А. В. Григоровская Условно-метафорическое пространство в антиутопии Д. Быкова «ЖД»
реклама
А. В. Григоровская Условно-метафорическое пространство в антиутопии Д. Быкова «ЖД» В статье рассматривается условно-метафорическое пространство романа Д. Быкова «ЖД» как жанрообразующий признак антиутопии, делается вывод о трансформации жанра антиутопии в русской литературе в 2000-е годы. Ключевые слова: антиутопия, русская антиутопия 2000-х годов, условнометафорическое пространство. Время и пространство являются маркерами антиутопического жанра, что отмечает большинство утопиологов, например, А. Ф. Любимова, А. В. Тимофеева, Б. А. Ланин, А. Е. Ануфриев, Е. В. Малышева [1; 5; 6; 7; 9]. Они же формулируют и характерные именно для антиутопии черты хронотопической организации произведения: замкнутость пространства, условность топонимов, цикличность времени. Антиутопия 2000-х годов сохраняет в общих чертах указанные признаки, однако трансформирует их в соответствии с принципами условно-метафорической прозы (термин Г.Н. Нефагиной [8]): «Реальное и антиутопическое переплетаются в ткани произведения, и этот синтез становится неотъемлемой чертой современных антиутопий» [9, с.101]. Действие романа «ЖД», как и других антиутопий 2000-х годов («Маскавская Мекка» А. Волоса, «На будущий год – в Москве!» Вяч. Рыбакова и др.), разворачивается в столице, противопоставленной провинции. Важнейшие пространственные образы романа: Москва (столица, разросшаяся до невероятных размеров), провинциальные города –вымышленные, собирательно–образные или не имеющие точных прототипов в реальности (Блатск), провинциальные городапародии, не существующие, но имеющие прототипы в реальности (N+1, Алабино), провинциальные города, существующие реально (Махачкала, Геленджик, Гурзуф), деревни-символы (Жадруново и Дегунино), утопический остров с Даниловским монастырем, а также многочисленные безымянные топосы. Конкретный топоним русской провинции в «ЖД» – город Блатск, который «располагался в северной, болотистой части среднерусской равнины, за что и получил прозвание, – но в последние десять лет оправдывал его иначе. В умирающих государствах население области собирается в изолированные кланы – и Блатск стал Меккой 122 российской блатоты…» [2, с. 418–419]. Блатск является собирательным образом всех провинциальных городов России. Образ разрухи возникает при восприятии деталей, организующих жизнь в них: домаубожества, улицы-распустехи, гнилые колодцы и старые дома. Этот образ тесно связан с образом дороги: «Жители таких городов…всю жизнь мечтают, что вот когда-нибудь уедут…приятно думать, что кроме города, есть дорога» [2, с. 420]. Русской провинции посвящена целая глава в романе «ЖД» – «Повесть о трех городах». Образы городов – собирательные. Взять хотя бы памятник Ленину – он найдется практически везде: «Провинциальная серая улица была пустынна, облупленный серебряный Ленин указывал рукой на кинотеатр «Победа», словно укоряя – до чего дошли» [2, с.642]. Эпитетом «облупленный» подчеркивается обыденность этого памятника для русской провинции. Д. Быков представляет типичную для русских провинциальных городов картину: храмы (как собирательный образ духовной жизни) и кинотеатры (как собирательный образ культурной жизни) сносятся, воздвигаются магазинырынки, затем храмы снова восстанавливаются – и так по кругу. Цикличность существования такого рода городов подчеркивается организацией их пространства, самим укладом жизни их горожан. Улицы в них много раз переименованы, поэтому «ходить по ним не было никакого удовольствия» [2, с. 643]. В описании Санкт-Петербурга мы узнаем хотя и не провинциальный город, но антитезу Москве. Названный в романе «N+1» он медленно уходит под воду, «как новая Венеция» [2, с. 647]. В его пространстве находится музей, куда попадают герои романа. Музей – единственное живое место этого города, все остальное уже затоплено водой. Третий город, описанный Д. Быковым, – кавказский, лежащий в горах, в нем живут горцы, презирающие «неверных». Махачкала предстает перед нами в последней главе романа «Отпускник». Это