Дж. Виттадини. Раны, которые исцеляют

Июль-август 2015 г.
ЖИЗНЬ CL
Раны, которые исцеляют
На протяжении многих лет он переживал «тот же самый опыт, что и апостолы», и вдруг ощутил, что
потерял веру в победу Христа. ДЖОРДЖО ВИТТАДИНИ рассказывает, как ему удалось осознать свою
бесконечную нужду и в собственном несовершенстве разглядеть возможность нового начала.
Что значит, что реальность – наша союзница, даже если она, кажется, противоречит нашим желаниям?
Часто мы ощущаем ее близкой подругой, притягивающей нас, приглашающей к отношению с ней. Но
является ли она по-прежнему нашей союзницей, когда вызовы жизни начинают уводить нас туда, куда
нам идти не хочется? Я был на лекции, которую отец Джуссани прочитал в 1994 году и которую мы
видели вчера («Признать Христа». – Прим. ред.), и она глубоко поразила меня, как и всех
присутствовавших. Тот момент стал для меня поворотным, поскольку полностью подтвердил
исключительность истории, охватившей меня и определившей первые двадцать два года жизни
в Движении. Могу с уверенностью сказать, что Движение и встреча с отцом Джуссани меня спасли.
У Клаудио Кьеффо есть одна песня, «Баллада старого человека», которая точно описывает то, что всегда
характеризовало мою жизнь: огромную нужду в освобождении, ощущение, будто ты подобен «рабам»
Микеланджело Буонарроти, тем статуям, которые словно пытаются всеми силами высвободиться из
камня, в котором они высечены. Я тоже должен был вырваться из мраморной глыбы, удерживавшей
меня, и ощущал безмерную и до конца не ясную потребность в чем-то ином.
То, что в юности представляется обещанием удовлетворения: человеческая любовь как последний
горизонт, перспективная карьера, возможность внести вклад в демократическое общество, – не
приманивало меня… Безотчетно я угадывал во всем этом действие власти, желавшей держать меня под
контролем.
Встреча с Движением, а затем и с отцом Джуссани на первом курсе университета, несмотря на всю мою
несознательность, спасла меня от жизни бунтаря в любой из возможных ее форм и позволила с самого
начала ощутить, что возможно жить на высоте моего желания, что мое желание могло быть услышано
и исполнено.
За сорок два года жизни в Движении я проделал тот же опыт, что и апостолы со Христом, как о нем
рассказывал отец Джуссани, и он был столь же насыщенным – и в плохом и в хорошем смысле. Вместе
с отцом Джуссани я переживал все мое желание и мою печаль, учебу и работу, дружбу и привязанность,
драматичные события в жизни моей страны, болезни, смерти, страдания, окружавшие меня,
обязательства перед обществом. С отцом Джуссани я переживал все это как одно великое событие
поиска смысла и открытия призвания, как самый прекрасный приключенческий фильм, в котором
главным героем был Иной, но и мы становились таковыми – то же развитие сюжета, что и в Евангелии.
ПРИСУТСТВИЕ ВО ВЗГЛЯДЕ. Я жил вместе с отцом Джуссани на протяжении восьми лет, с 1995 по 2003
год. После его смерти в 2005 году отец Хулиан Каррон, покидая Монументальное кладбище в Милане,
на которое мы сопроводили в последний путь отца Джуссани, предложил мне жить вместе с ним. Я
тогда подумал, что отныне жизнь покатится по наклонной плоскости, я был словно этакий
престарелый мудрец, которому уже нечему учиться. Не нужно было много, чтобы я осознал, что таким
образом отбрасывал и наследие совместной жизни с отцом Джуссани, поскольку умалял мой
человеческий вопрос. Я никогда не ощущал потребности говорить: «С ним все шло лучше…» – и никогда
не испытывал ностальгии. Я был озлоблен и печален. И моя печаль не имела ничего общего с тем
полным ожидания чувством, о котором я говорил раньше; она напоминала печаль Иуды по отношению
ко Христу, «Царство которого никак не наступало». Я был ослеплен величием отца Джуссани, и мне
казалось страшной несправедливостью, что мир не признавал его во всем его значении. Так, незаметно
для самого себя, я жил настоящим как человек, потерпевший поражение.
