К идеям семинара «Западноевропейская аристократия раннего

Ю.Л. Бессмертный
К идеям семинара
«Западноевропейская аристократия раннего
средневековья.
Идеалы, культурная практика, людские
судьбы»
Публикация Ю.П. Крыловой
В конце 1998 г. Юрий Львович Бессмертный предложил своим ученикам и некоторым другим молодым медиевистам организовать семинар, посвященный изучению проблем индивидуального и стереотипного в истории на примере средневековой аристократии. Им была составлена публикуемая ниже предварительная
программа будущих исследований, которые и предполагалось обсуждать на заседаниях. «Молодежный» семинар должен был
функционировать по принципу «большого» семинара по истории
частной жизни и повседневности, созданного по инициативе Ю.Л.
в Институте всеобщей истории РАН, и стать продолжением этих
дискуссий, акцентируя внимание на конкретной проблематике,
интересной руководителю и кругу его учеников. Для участия в
семинаре были приглашены студенты и аспиранты РГГУ, ГАУГН,
МПГУ: Светлана Акатьева, Варвара Большакова, Юлия Крылова,
Евгений Савицкий, Александр Сидоров и некоторые другие. Однако задуманному не дано было осуществиться: прошло лишь несколько заседаний, после чего семинар уже не собирался. Тем не
менее, намеченная Ю.Л. программа исследований остается, на наш
взгляд, до сих пор весьма актуальной. Возможно, она еще станет
руководством к действию для нового поколения молодых ученых.
Текст публикуется без изменений, на упоминаемые
Ю.Л. Бессмертным работы иностранных ученых даны соответствующие ссылки.
Семинар мог бы продолжить обсуждение проблем нашего
семинара по истории частной сферы и роли индивида в ней.
Одно из первых по вниманию мест должна была бы занимать проблема индивидуальной интерпретации массовых пове299
денческих стереотипов. Такая интерпретация реализуется в
конкретных поступках и, соответственно, в разных человеческих судьбах. О них – о конкретных судьбах – мы можем для
периода раннего средневековья больше всего узнать именно на
примере аристократии. Мы могли бы рассматривать каждую из
известных нам судеб того или иного аристократа – представителя знати или, позднее, рыцаря – как до некоторой степени
результат интерпретации этим человеком некоего имеющегося
в аристократической среде поведенческого канона. (При этом
речь идет о каноне во взаимоотношениях, которые так или иначе разграничиваются на «прото-публичную» и «прото-частную
сферы»). Ясное дело, не все от самого человека зависит. Вот и
интересно посмотреть, что именно (и в какой именно сфере) от
него самого зависело, насколько он мог быть творцом своей
собственной судьбы, а в какой – лишь игрушкой обстоятельств
(или же – воли верховного властителя).
С другой стороны, можно было бы рассматривать все действия такого аристократа как своеобразную культурную практику, в ходе которой реализовывались (или не реализовывались) не только некоторые стереотипы, но и культурные идеалы, значимые для данной среды. (Опять же я имею в виду и
публичную и частную сферы в их специфическом воплощении
в это время).
Отдельная задача, которая при этом возникает, попытаться
разграничить расхожий поведенческий стереотип и идеал, как
признанную форму идеального (рекомендуемого средой или же
идеологией) «избыточно нормативного» поведения. А на базе
такого разграничения можно было бы рассмотреть, какова направляющая роль идеала, как он меняется и как распространяется (или не распространяется).
Очевидно, что, взявшись за раннесредневековую аристократию, мы неизбежно должны будем включить в круг наших
интересов политику, но не как описание событий (хотя и без
них не обойдешься!), а как прежде всего способ властвования и
его варианты.
С точки зрения периода, я бы остановился на деяниях (и
героях) каролингского времени, на Франции и Англии Капетингов и Плантагенетов, на Германии и Италии вплоть до конца периода Штауфенов.
300
Конкретную проблематику пока что определять рано. Но
хотелось бы подумать о самых разных сюжетах. Здесь и отношение к традиции (родовой, этнической, конфессиональной,
брачной) и возможность ее нарушения и создания нового стереотипа. Здесь и отношение к социальным граням, и их незыблемости, к возможностям их нарушения. (Нельзя ли с этой точки зрения посмотреть на проблематику Бартелеми1?) Здесь и
понимание и выражение «радости жизни» и, наоборот, горя и
соответственно, возможность и допустимость, на взгляд современника, в данной среде смеха и веселья, и наоборот, слез и
печали. (По-моему, очень интересно проследить, смеялись ли
когда-нибудь наши герои и если да, то когда; не заменяли ли им
в жанровом каноне смех – «слезы умиления»?) Здесь и отношение к «агрессивности» и «миролюбию», трактовка «чести» (см.
интересные работы R. Cust2), понимание «конфронтации» и
«вражды» и т.д.
Отдельный сюжет – хронист (и вообще, писатель) и
«власть» (и общество вообще). Насколько власть и общество
предопределяли поведение, представления, мысли, интенции
хрониста и писателя? Мыслимо ли разграничить в литературном творчестве того времени (и в разных его жанрах) «социальный заказ» и собственные интенции писателя, когда речь
идет о разных сферах жизни (в том числе, и частной)? Насколько сковывал разных авторов жанровый канон? Кто в первую
очередь решается на его нарушение? Как соотносятся с самоидентификацией писателя поэтическая и прозаическая формы?
(См. работы G. Spiegel 3). И мыслимо ли узнать что-либо о внутреннем мире писателя этого времени?
1
Barthélémy D. Qu’est-ce que la chevalerie, en France aux Xe et XIe
siècles? // Revue historique. 1994. № 290. Р. 15–74; Idem. La mutation de
l’an mil a-t-elle eu lieu ? Servage et chevalerie dans la France des Xe et
XIe siècles. P., 1997, и др.
2
Cust R. Honour and Politics in Early Stuart England: The Case of Beaumont v. Hastings // Past and Present. 1995. Vol. 149 (1). P. 57–94; Idem.
Honour, rhetoric and political culture: the earl of Huntingdon and his Enemies // Political culture and cultural politics in early modern England / Ed.
S.D. Amussen and M. Kishlansky. N.Y., 1995. P. 84–111.
3
Spiegel G. History, Historicism and the Social Logic of the Text in the
Middle Ages // Speculum. 1990. Vol. 65. P. 59–86; Eadem. Romancing the
Past: The Rise of Vernacular Historiography in Thirteenth-Century France.
301
Все эти «вопросики» легко задавать, найти на них в источниках ответ много труднее. Но хорошо бы его поискать, исходя
из имеющихся наработок и с учетом оправданности наблюдений над отдельными людьми.
Прежде чем начинать регулярную работу семинара, я бы
считал небесполезным обсудить намеченные общие соображения и, что еще важнее, хорошо бы попытаться предпринять
первые поиски. Если бы хоть что-нибудь такие поиски по конкретным источникам дали, продуктивность первых же семинарских сборищ многократно выросла. Итак, попробуем?
Los Angeles, 1993; Eadem. The Past as Text: The Theory and Practice of
Historiography. Baltimore-L., 1997.
302