В поисках гения войны (полный текст)

В ПОИСКАХ ГЕНИЯ ВОЙНЫ
Dima Adamsky. The Culture of Military Innovation: The Impact
of the Cultural Factors on the Revolution in Military Affairs in
Russia, the US, and Israel. Stanford: Stanford University Press,
2010. 231 p.
Рецензия – Павел Лузин
ИНДЕКС БЕЗОПАСНОСТИ № 1 (96), Том 17
173
К
Е
Т
О
И
Л
Б
Сегодня можно купить (или украсть) военные технологии, приобрести готовые высокотехнологичные системы оружия или промышленные линии для их производства, но при
всем желании невозможно купить инструкцию по их успешному применению, потому что
мало понимать чужой текст и уметь нажимать кнопки, нужно думать на языке страныразработчика такого оружия, быть носителем ее культуры. Применяя язык метафоры,
Гудвин дал Страшиле разум, но какой разум и как он это сделал – известно только самому Гудвину. Поэтому важно понять: что влияет на то, какие возможности приобретают
И
Однако не следует поддаваться распространенному представлению: приобретение передового оружия (умных ракет и бомб, дронов, истребителей N-го поколения, спутников
навигации, разведки, связи и проч.) – для современной армии это едва ли полдела. Все
упирается в создание информационных и организационных алгоритмов, позволяющих
интегрировать боевые системы в единое и гибкое целое, а также эффективно управлять
такими сверхсложными силами и побеждать с их помощью. И здесь мы подходим к главному: информация – это язык, а язык – это культура.
Б
Вот и сегодня мы наблюдаем, как использование новых технологий в войне меняет
ее картину: боем управляют сразу в трех измерениях, уплотняется его время, происходит перерасчет численности операбельной группировки войск, размывается понятие
тыла – уничтожение объектов гражданской инфраструктуры на всей территории противника так же важно, как и уничтожение очередного танка. Более того, правительство
проигрывающей стороны почти не имеет шансов заключить мир или объявить капитуляцию, поскольку ликвидация членов правительства и дезорганизация социума в ходе
боевых действий – это одни из основных условий победы.
А
Когда в 1346 г. английские войска под командованием Эдуарда Черного Принца в битве
при Креси разбили французов, Филипп VI и его окружение не извлекли из этого события
никаких уроков. Десятилетие спустя, в 1356 г., французы дорого за это поплатились –
при Пуатье все так же от рук англичан погибли их лучшие рыцари, а король Иоанн II (по
прозвищу Добрый) был пленен. Эти события времен Столетней войны ознаменовали
собой конец эпохи славных сражений, когда бароны, виконты, графы, маркизы и герцоги
надевали тяжелеющие век от века доспехи, взбирались в седло и выходили в составе
рыцарской армии на поле боя, выискивая в рядах неприятеля равного себе по статусу
противника. Все дело было в том, что Англия к середине XIV в. обзавелась войсками,
имеющими в своем составе хорошо обученные регулярные соединения арбалетчиков.
Французские закованные в дорогую броню всадники, напротив, предпочитали изрубить
в куски собственных ополченцев, лишь бы приблизить миг благородной рукопашной
схватки… В истории это не первый и далеко не единственный случай, когда нововведения в вооружении и оснащении войск, равно как и в тактике ведения боя существенным
образом меняли характер войн. В свою очередь эти перемены влияли на распределение власти в мире и даже на политическое устройство самих государств.
сегодня армии ведущих держав? Что же собой представляет тот Гудвин, без которого
Страшила останется всего лишь соломенным пугалом?
Монография «Культура военных инноваций: влияние культурных факторов на революцию в военном деле в России, США и Израиле», изданная в Стэнфорде в январе 2010 г.,
посвящена сравнительному анализу разработки и воплощения концепций современной
высокотехнологичной войны в трех совершенно разных державах, чьи вооруженные
силы являются одними из сильнейших в мире.
Автор исследования – израильский ученый, доктор Д. Адамский, занимающийся изучением проблем международной безопасности, до недавнего времени работал в Гарвардском университете. В его активе это вторая крупная работа, первая была издана двумя
годами ранее и посвящалась только американской культуре стратегического военного
мышления. Тем интереснее свежий, методологически выверенный взгляд на, казалось
бы, исхоженную за последние 15 лет вдоль и поперек тему революции в военном деле
(РВД).