Мне это стало ясно в Нью-Йорке, куда я поехал, чтобы встретиться с американскими общинами
«Общения и освобождения». Однажды я шел по Бронксу и размышлял о проблемах нью-йоркской
общины, ничем не отличавшихся от проблем общин в любом другом месте. Я спрашивал себя: «Как мы
можем говорить, что уже победили? В этом бескрайнем городе восемь миллионов жителей, а нас всего
сто пятьдесят человек, и мы постоянно ссоримся». Тогда я ощутил, что во мне больше не было веры. Я
никогда не переставал считать Движение и ассоциацию Memores Domini (которой я принадлежу по
призванию) местом присутствия Иисуса, но мне не верилось, что в тот момент Христос отвечал – даже
через харизму отца Джуссани – на потребности жизни окружавшего меня города и всего мира.
Хрупкость моей веры в описанный период подтвердили и другие события. К ним относятся, например,
судебные разбирательства, затронувшие моих близких друзей. Как сказал Каррон в письме,
опубликованном в газете La Repubblica 1 мая 2012 года, мы сами дали повод для некоторых обвинений.
Однако же в других случаях жизнь моих друзей разрушили несправедливо – спустя долгое время их
невиновность была доказана юридически. В таком контексте во мне нередко побеждало чувство
несправедливости, злость и желание возмездия. Все что угодно, кроме веры.
Наконец, самое большое возмущение, пережитое неоднократно, вызывали во мне страдания невинных.
Перед лицом чьей-то смерти, чьих-то страданий, перед лицом чудовищных трагедий я спрашивал себя,
как может Христос допускать все это.
Возвращаясь в памяти ко многим моментам жизни, я вынужден был с горечью признать, что потерял
веру, перестал верить в то, что каждое мгновение спасение. С чего же следовало начать заново? В
реальности передо мной часто особенно четко представал один факт: свидетельство веры Каррона. Он
был радостным. Сколько раз я наблюдал за ним на людях и в приватной обстановке, потому что видел
разницу между ним и собой. К примеру, в упомянутом письме 2012 года он говорил: «Событие встречи
со Христом оставило на нас столь глубокий отпечаток, что мы способны всегда начинать заново, какую
бы ошибку ни совершили, с бóльшим смирением и сознанием о собственной слабости. Подобно народу
Израиля, мы можем всего лишиться и даже отправиться в изгнание, но Христос, привлекший нас,
останется навсегда. Нашим поражениям Его не сломить». Вот ответ главы Движения, которое пресса
решила пригвоздить к позорному столбу. Вот победа Христа.
Не единожды в личных беседах или во время публичных встреч я слышал этот ответ: «Мы уже
победили, сам опыт – тому подтверждение». Еще один пример – то, как он выносит суждение
о трагических фактах, не пытаясь утешить, а сознавая факт Воскресения. Так, когда в автокатастрофе
погиб сын дорогого нам друга, Каррон сказал его семье на похоронах: «Христос привлек его к Себе, Он
хотел взять его к Себе и тем самым привести к свершению его судьбу». Он не пытался самоуверенно
разъяснить Тайну, а предлагал вместе пережить Страстную пятницу и Воскресение Христово. В другой
раз человеку из Memores Domini, умиравшему от рака, он сказал: «Мне жаль, что я не могу пойти с тобой.
Передавай всем привет!» Это настоящий переворот: подлинная жизнь есть общение святых.
