ВОСТОК-ЗАПАД: К ВОПРОСУ О «ВЕЛИКОЙ ДИВЕРГЕНЦИИ»

Proceedings of the Global Partnership on
Development of Scientific Cooperation,
Moscow, 2015. DOI: 10.17809/07(2015)-GP
UDC 33:94 | DOI: 10.17809/07(2015)-04
ВОСТОК-ЗАПАД: К ВОПРОСУ О
«ВЕЛИКОЙ ДИВЕРГЕНЦИИ»
В.А. Козлов,1 Н.П. Коробкова,2 * С.И. Селиверстов2
Сквозь призму зарубежной и отечественной литературы сопоставляются имеющиеся интерпретации исторической дихотомии Восток – Запад. В центре внимания авторов – различные
варианты датирования «Великой дивергенции», производные
от того или иного понимания её сути, смысла, который вкладывается в исходные понятия. Вскрываются факторы, определяющие особенности конкретных авторских трактовок, специфику отдельных научных школ и направлений. Анализируются
и оцениваются методологические подходы. Обрисованы ближайшие перспективы углубленного изучения проблемы.
Ключевые слова: Запад; Восток; колониализм; марксизм; либерализм; востоковедение; европоцентризм; идеология; методология; цивилизационный подход; экономическая история.
1
Алтайский государственный аграрный университет, Барнаул, Россия.
Алтайский государственный университет, Барнаул, Россия
* Автор, ведущий переписку. E-mail: korobkova1954@bk.ru.
© Автор, все права защищены; лицензия – Глобальное партнерство по
развитию научного сотрудничества, 2015.
35
2
Умозрительное деление мира на Восток и Запад глубоко и прочно внедрилось в обыденное сознание, прежде всего
– Запада, наделяющего Восток иррациональностью («Восток –
дело тонкое») и отсталостью. В сферах науки и образования
признание дихотомии является исходным для существования
самостоятельного научного направления – востоковедения
(ориенталистики) и соответствующей учебной дисциплины. Возникнув в середине XIX в., в эпоху тотального превосходства уже
капитализировавшегося Запада над переживавшим не лучшие
времена Востоком, ориенталистика не только разделяла существовавшие стереотипы, но и, при всех известных исключениях,
консервировала их, придавая дремучим предрассудкам наукообразную респектабельность. Прикладное начало в западноевропейской ориенталистике – придание должной компетенции
будущим «сагибам» для несения управленческого «бремени
белых» в далёких уголках планеты, явно преобладало над собственно научной составляющей. (В гораздо меньшей степени,
кстати сказать, это относится к истокам востоковедения в дореволюционной России, в которой, в отличие от Западной Европы,
собственный Запад изначально сосуществовал с собственным
Востоком в пределах единой державы). Взгляд свысока, в лучшем случае – снисходительное отношение к настоящему и прошлому народов Востока доминировали на Западе и в начале
следующего столетия
Существенное переосмысление исторической роли
Востока началось только во второй половине XX в. в связи с
«массовой деколонизацией» и выдвижением на авансцену мировой политики ряда восточных государств, практически сразу
заявивших о своём собственном видении сложившихся правил
международного распорядка. Однако предпринятая в то время
ревизия концептуального арсенала исследователей, видимо, не
была в должной мере последовательной и доведённой до логи36
ческого завершения. Иначе нынешний стремительный хозяйственный подъём тех же Индии и Китая не воспринимался бы как
соответствующее индийское и китайское «чуда», расширившие
список азиатских стран-«чудотворцев», начало которому положила Япония. В ином случае научный истеблишмент проявил бы
больше интереса к сути оригинального труда Э. Саида, обнажившего заведомую ущербность самой парадигмы ориенталистики, а не акцентировал бы внимание на тех «перехлёстах»,
которые действительно присутствуют в его книге [1].
Очевидно, что адекватное осмысление сегодняшних
реалий и насущная потребность хоть чуть-чуть заглянуть в день
завтрашний обусловливают необходимость перманентного
мониторинга уже добытого гуманитарного знания, сопоставления ключевых концепций, «сверки часов», которую авторы статьи предполагают провести применительно к вопросу о предполагаемом в научной литературе времени «Великой дивергенции» - разделения ойкумены на Восток и Запад. Разумеется, существующий огромный разброс мнений в хронологии является
производным от понимания сути данной дивергенции, от
смысла, который вкладывается отдельными учёными, научными школами и направлениями в понятия Восток и Запад.