С точки зрения теоретического подхода, Д. Адамского можно отнести к социальным
конструктивистам, ведь в основу своей работы он положил изучение культурных паттернов, определяющих воззрения, реакцию на изменяющуюся внешнюю среду, а главное, действия военно-политических элит трех держав в области военного планирования
и строительства.
Любая национальная культура военных инноваций базируется на стиле познания (cognitive style) – этот термин вводит Адамский, чтобы объяснить фундаментальные различия
между СССР/ Россией, Соединенными Штатами и Израилем в выработке национальных
стратегий применительно к трансформации военной сферы. Понятно, что в столь различных по географическим, историческим, политическим, экономическим, социальным
условиям и процессам странах реакция на РВД должна быть тоже разной. Однако стиль
познания – результат рефлексии накопленного обществом многогранного опыта и продукт синтеза индивидуальной психологии на микроуровне и антропологии на макроуровне – по сути, определяет характер коммуникативных связей внутри общества в целом
и его элиты в частности и то, как генерируется, преобразуется, передается и фильтруется значимая для этого общества информация. Если совсем углубиться в концепцию,
применяемую Адамским, стиль познания формируется во взаимодействии двух полюсов – целостно-диалектической и логико-аналитической моделей мышления.
В связи с этим РВД рассматривается не как явление само по себе, а как парадигма
(здесь Д. Адамский ссылается на Т. Куна, ставшего классиком философии науки). Эта
парадигма представляет собой концептуальный набор гипотез о реальности, который
позволяет обрабатывать данные, создавать теории и решать конкретные проблемы.
Другими словами, национальный стиль познания непосредственно определяет, как
и что думает элита об изменяющейся реальности ведения войны и какой смысл она
вкладывает в интеллектуальную конструкцию РВД.
Что касается конкретных государств, то Д. Адамский называет пионерами в разработке
проблематики РВД именно советских военных теоретиков, поскольку они подступились
к ней еще в конце 1970-х гг. под руководством начальника Генштаба маршала Огаркова.
В СССР господствовал технократический подход, не случайно советская концепция получила название военно-технической революции.
Адамский считает, что данная концепция родилась как реакция на появление в США
и НАТО доктрин глубокого удара по наступающим эшелонам советских войск в случае большого вооруженного конфликта в Европе. При этом на ее характер повлияло
и представление советского руководства о крайней нежелательности эскалации подобного конфликта до глобальной войны. В конечном итоге в советском и российском
стратегическом планировании это, с точки зрения Адамского, привело к стиранию граней между оборонительной, оборонительно-наступательной и наступательной войной.
Но при этом автор отмечает, что концептуализация военно-технической революции
в Советском Союзе не сочеталась с практическим внедрением информационных систем
и высокоточного оружия. Все это Адамский объясняет господством в русской культуре
174
В ПОИСКАХ ГЕНИЯ ВОЙНЫ
целостно-диалектического стиля познания, стремящегося к созданию интеллектуальных синтетических метасистем, части которых находятся в сложной взаимосвязи
друг с другом.
В отличие от СССР и России, стратегическая мысль Соединенных Штатов тяготела к
логико-аналитическому стилю познания и, следовательно, ориентировалась, в первую
очередь, на практическую деятельность, но в теоретической плоскости оказалась слабо
подготовлена к концептуализации РВД. Именно этим объясняется, что американские вооруженные силы стали оснащаться передовым оружием и автоматизированными системами сопровождения боя с рубежа 1970–1980-х гг., однако осмысление происходящих
процессов началось на десятилетие позднее, нежели в СССР, и при этом основывалось
на знакомстве с советскими научными разработками в этой сфере. Таким образом, «с
помощью анализа того, какой американская военная мощь была в советских глазах в начале 1980-х гг., американские стратеги в начале 1990-х гг. оказались способными применить в полной мере военно-техническое богатство, находящееся в их руках» (с. 92).
ИНДЕКС БЕЗОПАСНОСТИ № 1 (96), Том 17
175
К
Е
Т
О
И
Л
Б
Показательно, что этот процесс происходил одновременно с падением качества российского образования и общей подготовки граждан, в том числе носящих офицерские погоны. В связи с этим можно выразить надежду, что проводимая сейчас трансформация
военного образования позволит изменить ситуацию к лучшему, тем более, что декларируемая Министерством обороны ставка на изучение офицерами языков – шаг в верном направлении при подготовке людей, способных разрабатывать стратегию и воевать
в информационно насыщенной среде.
