Гибель династии
реклама
ВераФедоровнаПанова 1.Проглоченныйалмаз 2.Настароепепелище ВераФедоровнаПанова Гибельдинастии 1.Проглоченныйалмаз Беданеходитодна.СледомзавестямионерадивостивоеводиопобедахГришкитаки повалилинесчастьянацарскуюсемью. Утро тринадцатогоапрелябыло,однако,ещеясным,дажехудоечисло«13»ничегоне предвещало поначалу. В то утро сели завтракать еще всей семьей. Стол был накрыт цветными скатертями, вдоль него стлался длинный рушник тонкого полотна, вышитый на обоих концах петухами и кониками. Одним концом рушник спускался на колени батюшке Борису Федоровичу, другим — на колени матушке Марье Григорьевне. А промеж сидели царевич Федор Борисович, наследник престола, второй самодержец в новой молодой династииГодуновых,ицаревнаКсенияБорисовна,Аксиньюшка,красавица,весеннийцвет, украшениесемьи,—инеподумалбыникто,чтотакоедивоможетнародитьсявкровавоми безобразномродеМалютыСкуратова,Аксиньюшкиногодедапоматери. Так сидели они, помолясь, и мнили себя царской семьей, и никто еще не знал, что в канун того дня, двенадцатого апреля, Борис Федорович проглотил истолченный алмаз (истолокегосамолично),ибылтоталмазизсамыхкрупныхидорогихегоалмазов,иникто неслышал,кактопочутзадверьюстоловойпалатывплотнуюподступившиенеисчислимые несчастья. Дворецкийподавалдорогуюпосудуиутренниекушанья.Принескувшинысваренцом, горшок каши, блюдо овощей. Царица Марья Григорьевна, как всегда, сама положила на тарелку по алой тупорылой морковке и по чисто оструганной репке. Разлила варенец в расписные миски. И стали все кушать бодро, и можно было бы с них написать картину благостнуюипоучительную:вотсидитотецмногомудрыйичадолюбивый,красивыйлицом, красивы его черные глаза и черная в завитках борода, румяны его уста, проглотившие алмазныйпорошок,статноимощновсееготело,ещенеподдавшеесяотраве.Вотсидитдочь Малюты, уродливая рыжина ее отца перелилась в ее волосах в червонное золото, золотистымблескомтронуланедобрыеглаза. Давно это было, когда неродовитый боярин Годунов возымел дерзновенную мысль сочетатьсясдочерьюцарскоголюбимца,всемненавистногоМалюты.Всепонимали,чтоне любовь к ее золотым волосам движет боярином Годуновым, что не Маша Скуратова ему мила, но — корысть: через царского любимца стать ближе к престолу. Никто, однако, не осудилегозаэто,ивполнойясностисталаМашаснимпередалтарем,предовольнаясвоею судьбою. И как было не быть довольной, когда такой молодец и красавец и то же самое любимыйцаремступилснеюрядомнарозовыйплат! Еще было далеконько до царского венца, но знала Маша, вот знала и знала, что уже тогдавпотаеннейшихсвоихгрезахвидитеесуженыйпрестолиновуюдинастию,икакон этого достигнет — не ее девичьего ума было дело, о том не спрашивала. Только истово готовилась принять все милости, какие ей уготованы, и с честью стать родоначальницей новойдинастии. Ипервымотэтогобракабылмальчик,названныйФедоромвчестьдедапоотцу.Иэтим словно утверждались честолюбивые мечтания Бориса Федоровича: вот, мол, и наследник готовновомупрестолу,так понялитогдаион,иона.Испервыхднейлюбили ибаловали своегоцаревича,акакподросчуть-чуть—БорисФедоровичпризвалучителей,чтобучили сынавсему,чемуобучаютсяпрестолонаследникивдругихстранах,идажеболеетого. Иноземные учители учили царевича иноземным языкам и всяким наукам, а свои — своему: охоте, кулачной драке, да мало ли чему. Даже был один немец, обучал будущего самодержца,каккланяться,какголовудержатьнавыходах,какперчаткинадевать,—тонкие науки,ихнезналницарьИван,ницарьФедорИванович,нисамБорисФедоровичГодунов. И о главном позаботился венценосный отец — как бы снискать венценосному сыну любовь будущих подданных. Как при царе Федоре писалось, что просьбы исполняются по заступничеству боярина Бориса Годунова, так царь Борис приказывал писать, что просьбы исполняются по заступничеству царевича Федора. Те, кто пережил дни Ивана Грозного и дни голода, те, мыслил Борис Федорович, должны ждать Федорова царствования как царствиябожия,какднейбесконечногомилосердияиуспокоения.