Тыняновский сборник, 11: Девятые Тыняновские чтения. ред. М

Тыняновский сборник, 11: Девятые Тыняновские чтения. ред. М.О. Чудакова, Е.А.
Тоддес, Ю.Г. Цивьян. М.: ОГИ, 2002. стр. 181-198.
ИКОНИЗМ СИНТАКСИСА В "ПУТЕШЕСТВИИ В АРЗРУМ"А.С. ПУШКИНА
Мария Ланглебен
У великих поэтов, у Пушкина эта
гармоническая правильность
распределения предметов доведена до
совершенства. (Л. Толстой)
В своем предисловии к публикации "Путешествия в Арзрум" (далее ПА) в
«Современнике» (1836), Пушкин определил жанр этого произведения как
"путевые записки". Можно было бы предположить, что за этим названием стоит
текст, во-первых, написанный по непосредственным впечатлениям, и во-вторых необработанный, эскизный. Первое отвергается с несомненностью: ПА ни в коем
случае не спонтанный дневник; свидетельством тому многочисленные
использованные материалы: научные труды, военные реляции, географические и
статистические справочники (см. Тынянов 1936/1968:198-9, 205-7; Мясоедова
1996). Гораздо сложнее решить вопрос о строении текста - поскольку ПА
действительно не лишено некоторых черт эскизности. Очевидная, настойчивая
фрагментарность, обрывочность текста (см. об этом Pomorska 1976) предполагает
как будто бы беглое черновое письмо. Однако же обрывочность в ПА - не черновая,
а хорошо продуманная и обработанная, и бьющая в глаза прерывность текста - в
данном случае, не эскизность, а ее искусная имитация. Фрагментарность, т.е.
слабая связь между небольшими, отлично отполированными кусками текста, по
всей видимости, входит в стилевое задание ПА.
Для литературной оценки прерывность текста ПА проблематична (см.
Wachtel 1994, Greenleaf 1991), но она создает очень благоприятные условия для
текст-лингвистического анализа. Такой анализ обычно стартует с микро-уровня
элементарных структур и, не имея возможности охватить текст целиком, по
необходимости начинается и оканчивается внутри малых его фрагментов. Каждый
фрагмент исследуется отдельно как автономная единица, при этом исследователь
вынимает из контекста отдельные куски, безвозвратно обрубая линейные связи и
испытывая при этом некоторые угрызения совести, так как чувствует естественное
сопротивление текста этой операции. Текст же ПА составляет исключение: он не
только не сопротивляется анализу по фрагментам, но, наоборот, поощряет такой
анализ, с готовностью предоставляя исследователю свои четко ограненные
фрагменты, часто почти не связанные друг с другом тематически, и благосклонно
разрешая отложить анализ целого текста до лучших времен.
Тому же, кто возьмет на себя труд как следует вчитаться в в отдельные
фрагменты ПА, приготовлена в них награда: щедрое разнообразие необыкновенных
по своей стройности и законченности суперсинтаксических структур. Синтаксис
ПА предельно прост, но простота его отнюдь не наивна. Анализ фрагментов ПА
неизменно вскрывает в них незаметную с первого взгляда формальную
систематичность, и более того - повышенную склонность к информативности
формы, к иконизму. Понятие речевого иконизма1 требует некоторых разъяснений,
поэтому я позволю себе сделать некоторое отступление.
Иконизм, т.е. отражение структуры реальности в структуре высказывания,
присущ естественному языку на всех уровнях. Начиная с Р. Якобсона, выразившего
свое решительное несогласие с известным тезисом Ф. де-Соссюра о
произвольности языкового знака и очертившего широкие возможности иконизма в
языке (Jakobson 1965), новейшая лингвистика развивает теорию языкового
иконизма и исследует его проявления в различных сферах речевой деятельности
(см. Haiman 1985, Simone 1995), в частности, в синтаксисе предложения. Общий
принцип синтаксического иконизма можно сформулировать как использование
метафорических возможностей синтаксической формы в качестве дополнительного
средства передачи информации. По идее Виттгенштейна, синтаксическое
"изображение связано с действительностью".2 Продолжая эту мысль, можно
считать, что предложение организует свое собственное пространство, которое
уподобляется пространству реальности (Simone 1995a:156). Учитывая гипотезы
1
Более точное, но редко употребляемое, название этого явления - диаграмматизм (см. Jakobson
1965)
2
"Die Form der Abbildung ist die Möglichkeit, daß die sich die Dinge so zu einander verhalten, wie die
Elemente des Bildes. Das Bild is so mit der Wirklichkeit verknüpft; es reicht bis zu ihr" (Wittgenstein
1922:2.151-2.1511)
2
когнитивной лингвистики о роли языковых форм в структурировании реальности3 ,
соотношение двух пространств, по-видимому, можно инвертировать: поскольку
реальность текста создается им самим, то скорее наоборот: пространство
воображаемой реальности уподобляется пространству предложения. В этом смысле
любое предложение любого текста (в том числе и устной речи) в какой-то степени
иконично. Мобильность слов внутри предложения открывает возможность
соотнесения речевой последовательности с различными рядами, на которые
опирается реальность: например, причинно-следственным, темпоральным,
социально-иерархическим.