Методологическим подспорьем для нас стало не слишком лестное для учёных-обществоведов наблюдение нобелевского лауреата Гуннара Мюрдаля, подметившего (нарочито категорично), что изменения в социальной науке не возникают из
теоретических открытий, а всегда диктуются изменением фокуса
политического внимания [2]. Помимо данного откровения, столь
же важным для авторов является постулат об идеологической
мотивации оценок историка. Если не путать её с банальным
угодничеством и оппортунизмом, то неизбежную идеологическую приверженность историка нельзя рассматривать исключительно как помеху в его исследовательской деятельности. От37
мечая это как данность, один из авторитетнейших специалистов
в области методологии истории Б.Г. Могильницкий предельно
внятно подытожил : «В исторической науке органически сливаются воедино два её исконных компонента – идеологический и
собственно научный. В их взаимодействии создаётся знание» [3,
с. 171].
Уточним, что в нашем понимании статус идеологии
присущ не только интегрированным и систематизированным
интересам тех или иных социальных слоёв (классов). Европоцентристское мировидение, к примеру, в эпоху колониализма
выполняло все функции, предначертанные идеологиям, отражая интересы практически всех социальных слоёв тогдашнего
Запада, в том числе и реального (не ретушированного бойким
пером публицистов и теоретиков) пролетариата, имевшего свою
толику от наличной колониальной империи. Представления об
убогости и косности Востока, его неспособности к самостоятельному прогрессивному развитию обеспечивали восприятие колониального господства как вполне естественного, легитимного
и благодатного для «опекаемых» народов.
Идеология европоцентризма явственно присутствовала
в разработках практически всех гуманитарных школ и направлений тогдашнего Запада. В полной гармонии с вердиктом европейского обывателя учёные искали объяснения отсталости
Востока и, как правило, находили её в концепции «восточного
деспотизма», вычленяя это явление из исторического контекста
и рассматривая как непреодолимое препятствие на пути прогресса. Запад же отождествлялся с торжеством частной собственности, рыночной экономики и правового либерального государства.
Печать европоцентризма не обошла и творчества основоположника «научной пролетарской идеологии» К. Маркса,
который, осуждая колониализм как одно из проявлений пре38
ступной сущности капитализма, нашёл всё же позитивную сторону британского владычества в Индии: приобщение её, к несчастью – насильственного, к мировому (капиталистическому)
рынку и мировой (капиталистической) цивилизации [4].
Вполне закономерно и то, что общеизвестная формационная схема всемирного исторического процесса К.Маркса
выстроена на обобщении исторического пути исключительно
Европы (даже не всей Европы, а, главным образом – её Запада).
В отношении остальной, абсолютно большей части человечества, корифей, по сути, проследовал за Гегелем, фактически отказавшим ей в праве на собственное историческое творчество.
Уделом великих цивилизаций Востока, по Марксу, был открытый им «азиатский способ производства», базировавшийся на
том же «восточном деспотизме» и «поголовном рабстве». Неразрешимой проблемой для него стало совмещение «азиатского способа производства» с исторической лестницей формаций и «способов производства». Видимо, поэтому дальнейшая
разработка Марксом этой категории прекращается. Полностью
исчезают из его работ даже упоминания об «азиатском способе
производства». Как следствие на полтора столетия историкимарксисты были обеспечены пищей для размышления и дискуссий: как всё это трактовать?
В трудах К.Маркса нет прямых указаний на время «Великой дивергенции», как нет и самого этого термина, употреблённого применительно к расхождению Запада и Востока значительно позднее. Однако ретроспективное осмысление его
теоретического наследия не оставляют сомнений в том, что историческую развилку путей Востока и Запада он усматривал в
формировании первых классовых сообществ в Средиземноморье, т.е. в генезисе классической античной цивилизации как исходной матрицы динамичного развития Запада в сравнении с
«неподвижным» Востоком. И в этом он был солидарен с абсо39
лютным большинством либеральных историков, на труды которых он опирался и чьи заблуждения (относительно Востока)
разделял.