Свойствочеловекавечно надеятьсяналучшее,потомукаждогоновоговластителяонвстречаетвспышкойрадостной верыиверит,иверит,покуданерухнетвераподнатискомновыхразочарований. Негодинедвадлилсячестнойбрак,замальчикомродиласьдевочкаАксиньюшка,диво красоты, весенний цвет. Умерли грозный Иван и тихий Федор, умер жених Аксиньюшки, непонятно погиб в Угличе царевич Дмитрий, брат Федора, много воды утекло, можно сказать—сполнаизлилосьвморе-океанмножестворусскихрек.БорисФедоровичдостиг престола, дождался торжества своего, Марью Григорьевну сделал царицей. И все было бы хорошо,незаявисьокаянныйСамозванецинезамутиЗемлю.Небудьего,сиделибысейчас застоломмирноиспокойно,кушаяовощиикашу,утоляяпервыйутреннийздоровыйголод. АтутвдругподнялБорисФедоровичрукиизакрылимилицо,имежбелымипальцами струйкамипобежалакровь,пятнаярушникспетухами. —Чтой-то,БорисФедорович?Тывесьвкрови,—сказалацарицаиужаснуласьтому, чтосказала. Ионужаснулся:поднялголовуипогляделейвлицочернымиглазамидолгоистрашно. Кровь струилась изо рта его и из ноздрей, заструилась и из ушей, словно бы тело его спешилоотдатьвсюнакопившуюсякровь.Ничегоподобногонеслучалосьвидетьцарице. Онавскочила,рванулаокровавленныйрушник,скомкав,кинулавугол.Слышалакрики детей,звавшихнапомощь,—саманеимеласилыникричать,ниплакать. Носмотретьсмотрела—ивиделавсе:какнабежаливпалатуслуги,азанимипопыи черноризцы,икаккрест,поднесенныйкустамБорисаФедоровича,обагрилсякровью,исо лжицы со святыми дарами закапала кровь, и эта кровь словно бы отмечала Бориса Федоровича как преступника, а с ним и царицу и их детей; эту кровь они все будто отрыгивали, и всяк из них по-своему это сознавал — царица с ненавистью, у детей же к ненависти и страху примешивалось детское любопытство, стремление заглянуть в бездну родительскихгрехов. Взметнулиськадильницы,запахлоладаном,надБорисомФедоровичемсталисовершать обрядпострижения:вмогилудолженбылсойтивангельскомчине.Подумавипотолковав, далиемуимяБоголеп—царицатакогоимениинеслыхаласроду.Потомслужилипанихиду, молилисьзаупокойдуширабабожьегоБоголепа,ацарицанемоглапривыкнутьтакскоро, молиласьзаупокойдуширабабожьегоБориса. Панихидным пением ивоем горябыл наполнендворец,царицабилаземные поклоны передкиотом,справаотнеебилпоклоныФедор,слева—Аксиньюшка,украшениесемьи, весенний цвет. Царицыны косы червонного золота метались по пыльному полу. Аксиньюшкакосненосила,еечерные,какуотца,волосы,разделенныетонкимпробором, завивались у ушей двумя трубами, падавшими ниже колен, на изгибах этих труб поблескивало темное золото — перешла-таки и в ее жилы капля Малютиной крови с Малютинойрыжиной. Дети молились чинно, почти спокойно, в матери же чинность и спокойствие затмевалисьзлобой,ибылаэтазлобаненагоспода,занесшегокарающуюдесницу,дажене наСамозванца,черезкоторогосовершаласькара,ненаизменников-бояр,апочему-тоболее всего была в тот час ненавистна царице ее смиренная тезка, доживавшая дни в Новодевичьеммонастыре,МарьяНагая,последняяженапокойногоИванаВасильевича,мать погибшего в Угличе царевича Дмитрия. Несносно было Марье Григорьевне подумать, что могутприйтидниторжестваМарьиНагой,чтоподименемеесынаСамозванецможетныне возвыситьсвоюмать,—своимирукамиготовабыладочьМалютыМарьяСкуратовазаранее удушитьзаэтоМарьюНагую,инакострееесжечь,ичтоугодно—заоднуэтусвоюмысльо возможномееторжестве. Во время панихиды пришло известие — передавали его друг дружке на ухо трепещущими устами: немец-телохранитель нашел на подоконнике в царской спальне порошок от истолченного алмаза, был тот порошок невзрачен, как истолченное стекло, но поняливседопоследнегодворцовогохолопа,чтоцарьсамвозжелалсебесмерти,предпочтя ее—чему?