В устной речи, в пределах простого предложения, спонтанному
отображению реальности регулярно служат такие средства, как актуальное
членение, взаимное расположение групп подлежащего и сказуемого,
одно/двусоставность предложений, агентивность предложений,
последовательность однородных членов. По всей видимости, иконические свойства
этих синтаксических средств кодируются в общем языке и интуитивно
используются как при порождении устной речи, так и при ее восприятии. В
письменной речи средства эти закрепляются и стандартизуются, но, поскольку
мобильность составляющих предложения при этом ограничивается,
необработанная письменная речь менее способна к мгновенному, спонтанному
иконизму, чем устная.
С другой стороны, в письменной речи поле действия иконизма расширяется
благодаря тому, что здесь оформляется более высокий уровень синтаксиса соединение предложений и группировка их в суперсинтаксические единицы (ССЕ).
С переходом на уровень суперсинтаксиса, иконические потенции текста
существенно повышаются; зародившееся в пределах предложения иконическое
соответствие усиливается, и текст обогащается новыми, значительно более
разнообразными элементами иконизма. Уже в устной речи есть некоторые зачатки
суперсинтаксической организации с канонически закрепленным иконизмом например, представление диалога в виде следующих друг за другом реплик,
разделенных ремарками (А он говорит ... - А она говорит ...). Но по-настоящему
3
Общий принцип связи между языковой формой и ее объектом двусторонен: "Far from being
independent of experiential structure, syntax and grammar, as well as lexical choice, are centrally involved
in expressing and constructing human understanding of the world" (Fauconnier 1996:8, курсив мой).
3
оформляется этот уровень только в письменной речи. Совмещение иконических
возможностей отдельных предложений с их гибкой сочетаемостью в ССЕ
открывает путь к неограниченной символизации и метафоризации синтаксических
средств.
Синтаксическая изобразительность отдельного предложения не очень
эффективна: она заглушается как функциональностью синтаксиса, так и его
лексическим наполнением. Иконическое соответствие на уровне суперсинтаксиса
может быть усилено, если предложения расположены упорядоченно, - т.е. таким
образом, что их синтаксические признаки выстраиваются в систему. При этом для
систематизации внутри ССЕ используются такие средства, как повторы
синтаксических структур, повторы с инверсиями, расширениями, сжатиями
синтаксических групп, регулярное чередование структур, маркировка с помощью
единичной структуры на фоне повторов, относительная степень сложности
предложений, относительная длина предложений, различные типы сцепления
предложений, и многие другие.
Эти формальные средства сами по себе не соотносимы с содержанием
текста, - но ритм, пульсирование повторов, чередований, различных маркировок
может быть метафоризован, и тогда те же самые средства, при умелом их
использовании, могут стать приемами иконизации. Урегулированный "групповой"
синтаксис уже достаточно силен, чтобы сделать иконичность текста ощутимой.
Разумеется, и на этом уровне иконизм существенно различен в разных типах
текстов: в устной речи, в тексте, написанном непрофессионально, в письменном
профессиональном (например, журналистском) тексте, и, наконец, в
художественном тексте - где уровень ССЕ свободен от жестких ограничений и
имеет возможность достигнуть артистизма.
Соотнесение синтаксической структуры с каким-либо содержанием - дело
тонкое. С одной стороны, узаконенные ассоциации могут быть достаточно
определенными (например, устоявшиеся ассоциации порядка речевых единиц с
единицами времени; порядка речевых единиц с порядком социальной иерархии). С
другой стороны, ассоциации эти, оставаясь узаконенными, могут быть довольно
расплывчатыми: так, например, противопоставление предложений пассивных и
активных, одно- и двусоставных вовлекает безграничное поле ассоциативных
возможностей. Поэтому тематическое осмысление конкретной синтаксической
4
структуры лишь в самых общих чертах соотносится с устоявшейся метафорикой
языка. Оно, как правило, создается заново, или существенно корректируется
индивидуально для каждого текста, и действует только в определенном пункте
определенного текста. Наиболее употребительный способ закрепления
иконического соответствия - это вариативный повтор некоторой структуры в
группе предложений, наделяющий эти предложения общими признаками, и
одновременно утверждающий их тематическое единство.
*
После этого несколько затянувшегося, но необходимого отступления, я
перейду к главной задаче этой статьи и покажу на нескольких примерах различные
типы иконического отображения в фрагментах ПА. Иногда синтаксическое
оформление послушно следует за поверхностным содержанием, иногда же силами
синтаксиса (на всех уровнях) передается идея латентная, лексически не
высказанная. Естественно, что иконизм первого типа более заметен и более
доказателен; примером могут послужить абзацы, посвященные описанию двух
городов: низинного, знойного и влажного Тифлиса (2-я глава, 458) и холодного,
нагорного, безлесного Арзрума (5-я глава, 477-8)4.
*
АРЗРУМ И ТИФЛИС
Изнывающий от жары Тифлис изображен в длинных, часто сложных
предложениях:
(1) Тифлис находится на берегах Куры, в долине, окруженной каменистыми горами.
(2) Они укрывают его со всех сторон от ветров и, раскаляясь на солнце, не нагревают, а
кипятят недвижный воздух. (3)(a) Вот причина нестерпимых жаров, царствующих в Тифлисе,
(b) несмотря на то, что город находится только еще под 41-м градусом широты. (4) Самое его
название (Тбилис-калак) значит жаркий город.