В качестве реабилитирующего обстоятельства процветания европоцентризма в данный период часто называют то, что
эпохальные открытия, характеризующие пионерскую роль Востока в становлении общечеловеческой цивилизации, произойдут позднее. Это так. Но и того, что было уже известно к середине XIX в., при непредвзятом настрое было вполне достаточно
для того, чтобы не возникла даже на мгновение мысль об «исторической неполноценности» Востока. Предвзятость же интеллектуалов Запада, помимо вышесказанного, имела и более глубокие обоснования. Не стоит забывать, что марксизм, как и либерализм, являлся детищем возникавшей на Западе индустриальной цивилизации, а родство уже предполагает определённое сходство, общую восприимчивость к тем или болезням, к
числу которых можно отнести идеологию европоцентризма.
Различия же между либеральной и марксистской традицией
лежат в отношении к ценностям частнособственнической цивилизации, пионером которой выступила античность. Для первой
они извечны и непреходящи, для второй – исторически скоротечны и достойны гибели.
В общем итоге мифологизированное античное прошлое
ещё раз оказалось востребованным европейскими идеологами.
Во время Ренессанса оно служило светочем, рассеивающим
«мрак Средневековья», в рассматриваемую эпоху – главным
аргументом в утверждении европейской уникальности, её исторического превосходства, «благородства происхождения» Запада, в сравнении с «раболепным» Востоком.
Тем не менее, поиск истоков дивергенции между Востоком и Западом в античности имеет право на существование.
Его активно развивает, в частности, один из известнейших отече40
ственных востоковедов-историков Л. С. Васильев [5]. Именно он
ввёл в научный оборот термин «власть-собственность», ставший
(фактически) эквивалентом «азиатского способа производства». (Положа руку на сердце, признаемся, что нужны немалые
усилия для того, чтобы внятно сформулировать разницу в понятиях «восточный деспотизм», «азиатский способ производства»,
«власть-собственность», а сделать это коротко – просто невозможно). Определённое размежевание между собственностью и
публичной властью в пору греческой античности в Восточном
Средиземноморье случилось, по его мнению – в результате
«социальной мутации», которая и привела, в конечном счёте, к
формированию уникальной цивилизации Запада.
При всех своих достоинствах такая схема «Великой дивергенции» не выглядит безупречной и бесспорной. Одной из
досадных помех к её безоговорочному принятию является то,
что между античной и Новой историей Европы разместился
весьма смутный и продолжительный этап Средневековья (феодализма), в ходе которого наметившиеся различия между Востоком и Западом оказались существенно нивелированными.
Поэтому выведение прямой генетической связи между античной и (прото)капиталистической Европой представляется весьма
дискуссионным. По сути, именно об этом и толкует один из соавторов 6-томной «Истории Востока» Н.А. Иванов, презентуя
«новую цивилизацию», которая «…сложилась на Западе в X-XI
вв. на базе античных традиций и учения западно-христианской
(католической) Церкви» [6, с. 29].
В целом современные исследования оставляют по нашей проблеме широчайший диапазон выбора отправной точки
дихотомии: от классической античности до середины XIX столетия. И нет такого «предложения (предположения), от которого
было бы нельзя отказаться». При этом, чаще, чем хотелось бы,
учёные, оперирующие категориями Запад и Восток, предпочи41
тают своё понимание дихотомии не обосновывать и даже не
формулировать, полагая, видимо, что «здесь всё ясно», или,
напротив – чересчур запутанно. Дополнительный текстовый
анализ, расширяя перечень используемых интерпретаций, закономерно обнаруживает столь же внушительный спектр сопутствующих им методов исследований. С одного его края, дихотомия рассматривается исключительно как феномен культуры
(цивилизации), допуская некоторую экстерриториальность
(«Восток и Запад внутри нас») и второстепенность хронологии, т.
е. того, что до известной степени присуще изысканиям культурологов.
В области методологии истории к этому ближе всего,
так называемый, цивилизационный подход. Факт, что различия
между Востоком и Западом носят цивилизационный характер,
сегодня практически никто прямо и открыто не оспаривает
(кроме тех, кто вообще отрицает само наличие дихотомии). Казалось бы, сторонникам данного подхода – «все карты в руки».
Однако использование его на практике осложняется не только
тем, что само понятие «цивилизация» остаётся предметом бурных дискуссий с весьма внушительным разбросом мнений.