единственный, помимо Москвы, реальный город в романе – исключая города-пародии, в которых узнаются реальные топонимы. Именно там, высоко в горах, и рождается «антихрист», из-за которого Аша с губернатором бежали через всю Россию. Провинция в романе «ЖД» – это и огромное количество безымянных деревень. Деревни в романе «ЖД» часто пропадают неизвестно куда, на их месте образуются «черные дыры»: «Он сошел на остановке среди пустого поля – когда-то здесь была деревня, но теперь чернело бесприютное сиротливое пространство» [2, с. 461]. Новый герой антиутопии конца 2000-х годов противостоит Системе, 123 попадая в нужное ему место, в соответствующий ему топос: «Это пространство и было свободой воли» [2, с. 461]. В художественном мире Д. Быкова рядом сосуществуют деревни обычные и деревни, словно бы пришедшие из прошлого. В них время повернуто вспять, там происходят необычные события: «Расседланный конь в поисках седока пересекает замкнутое пространство, полное дразнящих запахов…Странным образом, давним опытом он чувствовал приближение границы, за которой могли начаться непонятные вещи…Конь прибежал как вестник из другого пространства…» [2, с. 523–524]. Таких «границ» в России множество, каждую из них пересекают герои романа, попадая в то или иное место. Названия деревень в романе (Новый Иерусалим, Китеж) говорят сами за себя, с одной стороны, указывая на зыбкость их границ и призрачность их существования, с другой – соотнося их с древними полузабытыми народными легендами о полумифических городах, в бытовании которых зарождалась утопическая традиция на Руси. Одно из таких утопических мест – остров с монастырем: «Прямо перед ними широко спускался к воде зеленый склон, а внизу текла серая, желтеющая у берега, спокойная и тяжелая река. Громов оглянулся: наверху виднелись остатки блатского кремля, трижды выдержавшего польскую осаду в смутное время. Полуразрушенная красная стена смотрела на реку узкими высокими бойницами… Внизу вода поплескивала о глинистый бережок, хлюпала меж серых полусгнивших мостков, а у мостков поднималась и опускалась на местной воде деревянная плоскодонка» [2, с. 436]. Идиллическая картина пейзажа создается при помощи цветов – зеленого и желтого. На их фоне выделяется красная стена, как маяк притягивающая героев. О существовании такого острова мало кто слышал: «Что за монастырь, почему за такой высокой каменной стеной, что за остров, не помню я тут никакого острова…» [2, с. 475]. Топоним «остров» отсылает нас к мировой утопической традиции, начиная с Т. Мора, что позволяет делать выводы о метаутопичности (термин Г. Гюнтера [3]) текста, то есть о сочетании в «ЖД» признаков утопии и антиутопии. Пространство монастырского острова замкнуто в своих пределах, это «со всех сторон подоткнутое пространство» [2, с. 478]. Монахи в нем имеют телепатическую связь с другими монастырями и знание о происходящем в мире. Географически остров находится к востоку от Москвы, что обусловлено мифологической традицией. Москва Д. Быкова оставляет тяжелое впечатление. Описание так называемого «васятника», где содержали людей с «синдромом Васи124 ленко», а проще говоря – бомжей, играет, как и многие пространственные образы в романе, психологическую роль: «Ближайший васятник находился на Юго-Западе, рядом с огромным, так и не достроенным стеклянным карандашом… Чем ближе они подъезжали на своей «пятнашке» к длинному, серому бетонному васятнику, тем кислей становилось у нее во рту и горше – на душе. Здание было противное» [2, с. 320]. Физиологические ощущения Ани, возникающие при приближении к этому месту, сочетаются с описанием васятника. Оказывающиеся в этом приюте люди часто не помнят, как попадают из одного города в другой, и в их рассказах Москва становится городом-фантомом, зыбким и меняющим пространственные границы внутри себя по необъяснимым законам. Таков образ Сиреневого бульвара, который снится Василию Ивановичу, ему кажется, что он когда-то там жил. Москва – это такой же, как и вся Россия, топос– фантом, играющий пространственными границами по своему разумению. «Громов всегда