(5) Большая часть города выстроена по-азиатски: дома низкие, кровли плоские. (6) В
северной части возвышаются дома европейской архитектуры и около них начинают
образоваться правильные площади. (7) Базар разделяется на несколько рядов; лавки полны
турецких и персидских товаров, довольно дешевых, если принять в рассуждение всеобщую
дороговизну. (8) Оружие тифлисское дорого ценится на всем Востоке. (9) Граф Самойлов и В.,
прослывшие здесь богатырями, обыкновенно пробовали свои новые шашки, с одного маху
перерубая надвое барана или отсекая голову быку. (II:458)
4
. Все цитаты из ПА приводятся по ПСС, т.8 - с некоторыми поправками по публикации ПА в
«Современнике» (1836).
5
Суровый климат Арзрума контрастен размягчающей атмосфере Тифлиса, что как
бы влечет за собой и соответственно контрастный синтаксический строй тоже"суровый", оголенный, однообразный:
(1) Климат Арзрумский суров. (2) Город выстроен в лощине, возвышающейся над морем на
7000 футов. (3) Горы, окружающие его, покрыты снегом большую часть года. Земля безлесна, но
плодоносна. (4) Она орошена множеством источников и отовсюду пересечена водопроводами. (5)
Арзрум славится своею водою. (6) Евфрат течет в трех верстах от города. (7) Но фонтанов везде
множество. (8) У каждого висит жестяной ковшик на цепи, (9) и добрые мусульмане пьют и не
нахвалятся. (10) Лес доставляется из Саган-Лу. (V:477-8)
Разберем сначала описание Арзрума (которое в тексте стоит позже описания
Тифлиса): оно занимает один абзац, который делится пополам на две группы
предложений, - группы эти различаются как тематически, так и структурно (см.
Схему 1)
СХЕМА 1: КЛИМАТ АРЗРУМА СУРОВ
(i) В 1-ой половине абзаца тема суровой природы представлена рядом
простых предложений, очень похожих друг на друга. Все предложения короткие,
двусоставные (NP + VP), все начинаются с подлежащего. Личных глаголов нет, все
VP реализованы причастиями, в основном страдательными (выстроен, покрыты,
брошена, пересечена), действительным (возвышающейся) и прилагательными
(суров, безлесна, плодоносна). В последнем предложении этой группы, "Она
орошена ...", намечается тема воды, и это предложение, не изменяя заданной
структуры, удлиняется за счет однородных VP.
(ii) Во 2-ой половине абзаца развивается тема воды, и соответственно
меняется тип сцепления предложений: параллельный способ соединения сменяется
цепочечным, удлиняющим. Исчезают предикативные причастия и прилагательные,
появляются глаголы (славится, течет, висит, пьют). Текст как бы растекается
вместе с водой. Но заключительное предложение "Лес доставляется из Саган-Лу"
резко меняет тему и одновременно возвращается к синтаксическому аскетизму
группы (i), и к пассивному VP - но с рефлексивным глаголом, в духе группы (ii).
6
Получается, что вся "текучая" группа (ii) была лишь интерлюдией, вставленной в
"суровую" группу (i).
Две группы предложений, (i) и (ii), различаются даже и звукописью. В
группе (i) все NP перекликаются со своими VP (и только в одном случае друг с
другом: Город - Горы), что еще более упорядочивает синтаксическую сеть, и без
того обнаженно жесткую:
Арзрумский - суров;
Город - выстроен;
Горы - окружающие -покрыты;
Земля - безлесна;
Она - орошена;
В группе (ii) звукопись значительно менее сгущенная и регулярная: славится своею; в трех - верстах; множество - жестяной.
Группировка предложений рассекает этот фрагмент почти точно посредине:
количество слов в группе (i) - 33 слова (3+10+8+4+8), а в группе (ii) - 32
(4+7+4+7+6+4)
Поистине, синтаксический дизайн этого аскетически выстроенного абзаца
вполне соответствует не только своему содержанию, но и той стихотворной
оценке, которую Пушкин счел необходимым дать Арзруму на той же странице ПА
("Стамбул гяуры нынче славят"):
Но не таков Арзрум нагорный,
Многодорожный наш Арзрум;
Не спим мы в роскоши позорной,
Не черплем чашей непокорной
В вине разврат, огонь и шум.
Постимся мы: струею трезвой
Святые воды нас поят; (V:478)
Совсем иначе интонировано описание Тифлиса, которое, при почти равном
количестве предложений, намного длиннее описания Арзрума. Описание это
занимает два абзаца; предложения здесь почти все длинные, среди них много
сложных и/или отягощенных причастными, деепричастными и обособленными
оборотами. Фрагмент разделяется, структурно и тематически, на три части (см.
схему 2).
СХЕМА 2: ТИФЛИС - ЖАРКИЙ ГОРОД
7
(i) В 1-ой части фрагмента две темы: Расположение Тифлиса и
обусловленная им жара, которые распределены по четырем пересекающимся ССЕ;
в этом сплетении можно видеть иконическое отображение причинной связи между
темами. В первых трех предложениях заметна подчинительная организация:
причастные и деепричастный обороты в (1) (2) и (3а), подчиненное предложение
(3b).
(ii) 2-я группа тематически едина: она вся посвящена архитектуре.