(Паллиативом будет выработка приемлемой, если не всеми, то
большинством, дефиниции). Специфическая сложность заключается в том, что Восток представляют как минимум три великих,
колоссально различных между собой цивилизации – ближневосточная, южно-азиатская и дальневосточная. Поэтому цивилизационная сетка применительно к нашей проблематике требует
дополнительной надстройки: понятия типа цивилизационного
развития. Таким образом, все цивилизации Востока противопоставляются Западу как особый тип цивилизационного развития.
Их объединяющим началом (стержнем особого типа
цивилизационного развития), «фундаментом формирования
культурной, социально-психологической и институциональной
42
специфики, которая выделяет Восток как особый культурно-исторический ареал», санкт-петербургские обществоведы предлагают считать традиционализм [7, с.16]. (Восхитительно образно
обрисован он у знаменитого французского психолога и
социолога Гюстава Лебона: «Судьбой народов руководят в
гораздо большей степени умершие поколения, чем живущие…
Столетия за столетиями они творили идеи и чувства и,
следовательно, все побудительные причины нашего поведения.
Умершие поколения передают не только свою физическую
организацию, они внушают нам также свои мысли. Покойники
суть неоспоримые господа живых. Мы несём тяжесть их ошибок, мы получаем награду за их добродетели» [8, с. 20]).
Приняв это предложение, и логически продолжив, мы
должны характеризовать («от противного») путь Запада как не
традиционный, новаторский, пионерский. Если мерить исторический процесс масштабами последних столетий, то, наверное,
так и будут выглядеть цивилизационные границы между Востоком и Западом. Но совсем другая картина вырисовывается, если
счёт вести на тысячелетия, припомнив, какую жизнь вели аборигены Европы во времена великих пирамид, ирригационных систем, выдающихся открытий и инноваций в древневосточных
очагах цивилизации. (С этих позиций никакого «чуда» в нынешнем подъёме Китая нет: Поднебесная возвращает себе то место
на пьедестале всемирной истории, которое она занимала тысячелетия и лишилась сравнительно недавно).
В любом случае, это не решает проблему с определением времени «Великой дивергенции», цивилизационного расхождения Востока и Запада. Вопрос о том, когда Восток стал
традиционным, выглядит более чем риторическим. Стрелка
опять переводится на Запад: когда, и в связи с чем, он перестал
быть традиционным? Традиционному обществу принято противопоставлять индустриальное (капиталистическое), но сам пе43
реход к нему уже означал разрыв с традицией. Когда же был
пересечён Рубикон, после которого откат назад, к традиции, стал
невозможным? Следуя логике М. Вебера, преодоление этого
рубежа можно связать с эпохой Реформации, трансформацией
христианства: возникновением протестантской этики, провозгласившей личную ответственность человека перед Богом и
развязавшей его личную инициативу [9]. А можно, напротив,
разглядеть искомый прорыв в необратимой секуляризации сознания, ставшей продуктом эпохи Просвещения [10, с. 435-437].
На другом крае вышеуказанного методологического
спектра располагаются историко-экономические исследования.
При всём разнообразии предметов и методик конкретных трудов сам характер этого направления требует чётких временных
рамок, разведения отдельных периодов, этапов экономического
движения, т.е. того, что можно обозначить как стадиальный
подход. С одной стороны, на этом пути значительно больше
шансов придти к общему знаменателю, поскольку он предполагает опору на бесстрастную статистику. С другой стороны, эта
опора крепка, прежде всего, при сравнении национальных экономик в условиях «нерушимости границ», граница же между
Востоком и Западом достаточно условна и сейчас, а в историческом прошлом неоднократно и существенно менялась. Если, к
примеру, нет сомнений в принадлежности к Востоку Южной и
Восточной Азии, то такие сомнения у многих историков есть в
отношении Ближнего Востока – праматери античности и исторической родины христианства. Вообще, по нашему мнению, географически и исторически Восток отделён от Запада не линией,
а широкой спорной полосой, растянувшейся от Леванта до
Урала. Это frontier. ((Подробней с рядом существующих на этом
направлении проблем можно ознакомиться в других публикациях авторов [11]).
Риск неадекватной интерпретации статистико-экономи44
ческих показателей связан, прежде всего, с их абсолютизацией.
