в гусином стане,
Под небом сокола стоянье
В размахе крыльев боевых,
И писк луня среди жнивья
В очарованье лунной ночи,
И на невероятной ноте
Самоубийство соловья.1
(И. Сельвинский, 1942),
а также прямое отождествление: Соловьиное
горло — Россия (А. Прокофьев, поэма «Россия»,
1944).
Гештальт «Россия-Феникс», имеющий в основе своей семантики значения умирания и воскрешения, «восстания из пепла», в поэзии начала ХХ века связан с революционным преображе1
Курсив автора, примечание автора: «У соловья во
время пения иногда разрывается сердце».
181
Социокультурное и геополитическое состояние России в поэтическом дискурсе
нием страны и особенно ярко эксплицируется в
творчестве А. Белого (В перегоревших углях —
Ты; название цикла — Пепел) и М. Волошина:
России нет — она себя сожгла,
Но Славия воссветится из пепла!
(Ангел времен, 1918)
Истлей, Россия,
И царством духа расцвети!
(Преосуществление, 1918).
Идею возрождения России из праха преломляет поэтический дискурс в период начинающейся
перестройки:
Вновь православный наш народ
Из праха возродит Россию.
(Ю. Максименко, 1985)
В поэзии 1990-х надежда на возрождение исчезает, появляются метафорические модели,
акцентирующие другие мифологические корреляции: Россия кончилась, Помпея началась
(С. Соколкин, 1993).
Поэтический дискурс, отражая исторические
катаклизмы начала и середины ХХ века, использует устаревшую лексику и грамматику:
Выпросил у Бога светлую Россию Сатана —
Да очервленил — ю
Кровью мученической.
(М. Волошин, 1918)
Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?
(С. Наровчатов, 1941)
Интересно, что в поэзии конца ХХ века уже не
встречаются элементы старославянского языка,
что, возможно, объясняется отсутствием практики чтения древних текстов. Хотя само обращение к истокам при описании России 1990-х присутствует в наименованиях Русь, Русская земля,
эпитетах святая, православная, крещеная, юродивая, обращениях к Богу и Господу, употреблениях библейских фразеологизмов судный час,
нести крест.
Что касается неантропоморфных гештальтов,
то их число невелико. Поэты начала ХХ века,
как правило, представляют Россию через другой
локус, реально-бытовой: Россия-сад, покойный
уголок (Есенин), Россия сверху — прямо огород
(Маяковский), географический, имеющий культурно-мифологические коннотации: Россия —
Третий Рим (В. Соловьев, Волошин), родная
Галилея, Новая Америка (Блок), Индия духа
(Гумилев) или мифический: Россия — вертоград, потерянный или несбывшийся рай (поэзия
1990-х предлагает антонимичное отождествление: Россия — ад — Г. Горбовский). Военная поэзия реализует гештальты с противоположным
пространственным наполнением — Россия-дом:
И чувствует солдат, что дом
Не там, где вербы над прудом,
Что и в длину и в ширину
Он больше всех хором,
Что стены дома — на Дону,
А двери — за Днепром,
И надо Одер перейти
Под ревом непогод,
Чтоб в дом родной порог найти...
Идет на Родину солдат,
Домой идет солдат!
(П. Шубин, 1942)
и Россия-мир: Мы не страну в тебе боготворим,
Россия, Ты больше, чем страна: ты — мир…
(И. Сельвинский, 1941). В поэзии 1980–90-х наблюдается только первое отождествление: Что
есть Россия? Хмурая изба? (Г. Горбовский,
1985), Нам Россия — Отчий Дом (В. Николаева,
1994).
Таким образом, поэтический дискурс использует вполне определенный набор языковых
средств и метафорических моделей для представления геополитического состояния страны
и социокультурных катаклизмов, происходящих
в России на протяжении ХХ века.
Список литературы
1. Павлович, Н. В. Словарь поэтических образов : в 2 т. М. : Едиториал УРСС, 2007.
2. Телия, В. Н. Рефлексы архетипов сознания
в культурном концепте «Родина» // Славянские
этюды : сб. к юбилею С. М. Толстой. М. : Индрик,
1999. С. 466–476.