Противопоставление европейской архитектуры азиатской устроено с помощью
двух параллельных, равновесных предложений разного строения, но с
равносильными глубинными структурами. Оба предложения сложно-сочиненные, в
отличие от подчинений, преобладающих в группе (i). В этом строе можно видеть
символику эквивалентности двух культур.
(iii) 3-ья группа, как же, как и 1-ая , соединяет две темы: торговля и оружие.
Здесь три предложения, причем посредине стоит простое и короткое предложение,
а по краям - длинные и сложные, с преобладанием подчинения. Срединное
предложение (Оружие тифлисское дорого ценится), в котором соединяются
оружие и дороговизна, служит связующим звеном между двумя темами.
И в этом фрагменте, как и в предыдущем, обнаруживается точное
равновесие частей: короткая "архитектурная" часть (30 слов) обрамлена двумя
длинными, почти равными частями (47 и 48 слов), и служит как бы осью
фрагмента.
*
В двух разобранных фрагментах изобразительность синтаксиса нацелена на
метафорическую имитацию признаков реальности, явно манифестированных и
другими средствами. "Синтаксическое" сообщение не добавляет ничего нового к
сообщению лексическому, но послушной тенью сопровождает его. Тень эта
отчетливо видна при сопоставлении двух фрагментов. Поскольку метафорика,
использованная здесь, условна, то каждый из них служит фоном для другого. Но не
следует забывать, что в тексте - как и на карте - Тифлис и Арзрум отстоят друг от
друга очень далеко, и в одиночестве иконичность каждого из них проскальзывает
незаметно.
8
*
ДОРОГА
Встречается в ПА и такой тип иконичности, при котором синтаксическое
сопровождение приобретает бóльшую самостоятельность, нежели в предыдущих
примерах. К явному, лексически выраженному сообщению формальными
средствами добавляются некоторые, иногда очень существенные нюансы. Этот тип
представлен в следующем примере из 1-ой главы - который, в отличие от двух
предыдущих, не требует обязательного сопоставления с другими частями текста и
может быть рассмотрен сам по себе:
(1)(a) Дорога довольно однообразная: (b) равнина; (c) по сторонам холмы. (2) На краю неба
вершины Кавказа, каждый день являющиеся все выше и выше. (3) Крепости, достаточные
для здешнего края, со рвом, который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь,
с заржавыми пушками, не стрелявшими со времен графа Гудовича, с обрушенным валом, по
которому бродит гарнизон куриц и гусей. (4) В крепостях несколько лачужек, где с трудом
можно достать десяток яиц и кислого молока. (I:448)
Отрывок этот не выделен в отдельный абзац: он составляет конец длинного абзаца,
но совершенно закончен как по содержанию, так и синтаксически. В этом
фрагменте рассказ о дороге обогащается дополнительными траекториями
движения, которые возникают в тексте благодаря его синтаксической организации.
После заглавного предложения, Дорога довольно однообразная, следуют подряд
экзистенциальные предложения , в которых отсутствуют глаголы: равнина; ...
холмы. ... вершины Кавказа ... . Крепости ... несколько лачужек... Безглагольность
этих предложений незаметна благодаря их придаточным и причастным оборотам, в
которых глаголы есть. Сложность предложений возрастает и достигает максимума
в предложении (3), где каждое материальное существительное (объект
наблюдения) обременено довольно длинным подчиненным оборотом:
Крепости,
со рвом,
с... пушками,
с ... валом
неск. лачужек
достаточные для... который каждый...
не стрелявшими...
по которому
где с....
Безглагольные главные предложения, вместе с их глагольными подчинениями
образуют двойную структуру. В то время, как все главные предложения
располагаются в плане настоящего времени, их подчиненные, отталкиваясь от
9
умноженного, стремящегося вперед сегодняшнего дня (каждый день), переходят к
статичному состоянию и расширенному пространству, лишь частично
охватываемому глазом (достаточные для здешнего края), совершают путешествие
в прошлое, все более далекое (каждый из нас перепрыгнул бы в старину; со времен
графа Гудовича), и наконец возвращаются в отрезвляющее насущное настоящее
(где с трудом можно достать десяток яиц...).
Одновременно с этим, в главных предложениях происходят совсем другие
события. В строгом порядке, упорядоченные по вертикали, подаются статичные,
однообразно проплывающие мимо пейзажи: сначала равнины, затем из них
подымаются вверх холмы, и еще выше, до края неба5, неудержимо растут вершины
Кавказа. Достигнув этого предела, наблюдение отрывается от природы и
переходит на объекты, построенные людьми. Траектория наблюдения при этом
меняет направление и прямая линия сменяется ломаной, приводящей в конце
концов к скудному человеческому быту. От вершин Кавказа глаз наблюдателя
опускается к крепостям, от них - к рву, то есть совсем низко, ниже поверхности
земли. От рва - вверх, к пушкам, стоящим, очевидно на валу, и к самомý
обрушенному валу, отсюда еще немного вниз, к лачужкам, возвращаясь наконец
на поверхность земли (оставленную при первом подъеме - от равнин к холмам), но
теперь уже внутри крепости. Траектории, противопоставляющие два мира,
показаны на Схеме 3. Способы связи между предложениями различны в двух
частях фрагмента. Природа представлена параллельными, сочиненными
предложениями; подлежащие в них отстранены друг от друга, пространственные
отношения объявлены только между вершинами Кавказа и небом. В человеческом
же мире вся локализация обнажена, все объекты связаны, все постепенно
выводятся из центра завоевательной цивилизации, крепости - в которой все
атрибуты войны и завоевания оксюморонно снижаются заржавыми пушками,
обрушенным валом и окончательно погашаются гарнизоном куриц, способных разве
что снести десяток яиц.
