«Анна Каренина»

第九次研討會
發表人：李惠珠 （長榮大學）
主題：『安娜、卡列尼娜』
今天主要與其說是報告，倒不如說是一場座談，談談這部耳熟能詳的世界名著『安
娜、卡列尼娜』，由於小說內容我們很熟，所以我今天的重點放在：
1. 探討這部小說帶給讀者的影響。
2. 列寧批評托爾斯泰作品的名言：『打破沙鍋問到底』(«Дойти до корня»)，是否
為小說家助長革命思潮的催生力。
3. 作 家 本 人 關 於 此 部 小 說 曾 經 提 到 ：『 «Все переворотилось и только
укладывается»』，『一切才剛要開始』，探討這轉變中、忠實反應於小說中的俄
羅斯時勢 ─ 正是本次研讀的主要目的。
報告架構：
1. 首先，述及小說成文之出其不意，似乎是作家本人停滯一段時間後，所有這段
時間內的所思所想，如此江河般的宣洩，彷如直接落在畫布上一樣。
2. 但托爾斯泰從不輕易脫搞，小說還是歷經數年時間的修修改改，其間歷程將援
引『戰爭與和平』的成書過程加以比較。
3. 本小說與『戰爭與和平』人物、觀點、呈現方式之最大不同點。
4. 試著點出小說中重要場景與其重要意義，以 Сливицкая 文章重點與大家分享。
5. 結論
«Анна Каренина»
В 1873 г. неожиданно для себя самого, и «невольно», «благодаря
божественному Пушкину», Толстой начал роман о современности. Начерно книга
была закончена с небывалой, стремительной быстротой: долго сдерживаемый
поток новых мыслей и переживаний как будто прорвал плотину и разлился на
полотне «свободного романа», как впоследствии Толстой называл «Анну
Каренину».
Но бысторо не случилось. Роман разширился. Он стал многостепен,
многопроблемнен и сложен. Если в «Войне и мире», как ни сложны ее герои, для
всех читателей несомненно: князь Андрей, Пьер, Наташа, Кутузов – это добро,
князь Василий, Элен, Наполеон – это зло, в «Анне Карениной» нет и такой
ясности – об этом свидетельствуют много численные исслодований. Оценка
главных героев и ситуаций у многих читателей противоположна прямо
диаметрально, а от этого зависит и понимание всей концепции романа в целом.
Об ключевом понимании романа – об эпиграфе справедливо пологал О. В.
1
Сливицкая, что «Сам факт того, что толкование эпиграфа к «Анне Карениной» -это проблема, тоже симптоматичен. Ведь эпиграф – по всей сути и назначению –
указывает на то, как нужно понимать произведение. Это заставляет предполагать,
что «Анна Каренина» как бы «рассчитана» на то, что суждения о ней могут быть и
должны быть весьма разнообразны. Таково ее органическое свойство. Сама
художественная ткань ромна провоцирует эффект многозначности».
Из-за этой многозначности романа, словом, как бы наивно, дают мудрое
объяснение: это как жизнь. «Тото, кто изучает «Анну Каренину», изучает самое
жизнь»(Леонтьев К.), ««Анна Каренина» -- это не произведение искусства, это
кусок жизни»(Метью Арнольд).
Такая похвала встретимся и в высказывании о «Войне и мире» («срез
жизни»). Однако, некоторое различие между двумя толстовскими романами
заключается в том, что в «Войне и мире» сильнее силы сцепления, а в «Анне
Карениной» очень заметны и силы отталкивания. Это связано, по-видимому, с
трансформацией идеи «общей жизни».
«Небо – говорит О.В. Сливицкая – опрный образ всей книги «Войны и мира».
Небо – это тот идеал, к которому устремляются все духовные порывы, куда
каждый несет все лучшее в себе, где осуществляется высокая человеческая
общность. В «Анне Карениной» свет этого небо брезжит только перед Левиным.
Между людьми существуют силы притяжения, но еще сильнее силы отталкивания.
Душевные встречи возможны, духовных не происходит». «Небо в «Войне и мире»
-- это, кроме того, и высшая точка зрения на все происходящее, это источник того
сильного и рового поэтического света, который заливает всю книгу. В «Анне
Карениной» нет единого света, льющегося с неба. Точки зрения приближены к
земному опыту людей и поэтому как бы рассеяны между разными правдами» -вторит критик.
Далее хочу разделить с Вами фрагментами из статьи О.В. Сливицкой, в
которой много высказываний мне кажется интересным, и действительно, подходит
к сегодняшнему докладу.
Стурктурообразующим
принципом
«Анны
Карениной»
как
произведения эпического рода является то, что можно назвать принципом
федеративности : каждый художественный компонент является
одновременно элементом целостной системы – и обладает самоценностью,
тяготеет к художественному центру, и независим от него. Все частное служит
единству, но представляет и самостоятельный интерес. Иными словами, в
эпическом повествовании соблюдается известное равновесие центробежных
и центростремительных сил.
2
Думается, однако, что некоторое различие между двумя толстовскими
романами заключается в том, что в «Войне и мире» сильнее силы сцепления,
а в «Анне Карениной» очень заметны и силы отталкивания. Связано это,
по-видимому, с трансформацией идеи «общей жизни».