знал, что когда-нибудь приедет домой по этой дороге. Он не знал только, что дом будет тогда в совершенно другом месте. Москва переменилась…» [2, с. 542]. В то же время Москва сравнивается с другими населенными пунктами России, и это сравнение оказывается в ее пользу: «Наверное, он не успел прийти в себя, а может, слишком резким оказался переход от красноармейского телеграфиста и странного вагона к нормальному городу, каким даже в военное время была Москва» [2, с. 544]. Иногда образ столицы, напротив, сливается с провинциальным Блатском: «Из бесчисленных арбатских заведений доносился шансон, почти неотличимый от блатского» [2, с. 570]. С образом Москвы связано и особое пространство героев, существующих словно в ином измерении, со своими пространственно– временными характеристиками. Москва – символ прекрасного прошлого у Громова: «Он столько раз мечтал попасть в Москву и вдохнуть все, чем дышал здесь когда-то, – но теперь здесь нечем было дышать» [2, с. 554]. Город изменился, и нельзя поверить в то, что Москва, живущая в воспоминаниях Громова, как-то связана с тем городом, в который он вернулся. Возникают в романе и пространственные образы бывшего СССР. Один из них – Крым (Гурзуф). Пространство и здесь играет героями. Федору Степановичу «снился северный город, в котором он, оказывается, прожил всю жизнь… Сам Федор Степанович работал водителем троллейбуса, ходившего по пятнадцатому маршруту. Это был прекрасный маршрут, начинавшийся у городского парка, на вы125 сокой горе над медленной рекой, и заканчивавшийся в парке, на низкорослой окраине, где уже вырастали, однако, новостройки и простор за ними открывался такой, словно там, дальше, было море» [2, с. 471]. Легко заметить, что маршрут этого троллейбуса замыкался в кольцо, которое является ключевым пространственным образом «ЖД». Город, который искал Федор Степанович, обладал весьма расплывчатыми пространственными ориентирами – это «город с большой северной рекой, парком на горе и улицей Большой Коммунистической. Правда, такие улицы были почти во всех городах» [2, с. 471]. Перед нами возникает очередной утопический город, в поисках которого герой бросает все и пускается в путь. Другой город, возникающий как аллюзия на пространство бывшего СССР, – Алабино. Судя по описанию и географическому местоположению, это украинский Чернобыль: «Старик с девочкой идут на юг» [2, с. 487] (Чернобыль находится к югу от России); «Когда-то в Алабине была атомная станция. В конце прошлого века, незадолго до очередной хазарской революции, с ней что-то случилось – то ли земля внезапно содрогнулась в одном–единственном месте…то ли начальство недосмотрело, но алабинская зона была огорожена колючей проволокой…а жителей самого Алабина, молодого научного городка на пять тысяч жителей, срочно эвакуировали кого куда. После алабинской катастрофы распад пошел быстрей, а может катастрофа была знаком распада… И причины, и последствия взрыва оставались в тени, а всякий, кто приближался к разгадке, либо бесследно исчезал, либо внезапно кончал с собой» [2, с. 528]. В описании Алабино и катастрофы алабинской АЭС узнаются события 1986 года (авария на Чернобыльской АЭС), а также последующие события – распад СССР: «После алабинской катастрофы распад пошел быстрей, а может, катастрофа была первым знаком распада» [2, с. 528]. Все то же русское запустение царит в Алабино. Ключевые пространственные образы романа «ЖД» – деревни Жадруново и Дегунино. «Коренное население…вписано у нашего автора в два пространства: реальное и мистическое, что закреплено за образами двух деревень – Дегунино и Жадруново» [4, с. 224]. По мнению А.