СХЕМА 3: ДОРОГА ДОВОЛЬНО ОДНООБРАЗНАЯ
5
Отметим, кстати, употребление двух сочетаний - на краю неба и для здешнего края в тесном
соседстве, которое не проходит без последствий для неба, наделяемого легким оттенком особой,
недосягаемой "страны".
10
Напрашивается вывод: в непосредственных наблюдениях путешественника
вертикальная, вздымающаяся ввысь линия природы контрастирует с неровностью
человеческого устройства на земле. Отсюда происходит деление, формальное и
тематическое, этого фрагмента на природу Кавказа и военизированную
российскую цивилизацию. Цивилизация же, в свою очередь, расслаивается на
наблюдения и размышления. Форма и группировка предложений, различное
течение времени в главных предложениях и их подчиненных оборотах позволяют
ощутить разницу между зрением и мыслью путешественника. Он едет, смотрит и
думает, и все, что он видит, вызывает в нем одновременные размышления, все
глубже уходящие в прошлое.
*
ДИАЛОГИ С ТУРКАМИ
Очень интересный вариант иконизма представлен в замечательном абзаце из 2-ой
главы, который Ю.Н. Тынянов избрал для показа "краткой сценарной фразы,
брошенной на малые временные отрезки" (Тынянов 1928/1969:163 ).
Действительно, рассказывая о скандале, учиненном им в турецкой деревне,
Пушкин воспроизводит эту сцену в лицах, в быстром движении, с множеством
колоритных деталей:
Соскочив с лошади, я хотел войти в первую саклю, но в дверях показался хозяин и
оттолкнул меня с бранию. Я отвечал на его приветствие нагайкою. Турок раскричался; народ
собрался. Проводник мой, кажется, за меня заступился. Мне указали караван-сарай; я вошел в
большую саклю, похожую на хлев; не было места, где бы я мог разостлать бурку. Я стал
требовать лошадь. Ко мне явился турецкий старшина. На все его непонятные речи отвечал я
одно: вербана ат (дай мне лошадь). Турки не соглашались. Наконец я догадался показать им
деньги (с чего надлежало бы мне начать). Лошадь тотчас была мне приведена, и мне дали
проводника. (II:464)
Динамичный, в высшей степени конфликтный контакт путешественника с
жителями турецкой деревни представлен здесь в виде натуральнейшего диалога,
переходящего даже в рукоприкладство. Но кипящие страсти приглушены
компрессией текста. Бурные столкновения, споры и препирательства так плотно
спрессованы в этом абзаце, что жаркая диалогичность заметна не сразу. Только
разделив текст на предложения и восстановив привычную расчлененную форму
11
записи диалога, можно увидеть, что перед нами - переданный во всех подробностях
диалог (или, точнее, полилог) рассказчика с турками, который проходит четыре
стадии. На каждой стадии меняются как участники, так и степень вербальности
(см. схему 4).
СХЕМА 4: ПОЛИЛОГ С ТУРКАМИ
Первая стадия (Диалог 1) - разговор один на один с хозяином сакли. Этот
диалог почти целиком составлен из неречевых актов, которые сплетаются с
речевыми и приравниваются к ним. Спешившийся всадник входит в саклю, очевидно, желая в ней заночевать (дело происходит вечером после целого дня
безостановочной быстрой езды), но, по всей видимости, не спросив позволения, что
вызывает немедленную реакцию хозяина: я хотел войти - хозяин оттолкнул. Но
оттолкнул с бранию, т.е. с оскорбительными словами, которые мгновенно
включают вербальность. Правда, путник реагирует без слов - нагайкою, но при
этом приравнивает свою атаку к словесному ответу: Я отвечал на его приветствие.
Реакция турка - опять словесная, но речь его представлена только своей
интонацией: раскричался.
Вторая стадия (Диалог 2) - коллективная. На крик побитого турка прибыло
подкрепление, народ собрался - и надо полагать, не молча, а с угрозами, поскольку
понадобилось заступничество проводника. Герой вместе со своим проводником
противостоит множеству турок, но уверенности в том, чтó именно говорит
проводник неприятельской толпе, у него нет: Проводник мой, кажется, за меня
заступился. Эта модальность проясняет причину уклончивой вербальности всего
этого фрагмента: невежливый путник не говорит по-турецки6 и понимает речь
турок лишь с точностью до интонации. Он слышит брань и крик, - но не слова.Так
же обобщена и следующая коллективная реплика турок, которые указали каравансарай.
6
Ср. о речи этого проводника в абзаце, непосредственно предшествуюшем данному:
"Меня провожал молодой турок, ужасный говорун. Он во всю дорогу болтал по-турецки, не
заботясь о том, понимал ли я его или нет. Я напрягал внимание и старался угадать его. Казалось, он
побранивал русских, и привыкнув видеть их всех в мундирах, по платью принимал меня за
иностранца".