И
В чем же тогда проблема? Почему в России сегодня реформа Вооруженных сил проходит с такими колоссальными трудностями и, увы, пока не блестяще, ровно столько
же лет, сколько в мире идет дискуссия вокруг революции в военном деле? Судя по всему, это происходит по той причине, что в последние десятилетия в бывших советских,
а теперь российских элитах (политической, военной, экономической) вымывались
люди, способные мыслить системно и в масштабах, соответствующих масштабам страны и стоящим перед ней проблемам (используя терминологию Д. Адамского – люди
с целостно-диалектическим стилем познания).
Б
Разумеется, с Д. Адамским можно и нужно спорить. В частности, применительно к России все же нельзя говорить, что советская теория РВД не привела к практическому внедрению и использованию высокоточного оружия и автоматизированных систем управления. Например, к началу 1980-х гг. в СССР на вооружении стояли самолеты дальнего
радиолокационного обнаружения А-50, тогда же начались работы по развертыванию
спутниковой системы навигации (ныне ГЛОНАСС), а в Афганистане применялись умные
ракеты и бомбы. Также нельзя сказать, что идея стирания границ между оборонительными и наступательными операциями в советской военной мысли родилась только в конце 1970-х гг. Здесь уместно вспомнить доктрину оборонительного контрудара с последующей войной на чужой территории, господствовавшую в Советском Союзе в конце
1920-х – 1930-е гг. (о ней, в частности, в своих мемуарах писал маршал А.М. Василевский). Таким образом, нельзя говорить, что тот или иной стиль познания предпочтительнее, с точки зрения успешности военных преобразований в рамках РВД.
А
Израильская военная культура являет собой смешанный стиль познания, однако
в силу своей прагматичности больше характеризуется логико-аналитическим, нежели
целостно-диалектическим мышлением, Адамский даже говорит о слабой способности
израильских военных критически и конструктивно обратиться к новым идеям мировой
военной мысли, поскольку они «думают тактическими категориями» (с. 127). В то же время военная трансформация, начавшаяся в Израиле позднее, чем в СССР и США, породила когнитивный диссонанс внутри армии, что летом 2006 г. даже привело к неудачной
кампании в Ливане. И это на фоне в целом эффективного использования современной
военной техники, закупаемой преимущественно в США, и производства отдельных видов передовых вооружений внутри страны. Все это привело Адамского к выводу (и тут
он вновь обращается к Т. Куну), что Израиль находится в переходном периоде между
кризисом знания и возникновением новой парадигмы.
Тем не менее, важно понимать, что РВД еще далека от завершения даже в США. Свидетельство тому – тот тупик, в который пока заходит высокотехнологичная армия, когда
сталкивается с партизанскими формированиями и необходимостью контролировать вражескую территорию. То есть враг, казалось бы, вот-вот должен быть повержен, но сапог
победителя как-то неуверенно шагает по его земле. А это говорит о том, что у любого государства нет иного пути, кроме как строить армию XXI в. на основе собственного опыта
и собственных интеллектуальных усилий. Простое, механическое введение полков иноземного строя не даст должного результата. Плюс такой ситуации в том, что отставание
России в военном деле может быть нивелировано (пусть и не в одно мгновение), если
повышение качества человеческого капитала в армии будет проводиться системно.
И хотя Д. Адамский не слишком акцентирует внимание на современных тенденциях
стратегического военного планирования в рамках парадигмы РВД, думается, что сегодня все крупные в военном плане государства, а не только один Израиль, находятся в состоянии некоего когнитивного диссонанса, который потребует от них серьезных (если
не сказать мучительных) политических решений. А степень готовности к принятию таких
решений не зависит от стиля познания и в целом культуры того или иного социума. Другими словами, здесь мы вынуждены выходить за рамки исследования доминирующих
в обществе и элите культурных установок, помня, что Д. Адамский говорит о влиянии
культуры как об одном из факторов РВД, а не абсолютном факторе, изучив который
мы получим ответы на ключевые вопросы.