В общем, я вынужден был заново начать следовать «здесь и сейчас» за присутствием, отражавшимся
в его взгляде. Годы, проведенные рядом с отцом Джуссани, не имели бы смысла, не начни я следовать
за Карроном, как последний из пришедших, потому что тогда мое высокомерие уничтожило бы
настоящий момент, это «здесь и сейчас». И я начал следовать – за ним и за многими другими
свидетелями в Движении, начиная с самых близких друзей, позволявших мне почувствовать, насколько
несравненны дружба и христианская привязанность.
Дружба есть общение святых, благодаря которому человек остается рядом с тобой даже после смерти. Я
пережил такую победу на опыте, когда умерла моя мать. Ее смерть была отмечена «невозможной
положительностью», большую роль в которой сыграло открытие харизмы отца Джуссани. Даже
агрессивная опухоль, раз за разом атаковавшая ее в последние восемь лет ее жизни, не смогла умалить
эту «странную» плодотворность. Моя мама часто смиренно говорила, что боль была сильной, но она
следовала данному ей совету и жертвовала страдания Господу за тех, что живет в миру посвященной
жизнью. Она не хотела умирать, не поблагодарив Господа за пятьдесят лет ее брака, и мы
отпраздновали юбилей в той же церкви, где полвека назад состоялось венчание и где спустя четыре
дня отслужили заупокойную мессу. «День моей свадьбы я была взволнована, но не по
сентиментальным причинам. У меня было предчувствие, что от этого Таинства родится великая
история. Именно это и случилось: жизнь, полная присутствия Господня, за которую я хочу
поблагодарить Его вместе с вами». И хотя мама была очень слаба и утомлена, в тот день она с радостью
пригласила нас на обед.
ТРЕЩИНА И СВЕТ. В видео отец Джуссани говорил: «Если нужно, поменяй позицию! Я меняю ее каждое
утро». Откуда взять силы на такое изменение?
Двадцать шестого января 2011 года, во время презентации книги отца Джуссани «Религиозное
чувство», Каррон поднял тему печали, о которой я уже говорил, печали, заново открытой не как
недостаток, нуждающийся в исправлении, а как диспропорция, присущая моей природе, как
единственная возможность на опыте воспользоваться дарами Божиими. «В каждой вещи есть трещина,
и именно сквозь нее проходит свет», – говорится в одной из песен Леонарда Коэна. Есть такое древнее
японское искусство – кинцуги. Оно состоит в реставрации поврежденных вещей с помощью
драгоценных материалов, например, золота. Идея в том, что несовершенство способно породить более
высокую степень совершенства.
До того момента я так или иначе старался побороть мою человеческую нужду и думал, что взрослеть –
значит становиться все менее уязвимым перед лицом реальности. И вот наконец я принял собственную
хрупкость, смятение, способность переживать по поводу чьей-то болезни или провалившегося проекта,
по поводу не исполнявшихся желаний, по поводу тревоги за судьбы друзей и всего мира. Попытки
залатать дыры в нашем опыте бесчеловечны, и мы обманываем самих себя, когда стремимся заглушить
наш человеческий вопрос чем-то, что не в состоянии на него ответить.
Одной девушке из Memores Domini, жаловавшейся ощущение нехватки в жизни, Каррон ответил: «Слава
богу, что тебе чего-то не хватает!» Именно нехватка, когда мы принимаем ее во всем ее масштабе,
позволяет нам открыть Присутствие.
Важно, чтобы рядом был Тот, Кто понимает нашу драму и идет бок о бок с нами, разделяя тяготы пути,
даруя уверенность, положительный взгляд на вещи, какие я уловил во время аудиенции с папой
Франциском 7 марта.
НОВЫЕ ПУТИ. В последней части видео отец Джуссани говорит о возможности относиться ко всему:
к работе, к любви, к служению народу – в послушании, с безвозмездностью и любовью. Откуда такая
возможность происходит?