12
После короткой недиалогической интерлюдии (симметрично разделенной
пополам), во время которой путник обследует непригодный для ночевки каравансарай, диалог вступает в третью стадию (Диалог 3), где путник, отказавшись от
мысли о ночевке и решившись на ночь глядя ехать, требует лошадь. Эта стадия
полностью вербальна. Чужеземец, на сей раз один, без толмача, опять в словесной
неясности препирается с множеством турок: Я стал требовать - Турки не
соглашались. Но в середине сцены вставлен обмен личными репликами со
старшиной, в котором проблема вербальности поставлена на острие. Старшина
произносит непонятные речи, на которые путник отвечает членораздельной
прямой речью, в которой его требование облекается наконец в ясную словесную
форму. Звучит турецкая фраза, вербана ат, с русским переводом. В этом
сакраментальном предложении, по-видимому, исчерпавшем познания путника в
турецком языке, достигается апогей вербальности, после чего следует полный
отказ от речи.
Заключительная стадия (Диалог 4) представляет собой невербальный обмен:
деньги обмениваются на лошадь. Кольцо диалога смыкается, так как последнее
предложение абзаца отсылает к первому: Соскочив с лошади ↔ Лошадь тотчас
была мне приведена, а предпоследнее - к началу переговоров о лошади: Я стал
требовать лошадь ↔ Наконец я догадался показать им деньги (с чего надлежало
бы мне начать). Этим коротким замыканием аннулируется весь длинный,
ковыляющий в безъязычии диалог, без которого, оказывается, вполне можно было
обойтись. Происходит нечто очень важное - принципиальный отказ от речи в
лингвистическом провале между этносами. Не только лексикой, но и построением
констатируется бессилие языка и спасительное могущество денег, выводящих
бессмысленные переговоры из тупика к счастливому концу.
В этом насквозь диалогическом фрагменте применен прием, который
можно назвать обратным иконизмом: отвергается существующий в языке
стандартный способ отображения. Чередование реплик, поддержанное
чередованием строк, привычно соотносится с дискретностью диалогического
действа, протянутого во времени. Уклоняясь от традиционного, иконического
способа представления диалога на письме в виде разнесенных по разным строчкам
реплик, Пушкин, однако, создает все необходимые условия для восстановления
непрерывающегося диалога.
13
Другая особенность этого фрагмента - предельная компрессия. Под
давлением этой тенденции четкие линии раздела между стадиями диалога
сглаживаются, - однако, не стираясь. На стыке двух стадий два простых
предложения сцепляются в одно сложно-сочиненное, так что граница между
стадиями проходит не по точке, а по точке с запятой. От этого связи внутри стадий
диалога ослабевают, а причинные зависимости между стадиями усиливаются,
затушевывая диалогическую прерывность:
Я ответил ему нагайкой → Турок раскричался;
народ собрался. → Проводник ... заступился
Проводник ... заступился → Мне указали караван-сарай;
я вошел в большую саклю,
Скрытая изобразительность этого абзаца поразительна, но достигается очень
простыми средствами. Так, в Диалоге 3 препирательства с множеством турок (Я
стал требовать → Турки не соглашались) обрамляют вложенную в них дискуссию
со старшиной (На все его непонятные речи → отвечал я одно: вербана ат). У этой
конструкции есть ясная визуальная модель: стоя посреди обступивших его турок,
герой наш пытается, с помощью своей единственной турецкой фразы, уломать
старшину, одновременно пререкаясь с недоброжелательной толпой.
*
Работа над ПА еще далеко не закончена, но примеров иконизма уже найдено
достаточно много для того, чтобы с большой долей уверенности утверждать, что
принцип иконизма заложен в самой основе построения ПА. Кажется, что любой
фрагмент ПА в той или иной степени иконичен, - что в любом из них форма не
бездельна. Но не следует, однако, забывать о распространенности иконизма в
литературных текстах. В хороших - точнее, близких к совершенству художественных текстах нередко обнаруживаются фрагменты, не только четко
структурированные, но и явственно иконичные. Как правило, в одном тексте
количество таких фрагментов весьма ограничено, и структура каждого из них
освещает смысл всего текста (см. Ланглебен 1991 об Истории Пугачева, Langleben
1994 о кратких рассказах Бунина). Исключительная особенность ПА, его отличие
от других художественных текстов (в том числе и пушкинских) состоит в том, что
14
не единичные, избранные, а очень многие из его фрагментов иконичны. Причем,
как правило, иконические фрагменты в ПА замкнуты внутри себя: в каждом случае,
иконическая структура замечательно усиливает и оттеняет смысл внутри самого
фрагмента, но не открывает доступа к интерпретации более широкой, относящейся
к целому тексту. Однако, этот вывод нельзя считать окончательным - не
исключено, что и в ПА, как и в других текстах, есть фрагменты, прорубающие окно
в этот необычный текст.
15
СХЕМА 1: КЛИМАТ АРЗРУМА СУРОВ
(i)
Климат Арзрумский
Город
Горы,
Земля
Она
Арзрум
суров.
выстроен в лощине,
возвышающейся над морем на 7000 футов.
окружающие его,
покрыты снегом большую часть года.
безлесна,
но плодоносна.
орошена множеством источников
и отовсюду пересечена водопроводами.
славится своею водою.
(ii)
Арзрум славится своею водою.
Евфрат течет в трех верстах от города.
Но фонтанов везде множество.
У каждого висит жестяной ковшик на цепи,
и добрые мусульмане пьют и не нахвалятся.
Лес доставляется из Саган-Лу.