—ещеневедомобылоутромтринадцатогоапреля. 2.Настароепепелище Простаятелегастоялапереддворцом,нателегувалилиузлыисундуки. СошлипоКрасномукрыльцу—впередицарица,занеюцаревич,позадицаревна. Царица и царевич уже сидели в телеге, когда подошла царевна, весенний цвет, и покорноселамеждуматерьюибратом,свесивножки. Недалеко было ехать — старый годуновский дом находился сразу налево напротив кремлевскойстены.Счастливыйдом,внемцарицапровелапервыеднизамужества,внем родилаобоихдетей,внемвпервыеприснилсяБорисуФедоровичуцарскийпрестол. Уезжая, взглянула царица на Ивана Великого, на паперть Успенского собора — помстилось,наступеняхпапертивидитследысвоихбашмаков.Сколькохоженотут,сколько думано,сколькопоцелуевоставленоначудотворномобразеБожьейматери! ОбогнулицерковьБлаговещения,выехализастенуКремля. И вот он, годуновский дом. Ну что ж, бог милостив, и тут жить можно не дворец, конечно, но все добротно, порядочно, даже кто-то позаботился расстелить на крылечке красноесукно. Старыеслугивыбежаливстретить—слуги,видавшиенекогда,какБорисФедоровичс семействомперебиралсяотсюдаводворец. Живо подхватили сундуки и узлы, понесли. Под руки, с прежним почетом, повели наверхМарьюГригорьевнуиеечад. «Небылобхуже,атакещеможно…» Будто ничего не случилось за минувшие годы — на прежних местах стояли столы и стульчики,ипечидышалитеплом,ивскладкахпологаукроватинебылопыли. «Такещеможно!» Исталижить—ачтоделать? Жить—значит:утромсадишьсякстолу,идворецкийприноситпосудуикушанье,иты раздаешьдетямкушаньеисамаешь,хотьнелезетвгорлокусок. И в полдень садишься за стол и опять ешь, потом отдыхать ложишься на высокой постелиподпологом,вкоторомнетнипылинки. Потомужин,потомодинокийсоннатойжепышновзбитойпостели. Во сне приходят видения ужасные и видения светлые, и неизвестно, какие больше мучаютсердце—ужасныеилисветлые. Лежишь и смотришь в теплую темноту и только одного чаешь — скорей бы утро. А утромдумаешь—скорейбыденьпрошелиночьприкрылавсе. А прикроет — ночью опять вспоминается всякое, чаще всего — розовый плат, как ступила на него рядом с Борисом Федоровичем. Его борода вспоминается и белая рука. Перстеньсизумрудомнапальце,амежпальцамиструйкойбежиткровь.Игремитпокамню телегаспожитками,иглядятнателегулюди. «Чтой-тотывкрови,БорисФедорович?»Нештотакзамышлялось,когдаступалирядом нарозовыйплат? Вот такая пришла жизнь — либо ешь, либо лежишь во мраке, терзаемая воспоминаниями. Таковасталажизнь.БорисуФедоровичу,можетстаться,нынеещехуже:убитьсебя— грехтяжкий.Небойсяцарицагреха—непожалелабывсвойчередистолочькакой-либоиз своихалмазов. Когда-то, в дни царствования, холоп бояр Романовых донес на своих господ — мол, держат зелье на царскую семью, волшебным зельем хотят извести всех Годуновых до последнего. Осерчал тогда Борис Федорович, приказал обыскать Романовых. Нашли корешкиитравкииразметалиРомановыхкогокуда.Теперьдумаетсяцарице—лучшебыне поверить холопу, дать Романовым исполнить их замысел… Куда легче бы, думается, ныне лежатьвсыройземлебезвоспоминанийивидений… Ноявятсястрашныеобразыада—огнь,исера,икипящеемасло,образы,смалолетства нашептанные, и живет царица дальше, ест, и спит, и бродит по своим палатам, убравшись по-царски,садомвдуше.