Этот экзистенциальный путь радикальным образом повлиял на то, что определяет меня как взрослого
человека, на мою работу, позволив ей не остаться лишь на уровне долга и превратиться в инструмент,
с помощью которого я выражаю себя и развиваюсь. Моя университетская карьера началась в 1980 году,
и я проделал долгий cursus honorum, в результате чего стал профессором статистики. Мне пришлось
столкнуться со многими проблемами: со страхом неудачи, сведением работы к погоне за карьерой,
необходимостью постоянно что-то делать, а она влекла за собой потерю связи со всем остальным, в том
числе и с призванием. К примеру, порой на упражнениях Memores Domini, сидя перед отцом Джуссани,
читавшем лекцию, я думал о теоремах, которые должен был доказать. Поначалу я не выносил
статистику и стал заниматься ей почти случайно, хотя предпочел бы быть историком. Мне до сих пор
вспоминаются первые годы: бесконечно длинные и тяжелые дни за книгами, полными формул,
в Институте политических наук.
Сегодня на мне как на профессоре лежит гораздо больше ответственности, нежели раньше, да
и конкуренция решительно выше. Однако христианское призвание позволило мне сделать
определенные шаги, и первый из них – научиться любить статистику. Меня привлекла возможность
открыть структуру реальности, поскольку формулы описывают то, что есть и что не ты творишь.
Увлекательно воссоздавать путь вселенной, пусть даже в отдельных деталях: это значит, что через
твою работу, сквозь кажущуюся раздробленность, проходит некая красная нить. Одним словом,
я обнаружил следующее: работа со всеми касающимися ее частностями есть способ входить в тайну
реальности.
Второй фактор, связанный с поиском истины, – идея пути. Ты идешь вперед, чтобы стать лучше, идешь,
не боясь собственного невежества, потому что жизнь ненадежна, и совершенно закономерно ты будешь
решать проблему на двадцать процентов, на тридцать, на сорок, но постепенно будешь расти.
Я подумал, что критерий, с которым стоит подходить к профессиональной жизни, подобен действию
навигатора в машине. Когда ты ошибаешься с дорогой, «голосу» навигатора не важно, ошибся ты или
нет, он начинает вести тебя с той точки, в которой ты находишься в настоящий момент, и говорит тебе:
«Изменение маршрута», – то есть отталкивается от твоей ошибки и прокладывает новый путь. С
работой случается то же самое, ты ошибаешься и в первую минуту повторяешь: «Я ошибся, я ошибся,
я ошибся», – а затем: «Я ошибся, теперь поменяем маршрут», – хотя вначале ошибки беспокоили меня
и я не выносил исправлений. Когда мою статью не принимали, я думал: «Все куплено», – или: «Они
ничего не понимают». Я защищался от ошибок. Теперь же я понял, что ошибки помогают «изменить
маршрут»: ты ошибаешься, но если тебе хватает ума и человечности, если ты смотришь на ошибку как
на проявление реальности, как приглашение расти со стороны Тайны, то твои ошибки и ограничения
приносят пользу. Человек идет вперед не только за счет гениальности, но и благодаря тому, что
соглашается с исправлениями относительно своих недостатков.
Третью характеристику можно сравнить с каждодневным опытом матери: в заботе о детях или за
мытьем посуды она подчиняется форме жизни, которую не сама выбрала. Так же и ученый, чтобы
сделать действительно значимое и прекрасное открытие, должен уступить тому, что ему не
принадлежит. Это как подтирать попу собственному ребенку. В научных исследованиях этот момент
играет решающую роль, поскольку они на десять-пятнадцать процентов состоят из изобретательности,
но все остальное – чистое подчинение реальности, которая по сути своей и форме никогда не совпадает
с тем, чего бы хотелось нам. Для такого неорганизованного человека, как я, это стало настоящим
воспитанием: необходимость неоднократно переписывать статьи, переделывать презентации,
упрощать их…
Отсюда родились и дела. Моя история с университетской поры отмечена серьезной ответственностью,
участием в развитии инициатив, отвечающих на социальные нужды. В последние годы мои занятия не
изменились, чего не скажешь о внешних условиях. Когда-то люди из Движения вовлекались
в политику, брали на себя большую ответственность, сегодня уже нет. Кроме того, нужно учитывать
экономический кризис, затрудняющий многие дела или же вынуждающий сворачивать даже важные
проекты из-за отсутствия средств. Какой смысл в подобной обстановке созидать что-то? Что мы можем
сделать?