Но «общая жизнь» в «Войне и мире» -- это еще и небо – опорный образ
всей книги. Небо – это тот идеал, к которому устремляются все духовные
порывы, куда каждый несет все лучшее в себе, где осуществляется высокая
человеческая общность. В «Анне Карениной» свет этого неба бразжит только
перед Левины. Между людьми существуют силы притяжения, но еще
сильнее силы отталкивания. Душевные встречи возможны, духовных не
происходит.
Небо в «Войне и мире» -- это, кроме того, и высшая точка на все
происходящее, это источник того сильного и ровного поэтического света,
который заливает всю книгу. А «Анне Карениной» нет единого света,
льющегося с неба. Точки зрения приближены к земному опыту людей и
поэтому как бы рассяны между разными правдами.
Общим для всех людей является и то, что их жизнь, поступки, мысли и
чувства часто оказываются как будто во власти силы, лежащей вне их. Они,
как говорил Толстой, служат «чему-то жизни». Эту власть чувствует каждый,
это универсальное жизнеощущение. Левин говорит: «Это не мое чувство, а
какая-то сила внешняя овладела мной». Когда Анна думает: «Я не виновата,
что бог меня сделал такою, что мне нужно любить и жить». «Я не могу
раскаиваться в том, что я дышу, что я люблю», это не значит, что она
пытается перед собой оправдаться; просто она понимает глубокую истину.
То же и почти в тех же словах думает об Анне Долли: «В чем же она
виновата? Она хочет жить. Бог вложил нам это в душу».
Каренин называет силу, овладевшую Анной, дьяволом. «Это был дьявол,
который овладевал ее душой». «Это он, это дьявол говорит в ней». ... Как
тщетно пыталась Анна разобраться в смятении своих чувств, в столкновении
разных правд и понять, что ей делать. Но ни одно ее решение не
осушествилось: ее и Вронского нес поток жизни и страсти. Знаменательно,
что и тема Сережи – разрывающая сердце боль: сын и любовь – возникла
перед Анной уже после того, как все свершилось и она ушла от Каренина.
Рисунок движения личности в «Анне Карениной» -- это волна: человек
выходит за свои пределы и возвращается к себе, но к себе уже не совсем
прежнему.
...Ибо именно она, ее судьба и поставила «проклятые вопросы» : в чем
нравственный долг жинщины – быть матерью или возлюбленной, что выше и
чище – семья без любви или любовь без семьи, какой путь избрать, если это
3
непримиримо, и т. д.
Думается, что одна из глубоких, коренных причин того, что суждения
об Анне и ее судьбе столь толкает на то, чтобы решить проблему в общем
виде и судить героев согласно их ролям: неверная жена, муж, любовник.
Изначальный замысел Толстого тоже содержал в себе общую формулу:
в разрушении семьи – преступление перед абсолютным нравственным
законом. Осуществлению этого замысла стала противодействовать живая
индивидуальность Анны.
Более того, Анна не просто индивидуальность, но и личность, о чем
свидетельствует ее способность к безоглядной страсти. В этом одна из
причин ее гибели.
Хотя и в окончательной редакции тема Анны-матери занимает по
объему значительно меньше места, чем тема Анны-возлюбленной,
достаточно сцены с Сережей – одной из самых сильных в мировой
литературе, -- чтобы стало очевидно: два равноправных, но несовместимых
чувства разрывают сердце героини. Драма осложнилась – и перед читателем
в обнаженном виде предстала неразрешимая проблема.
Толстой рисует любовный сюжет во всей его протяженности: от завязки
до рокового конца. Стало быть, на этом пути было все: и счастье, и страдание.
Однако избирательность сцен такова, что крупным планом Толстой
изображает только те эпизоды, где несчастье преобладает. Сцены счастья
(Италия, Воздвиженское) представлены только своей внешней стороной.
Толстой лишь говорит о том, что Анна была «непростительно счастлива», но
прямо и до последних глубин изображает то, как она была несчастна.
Первый толчок ко всем ссорам с Вронским всегда давала Анна. Она
виновата не только перед Карениным и Сережей. Она виновата и перед
Вронским и любовью. Все это говорит о том, что Толстой не принимает
Анну и ее любовь безоговорочно.
Но столь же безоговорочно он ее и не осуждает: если бы сцены ссор
были написаны только драматически, Анна была бы неприятна. Но
аналитическое изображение неостановимых болезненных процессов,
идущих в ее душе, искупает ее слова и поступки. Если добавить, что все
попытки Анны управлять своей судьбой беспомощны и она бессильна перед
логикой жизни и страсти, то становится несомненно: если она и виновать,
то без вины.
В конце своей статьи О.В. Сливицкая привела сравнение из высказывания
Томасса Манна, я также хочу заканчивать свой доклад, используя этим
замечательным примером:
4
Томасс Манн уподоблял этот роман морю: «Эпическая стихия с ее
величавыми просторами, с ее привкусом свежести и жезненной силы, с
вольным и размеренным дыханием ее ритма, с ее однообразием, которое
никогда не наскучит, -- как она сродни морю, как море сродни ей». Этот
образ обладает не только художественной выразительностью, но и научной
точностью. В нем есть ощущение не только простора, но и ритмического
волнообразного характера жизни. Читатель наблюдает жизнь не с той
единственной авторской точки зрения, с высоты которой волны
воспринимаются лишь как зыбь на поверхности недвижного мирозданья, а
приближается к самому движению волн и, испытывая все их перепады, то не
видит ничего за пределами своего кругозора, то поднимается так высоко, что
перед ним открывается беспредельная широта вселенной, недоступная его
эмпирическому опыту.
5