16
СХЕМА 2: ТИФЛИС - ЖАРКИЙ ГОРОД
(i)
(1) Тифлис находится на берегах Куры,
в долине,
окруженной каменистыми горами. (10)
(2) Они укрывают его со всех сторон от ветров и,
раскаляясь на солнце,
не нагревают,
а кипятят недвижный воздух. (18)
(3a) Вот причина нестерпимых жаров,
царствующих в Тифлисе,
(3b) несмотря на то, что
город находится только еще под 41-м градусом широты. (19)
(4) Самое его название (Тбилис-калак) значит жаркий город. (7)
(ii)
NP
(5) Большая часть города
(6) В северной части
и около них
VP
/ выстроена
/
по-азиатски: дома низкие,
кровли плоские.
/ возвышаются / дома европейской архитектуры
/ начинают образоваться / правильные площади. (14)
VP
NP
(iii)
(7) Базар разделяется на несколько рядов; лавки полны турецких и персидских
товаров, довольно дешевых, если принять в рассуждение всеобщую дороговизну.
(19)
(8) Оружие тифлисское дорого ценится на всем Востоке.
(9) Граф Самойлов и В.,
прослывшие здесь богатырями,
обыкновенно пробовали свои новые шашки,
с одного маху перерубая надвое барана
или отсекая голову быку.
17
СХЕМА 3: ДОРОГА ДОВОЛЬНО ОДНООБРАЗНАЯ.
(1) Дорога довольно однообразная:
равнина;
по сторонам холмы.
(2) На краю неба вершины Кавказа,
каждый день являющиеся все выше и выше.
----------------------------(3) Крепости,
достаточные для здешнего края,
со рвом,
который каждый из нас перепрыгнул бы в старину не разбегаясь,
с заржавыми пушками,
не стрелявшими со времен графа Гудовича,
с обрушенным валом,
по которому бродит гарнизон куриц и гусей.
(4) В крепостях несколько лачужек,
где с трудом можно достать десяток яиц и кислого молока.
П
Р
И
Р О
Д
А
М И Р
Ч Е Л О В Е К А
НЕБО
вершины Кавказа
холмы
ЗЕМЛЯ
крепости
пушки
равнина
вал
лачужки
ров
18
СХЕМА 4: ПОЛИЛОГ С ТУРКАМИ
Соскочив с ЛОШАДИ,
ПЕРЕГОВОРЫ О НОЧЕВКЕ
ДИАЛОГ 1 (НЕВЕРБАЛЬНЫЙ/ВЕРБАЛЬНЫЙ)
● я хотел войти в первую саклю,
○ но в дверях показался хозяин и оттолкнул меня с бранию.
● Я отвечал на его приветствие нагайкою.
○ Турок раскричался;
ДИАЛОГ 2 (НЕЯВНО-ВЕРБАЛЬНЫЙ)
○ народ собрался.
● Проводник мой, кажется, за меня заступился.
○ Мне указали караван-сарай;
я вошел в большую саклю,
похожую на хлев;
--------------------------------------------------------не было места,
где бы я мог разостлать бурку.
ПЕРЕГОВОРЫ О ЛОШАДИ
ДИАЛОГ 3 (ВЕРБАЛЬНЫЙ)
● Я стал требовать лошадь.
○ Ко мне явился турецкий старшина.
На все его непонятные речи
● отвечал я одно: вербана ат (дай мне лошадь).
○ Турки не соглашались.
ДИАЛОГ 4 (НЕВЕРБАЛЬНЫЙ ОБМЕН)
● Наконец я догадался показать им деньги (с чего надлежало бы мне начать).
○ ЛОШАДЬ тотчас была приведена, и мне дали проводника.
19
ЦИТИРОВАННАЯ БИБЛИОГРАФИЯ
А.С. Пушкин. Путешествие в Арзрум. ПСС, т. 8 (1) Изд. АНСССР (1937-1948),
440-490.
А.С. Пушкин. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года. В:
"Современник": 1836 (1), 17-86
Ланглебен, М. Наказание мятежной природы: четыре фрагмента из Истории
Пугачева А. С. Пушкина. Russian Literature, 1991, XXIX-II, 176-203.
Мясоедова, Н.Е. Подходы к изучению «Путешествия в Арзрум» А.С. Пушкина.
Русская литература: Историко-литературный журнал 1996, 4; 22-40. СПб:
«Наука»
Тынянов, Ю.Н. О "Путешествии в Арзрум". (1936) В: Тынянов, Ю.Н. Пушкин и его
современники. Москва: "Наука", 1969, 192-208
Тынянов, Ю.Н. Пушкин. (1928) ibid. 122-165
Fauconnier, Gilles and Eve Sweetser. (1996). Cognitive Links and Domains: Basic
Aspects of Mental Space Theory. In: Fauconnier, Gilles and Eve Sweetser (eds).
Spaces, Worlds, and Grammars. Chicago: The Univ. of Chicago Press, 1-29.
Greenleaf, Monika Frenkel. Pushkin's 'Journey to Arzrum': The Poet at the Border. Slavic
Review. 1991 Winter, 50:4, 940-53
Haiman, John (ed) (1985) Iconicity in Syntax: Proceedings of a Symposium on Iconicity
in Syntax, Stanford, June 24-6, 1983. (Series: Typological Studies in Language, 6).