В одном из рассказов Гуарески Христос с распятия обращается к дону Камилло и, кажется, отвечает на
наш вопрос: «Когда река прорывает плотину и затапливает поля, крестьянин должен спасать семя.
Потом река вернется в свои берега, земля вновь обнажится и солнце просушит ее. Если крестьянин спас
семя, он сможет бросить его в землю, ставшую еще более плодоносной, благодаря речному илу, и семя
принесет плоды, и тучные золотые колосья дадут людям хлеб, жизнь и надежду. Необходимо спасти
семя – веру».
Для меня символичным в этом смысле стал плакат Движения «Кризис – вызов, ведущий к переменам».
В нем говорилось, что изменения возможны благодаря не программам, а непредвиденным
обстоятельствам, в которых человек, исходя из бесконечного желания собственного сердца, из
уверенности и полноты привязанности, даруемых ему верой, встречает любую трудность лицом к лицу
и вновь и вновь начинает созидать, трудиться, искать новые пути.
Я по-прежнему не чувствую себя в полном порядке, я все еще в пути, я полон противоречий, зла,
нестыковок. Но есть одна вещь, которую я остро ощущаю и которая касается сердцевины всего того,
что я сказал, – мое призвание к целомудрию. Отец Джуссани говорил нам, что, в то время, как для
монахов дверь захлопывалась за спиной, мы должны сами закрыть ее, то есть жить в миру, глядя на
Присутствие, о котором мы говорили и в котором обретаем нашу состоятельность. С этим связана тема
молчания, измерения, которое мы в Memores Domini призваны переживать постоянно, отдавая ему
каждый день один час и один раз в неделю – полдня. На протяжении многих лет я плохо жил
молчанием, терпеть его не мог, оно казалось мне бессмысленной тратой времени.
Однажды я позволил темноте и чувству пустоты заполнить меня, я не стал препятствовать этому, мне
хотелось увидеть, что лежит на дне темной бездны. Постепенно я стал замечать, что такое молчание
подобно «певучему молчанию» из неаполитанской песни «Silenzio cantatore». Молчание обитаемо: если
сила твоей жизни – что-то, не принадлежащее тебе, то в молчании, когда ты пассивен, ты можешь
открыть это пение, звучащее в реальности. Я один в моей комнате, рядом нет никого, но сегодня я не
хочу заполнять пустоту, сегодня я хочу открыть, что таится в глубине темной бездны, как в песне
Адрианы Масканьи «Мое лицо»: «Я смотрю вглубь себя и вижу бесконечную темноту».
И я начал ощущать, что Присутствие ждет тебя там, ждет, когда ты освободишься от вещей, которыми
наполняешь молчание, когда отправишься к его истокам; оно хочет говорить с бездной твоего сердца. Я
не перестал вести активный образ жизни, но мне необходимо это молчание, я нуждаюсь в этом диалоге.
Не в том, чтобы оставаться один на один с моими мыслями, но чтобы говорить с «Ты» и так обретать
самого себя. Это «Ты» не является суммой многих других «ты», это Он, ожидающий меня.
«Переживай все, но ищи Меня»: «Ты», которое я открываю в этой пассивности, – вершина моей
сегодняшней жизни, потому что смотреть на Присутствие – пассивность, признавать структурное
несоответствие – пассивность, видеть красоту дела другого – пассивность, работать таким образом –
пассивность и в то же время невероятная активность, поскольку в ней все более внушительным
образом проявляется то «здесь и сейчас», которое поддерживает даже такого бедняка, как я.