Чанцева, Жадруново – это «символ исконно русского в романе» [10, с. 296]. К. Кокшенева трактует этот пространственный образ как «"врата в иной мир", как скрытый черный ход истории» [4, с. 226]. Описанию этой деревни отведено в романе много места: «А деревня та большая–большая. В середине ее столб, на столбе лик прибит, кто на тот лик посмотрит – там и останется. И вокруг все столбы, 126 столбы. Это те, кто взглянул на лик, да так и остолбенел» [2, с. 364]. Столбы отсылают нас к библейской традиции. Пространство таинственной деревни Жадруново столь же аморфно, как и пространство других деревень в России. От других деревень Жадруново отличается тем, что пространство в нем не просто аморфное, но еще и искривленное. Кроме того, оно находится на границе двух миров. Женя Долинская, попав в Жадруново, пересекает границу, условно обозначенную футбольными воротами. Внутри «заколдованного места» искажено абсолютно все, даже язык: «Все они тут отвечали на вопросы с тем же сдвигом на десять–пятнадцать градусов, с каким медленно покручивался местный пейзаж» [2, с. 365]. Судя по географическому положению, Жадруново располагается в самом центре русской земли. Важным здесь является структура самого русского пространства, которая концентрична и, «подобно обожествляемому здесь дереву,… нарастала подобно годовым кольцам» [2, с. 653]. Местонахождение загадочной деревни определить трудно, но все указывает на углубленность пространства внутрь земли. Жадруново расположено в ином пространстве со своими временными законами, земля вокруг этой деревни живет по своим правилам. Несмотря на то, что вокруг этого места ходят нехорошие слухи, все главные герои, кроме Аши и губернатора, попадают в финале романа именно в Жадруново. На наш взгляд, Жадруново – это некий рай на земле, но рай для людей деятельных, которые способны «начать историю». И, как верно отметила Аня, возможно, оттуда никто не возвращался именно потому, «что там прекрасно» [2, с. 683]. Деревня Дегунино имеет положительные коннотации: «В самом деле, жить здесь было одно наслаждение. Воздух полнился сытой, плавной ленью» [2, с. 589]. В описании «райской деревни» преобладают идиллические ноты. Дегунино – своеобразный рай для ленивых на Земле. Однако Дегунино, как и другие населенные пункты России, играет своим пространством. Земля в Дегунино ведет себя как живая: «Странное дело: пока губернатор шел по дорожке… ему казалось, что цветы вокруг расступаются перед ним с некоторой брезгливостью или ужасом…» [2, с. 590]. Конец деревни Дегунино знаменует в романе переход России в новое состояние, конец всему циклическому существованию в ней и начало истории. Роман Д. Быкова «ЖД» трансформирует основные характеристики пространства антиутопии. Условные топосы сменяются конкретными, Единое Государство заменяется Москвой и русской провинцией. Оформляется и условно-метафорическое пространство, 127 когда за вымышленным топосом узнается конкретный населенный пункт. В «ЖД» реализуется прием совмещения антиутопии с утопией, когда они «вступают в диалог». Утопическими топосами выступают остров с монастырем, Жадруново и Дегунино. Таким образом, можно говорить о развитии жанрообразующих антиутопию признаков в русской литературе 2000-х годов. Список литературы 1. Ануфриев А. Е. Утопия и антиутопия в русской прозе первой трети XX века. Эволюция. Поэтика: дис… д-ра филол. наук. – М.: МГУ, 2002. 2. Быков Д. ЖД. − М.: Вагриус, 2008. 3. Гюнтер Г. Жанровые проблемы утопии и «Чевенгур» А. Платонова / пер. с нем. // Утопия и утопическое мышление: антология зарубежной литературы / под общ. ред. Чаликовой В. А. – М.: Прогресс, 1991. – С. 252–276. 4. Кокшенева К. Писатель-вамп на просторах Родины: О романе Дмитрия Быкова «ЖД» // Москва. – 2008. – № 1. – С. 219–227. 5. Ланин Б. А. Русская литературная антиутопия. – М.: МГУ, 1993. 6. Любимова А. Ф. Жанр антиутопии в XX веке: содержание и поэтологические аспекты: Учеб. пособие по спецкурсу. – Пермь: Пермский университет, 2001. 7. Малышева Е. В. Структурно-композиционные и лингвостилистические особенности антиутопии как особого типа текста: автореф. дис.… канд. филол. наук. – СПб., 1998. 8. Нефагина Г. Л. Русская проза конца XX века: учеб. пособие. – М.: Флинта: Наука, 2003. 9. Тимофеева А. В. Жанровое своеобразие романа-антиутопии в русской литературе 60–80-х гг. XX века: дис.… канд. филол. наук. – М.: МГУ, 1995. 10. Чанцев А. Фабрика антиутопий: Дистопический дискурс в российской литературе середины 2000-х // Новое литературное обозрение. – 2007. – № 86. – С. 269–301. 128