Количественная сторона никоим образом не должна нивелировать глубокие качественные, цивилизационные различия между Западом и Востоком. В противном случае, мы, вслед за
Джеком Голдстоуном и его единомышленниками из «калифорнийской школы» экономической истории, просто обязаны признать, что «Великая дивергенция» состоялась только в середине
XIX в., поскольку именно тогда в полной мере обнаружилось
экономическое превосходство Запада [12]. При такой логике
выправление баланса, достижение относительного равенства
основных экономических показателей Востока и Запада должно
считаться «Великой конвергенцией».
Очевидно, что цивилизационный и стадиальный (формационный) подходы так же не исключают, а предполагают
друг друга, как измерение длины не противоречит измерению
ширины и высоты, в совокупности дающего представление о
размере. Учёный разрабатывает методику исследования, исходя
из особенностей конкретного предмета и собственных привязанностей. Значимость же фундаментальных, обобщающих трудов, касающихся таких глобальных проблем, как «Великая дивергенция», во многом определяется тем, насколько гармонично в них интегрированы результаты использования всевозможных подходов. К сожалению, непосредственно посвящённая данной теме книга другого представителя «калифорнийской школы» экономической истории Кеннета Померанца [13],
при главном её достоинстве – доказательности экономического
превосходства Востока в предындустриальную эпоху, не вышла
из проторенного русла абсолютизации статистических величин и
далека от искомой гармонии.
45
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ:
1. Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока.
– СПб., 2006.
2. Мюрдаль Г. Экономические проблемы «третьего
мира». – М., 1972.
3. Могильницкий Б.Г. История, логика и проблемы современного знания / / Вопросы истории. – 2014. – №5.
4. Маркс К. Британское владычество в Индии // Маркс
К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – Т. 9. – С. 130-136; Маркс К. Будущие
результаты британского владычества в Индии // Маркс К.,
Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. – Т. 9. – С. 224-230.
5. Васильев Л.С. История Востока. Т.1. – М., 1993
6. История Востока. Восток на рубеже средневековья и
Нового времени XVI-XVIII вв. Т. 3. – М., 2000.
7. Введение в востоковедение: Общий курс. – СПб.,
2011
8. Лебон Г. Психология народов и масс. – СПб., 1995.
9. Вебер М. Протестантская этика и дух капитализма. –
М., 2003.
10. Кагарлицкий Б. Ю. От империй – к империализму.
Государство и возникновение буржуазной цивилизации. – М.,
2010
11. Козлов В.А., Коробкова Н.П., Курныкин О.Ю. Восток в
историко-экономическом измерении/ Известия АГУ, 2013, №
4/2.-С.162-166; Kozlov V.A., Korobkova N.P. The Economic History of
the East: Problems of Designing //Advanced Studies in Science:
Theory and Practice. – London, 2015.
12. Голдстоун Д. Почему Европа? Возвышение Запада в
мировой истории, 1500-1850. – М., 2014.
13. Pomeranz, K. The Great Divergence. – Princeton, 2001.
46
EAST-WEST: ON THE QUESTION OF THE “GREAT DIVIRGENCE”
Through the prism of foreign and domestic literature, the available
interpretation of the historical dichotomy East-West are collated. Different
versions of the dating of the Great Divergence are the focus of the article;
they are derived from an understanding of their essence and meaning, which
is the base in the initial concepts. The article analyzes the factors that
determine the characteristics of specific interpretations of authors’ positions,
the specifics of individual schools of thought. Methodological approaches and
perspectives of the next in-depth study of the problem are analyzed and
evaluated.
Keywords: West; East; colonialism; Marxism; liberalism; Oriental; Eurocentrism;
ideology; methodology; civilization approach; economic history.
Submitted 10 May 2015
Accepted 12 June 2015
Published 20 June 2015
10.17809/07(2015)-04
The paper has been presented at the Third International
Scientific Conference on Eurasian Scientific Cooperation
“The Scientific Research in the 21st Century” in Moscow,
Russia (May 30, 2015).
Citation: Kozlov, V. A., Korobkova, N. P., & Seliverstov, S. I. (2015). East-West: On
the question of the “Great Divergence.” In V. A. Dolzhikov (Ed.), Proceedings of the
Global Partnership on Development of Scientific Cooperation (35-47). Moscow: The
Global Partnership, LLC. doi: 10.17809/07(2015)-04.
47