Amsterdam: John Benjamins
Jakobson, Roman. Quest for the essence of language. Diogènes: An International Review
of Philosophy and Humanistic Studies. Montréal, No/ 51, 1965, 21-37. (Repr. in
Selected Writings, 1965, vol. 2, The Hague:Mouton)1965. Рус. перев. в: Сб.
переводов по вопросам информационной теории и практики, № 16, Москва:
ВИНИТИ, 1970, 4-15
Langleben, M. The Guilty House: A textlinguistic approach to the shortest prose by I.A.
Bunin. Elementa: A Journal of Slavic Studies and Comparative Cultural Semiotics,
vol.1 (1994), No.3, pp. 265-304.
Pomorska, Krystyna. Structural Peculiarities in 'Putešestvie v Arzrum'. In: Kodjak
Andrej, Taranovsky Kiril (eds). Alexander Puškin: A Symposium on the 175th
Anniversary of His Birth. New York : New York UP, 1976. 119-25
Simone, Raffaele (ed). (1995) Iconicity in Language. (Series: Current Issues in Linguistic
Theory, 110). Amsterdam: John Benjamins
Simone, Raffaele (1995a) Iconic Aspects of Syntax: A Pragmatic Approach. In: Simone
(ed) 1995, 153-170
Wachtel, Andrew. Voyages of Escape, Voyages of Discovery: Transformation of the
Travelogue. In: Gasparov & al. 1992, 128-149.
L. Wittgenstein. (1922) Tractatus Philosophicus
20
ДЕНЬ НАКАНУНЕ ПРИЕЗДА В ЛАГЕРЬ (гл.2, "Современник" 51-53)
•Казаки разбудили меня на заре. ... (Абзац об Арарате)
•Лошадь моя была готова. (Абзац о границе) (II:463)
•До Карса оставалось мне еще 75 верст. К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь.
Я нигде не останавливался. На половине дороги, в армянской деревне,
выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек,
армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так
тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок
русского черного хлеба, который был им так противен. Меня провожал молодой
турок, ужасный говорун. Он во всю дорогу болтал по-турецки, не заботясь о
том, понимал ли я его или нет. Я напрягал внимание и старался угадать его.
Казалось, он побранивал русских, и привыкнув видеть их всех в мундирах, по
платью принимал меня за иностранца. На встречу нам попался русский офицер.
Он ехал из нашего лагеря, и объявил мне, что армия уже выступила из-под
Карса. Не могу описать моего отчаяния: мысль, что мне должно возвратиться в
Тифлис, совершенно убивала меня. Офицер поехал в свою сторону; турок начал
опять свой монолог; но уже мне было не до него. Я переменил иноходь на
крупную рысь, и вечером приехал в турецкую деревню, находящуюся в
двадцати верстах от Карса. (II:463-4)
•Соскочив с лошади (Диалоги с турками)
•Я поехал по широкой долине
•Мы въехали в Карс
... и заснул в приятной надежде
21
(1) До Карса оставалось мне еще 75 верст. (2) К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь. (3) Я нигде не
останавливался. (4) На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо
обеда съел я проклятый чюрек, армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так
тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. (5) Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба,
который был им так противен. (6) Меня провожал молодой турок, ужасный говорун. (7) Он во всю дорогу
болтал по-турецки, не заботясь о том, понимал ли я его или нет. (8) Я напрягал внимание и старался угадать
его. (9) Казалось, он побранивал русских, и привыкнув видеть их всех в мундирах, по платью принимал
меня за иностранца. (10) На встречу нам попался русский офицер. (11) Он ехал из нашего лагеря, и объявил
мне, что армия уже выступила из-под Карса. (12) Не могу описать моего отчаяния: мысль, что мне должно
возвратиться в Тифлис, совершенно убивала меня. (13) Офицер поехал в свою сторону; турок начал опять
свой монолог; но уже мне было не до него. (14) Я переменил иноходь на крупную рысь, и вечером приехал в
турецкую деревню, находящуюся в двадцати верстах от Карса. (II:463-4)
(i)
(1) До Карса оставалось мне еще 75 верст.
(2) К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь.
(3) Я нигде не останавливался.
(ii)
(4) На половине дороги,
в армянской деревне,
выстроенной в горах на берегу речки,
вместо обеда съел я проклятый чюрек,
армянский хлеб,
испеченный в виде лепешки пополам с золою,
о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии.
(5) Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба,
который был им так противен.
(iii)
(6) Меня провожал молодой турок,
ужасный говорун.
(7) Он во всю дорогу болтал по-турецки,
не заботясь о том,
понимал ли я его или нет.
(8)Я напрягал внимание и старался угадать его.
(9) Казалось,
он побранивал русских,
и привыкнув видеть их всех в мундирах,
по платью принимал меня за иностранца.
(iv)
(10) На встречу нам попался русский офицер.
(11) Он ехал из нашего лагеря,
и объявил мне,
что армия уже выступила из-под Карса.
(12) Не могу описать моего отчаяния:
мысль,
что мне должно возвратиться в Тифлис,
совершенно убивала меня.
(v)
(13) Офицер поехал в свою сторону;
турок начал опять свой монолог;
но уже мне было не до него.
(14) Я переменил иноходь на крупную рысь,
22
и вечером приехал в турецкую деревню,
находящуюся в двадцати верстах от Карса.
23