2005. 03. 005. Садыков МШ Межгосударственные отноше

2005.03.005
16
компьютеры и электроника оказываются не «сделанным», а «собранным»
в Азии продуктом. Америка становится центром, который финансовые и
торговые потоки эпохи глобализации не могут миновать в своем движении, но отнюдь не местом, где они возникают. И в той же мере, в какой
Азия подвержена кризисам как регион, развитие которого базируется на
росте экспорта, Америка подвержена кризисам как регион, крайне зависимый от импорта. Проблема в том, где произойдет первый сбой. Однако,
считает автор, Америка еще долго будет привлекать капиталы. Устойчивость американской системы обусловлена прежде всего уникальным статусом американской валюты. У всех долги накапливаются в долларах, и
только Америка может печатать доллары (с. 160).
Фортуна, как следует из названия книги, сопутствует тем, кто рискует. Америка всегда была страной инициативных, смелых и рисковых
людей. Но на протяжении многих десятилетий они рисковали, зная, что
правила игры определяются не ими самими, а объективными обстоятельствами, заключает автор. Сегодня же, когда риск стал повседневной
практикой, а ставки в игре достигли немыслимой величины, рискующим
хочется самим устанавливать правила, тем самым снижая степень риска.
В.М.Соломатина
ДРЕВНИЙ МИР
2005.03.005. САДЫКОВ М.Ш. МЕЖГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОТНОШЕ-НИЯ
И ДИПЛОМАТИЯ В ЗАПАДНОМ СРЕДИЗЕМНОМОРЬЕ В 323–264 гг. до
н.э. – Казань, 2003. – 230 с. – Библиогр.: с.215–228.
Ключевые слова: Западное Средиземноморье, межгосударственные отношения, дипломатия, 323–228 гг. до н.э.
В монографии рассматриваются военные и дипломатические контакты
государств Западного Средиземноморья – Рима, Карфагена и Сиракуз – на
фоне политических изменений в эллинистическом мире в период после завершения восточных походов Александра Македонского и до начала Первой Пунической войны. Занимая периферийное положение в международной системе
17
2005.03.005
этого мира, итало-сицилийский регион, являющийся основным объектом данного исследования, прямо или косвенно участвовал во многих событиях, влиявших на ход развития эллинистических государств Восточного Средиземноморья, отмечает во введении автор книги. Значительное внимание он уделяет
анализу событий и процессов, приведших в конечном итоге к широкомасштабному римско-карфагенскому конфликту, который, по общему признанию, стал отправной точкой мировой экспансии Рима.
Глава I посвящена взаимоотношениям Карфагена, Рима и Сиракуз с
руководителями империи Александра и эллинистических монархий в 323–280
гг. до н.э. На данном этапе в Западном Средиземноморье ведущую роль играл
Карфаген, основные дипломатические усилия которого, как показывает автор,
были направлены на предотвращение македонской экспансии в западном направлении (с.31). Лидером этого движения после смерти Александра стал птолемеевский Египет, который около 322 г. до н.э. утвердил свою гегемонию в
Киренаике и, таким образом, стал непосредственным соседом карфагенских
владений в Северной Африке. Захват Птолемеем I участка побережья между
Алтарями Филенов и Башней Евфранта, т.е. части собственно карфагенской
территории, тем не менее, не вызвал немедленной ответной реакции Карфагена, занятого войной с сицилийскими греками. Более того, положение карфагенян осложнялось еще и тем, что, как полагает автор, в тот момент существовали реальные предпосылки к возникновению широкой антикарфагенской коалиции в составе Египта, Кирены, Сиракуз, Афин и некоторых других западных
и восточных эллинских государств (с.59). При этом центральной фигурой различных дипломатических комбинаций выступал сиракузский тиран Агафокл,
вся деятельность которого так или иначе была обусловлена подготовкой очередной войны с Карфагеном (с.69).
После смерти Агафокла борьбу западных эллинов возглавил Пирр,
царь Эпира, развернувший боевые действия в Италии против Римской республики, а затем – в Сицилии против карфагенян. Вмешательство Пирра в италосицилийские дела, полагает автор, объясняется отнюдь не только авантюризмом царя, одержимого целью создать великую западно-греческую державу. В
некотором смысле оно было необходимым условием обеспечения жизнедеятельности самого Эпира, нуждавшегося в присоединении более развитых в
социально-экономическом и культурном отношении областей для преодоления своей хронической отсталости (с.80). Однако попытка эпирского царя утвердиться в итало-сицилийском регионе привела к временному сближению
двух западных «центров силы», Карфагена и Рима, заинтересованных в том,
чтобы исключить эллинов и их союзников на востоке из борьбы за гегемонию
2005.03.005
18
в Западном Средиземноморье. Провал западной авантюры Пирра и наступившая примерно в то же время определенная стабилизация системы эллинистических государств привели, как отмечет автор, к некоторому обособлению
системы международных связей в Восточном Средиземноморье и образованию параллельной системы на западе, ведущими центрами которой стали
Карфаген и Рим. Наступивший период их относительной изолированности, с
точки зрения М.Ш.Садыкова, продолжался вплоть до конца III в. до н.э., когда
разгром Карфагена позволил Риму активно вмешаться в отношения между
греческими государствами востока (с.81–82).
В главе II реконструируются основные этапы развития межгосударственных отношений в Западном Средиземноморье в 323–275 гг. до н.э. Их центральным звеном и основным объектом соперничества была Сицилия, западную часть которой занимали карфагенские владения, а восточную – греческие
полисы, периодически объединявшиеся под властью правителей Сиракуз для
противодействия карфагенской экспансии. Как отмечает автор, взаимоотношения сицилийских греков с Карфагеном известны исключительно по сочинениям греческих и римских писателей, которые соответственно, содержат
преимущественно негативные оценки сицилийской политики карфагенян.
Между тем, внимательный анализ даже такого рода источников позволяет, по
его мнению, проследить в рассматриваемый период тенденцию к установлению партнерских отношений между Карфагеном и антисиракузски настроенными греческими полисами острова. Однако развитие этих отношений, как
стремится доказать автор, было осложнено дестабилизирующей ролью Агафокла, пытавшегося распространить свою гегемонию на всю Сицилию, включая карфагенскую эпикратию (с.84). Для Карфагена, в свою очередь, Сицилия
выполняла роль своеобразного щита его североафриканской территории, отмечает М.Ш.Садыков. Непрочность здесь карфагенских позиций, обусловленная враждебностью к финикийским колонистам местного ливийского населения, в полной мере обнаружилась во время африканской экспедиции Агафокла
310–307 гг. до н.э., а значение Сицилии для безопасности Карфагена проявилось в его стремлении любой ценой удержаться хотя бы на небольшой части
острова (с.110–111). Именно реальность перспективы полной утраты сицилийских владений, по мнению автора, заставила карфагенян пойти на заключение
в 306 г. до н.э. мира с Агафоклом ценой признания его гегемонии на востоке
острова несмотря на крах африканской авантюры сиракузского тирана. Возможно также, что к миру обоих соперников подтолкнуло и развитие событий в
Италии, где экспансия Рима все больше распространялась в южном направлении. Это, в свою очередь, по мнению М.Ш.Садыкова, придает статус досто-
19
2005.03.005
верного факта римско-карфагенскому договору 306 г. до н.э., историчность
которого в науке долгое время оспаривалась. Договор фактически разграничивал сферы интересов двух государств, превращая Сицилию в закрытую для
Рима зону, а Италию – для Карфагена (с.118–121).
В целом, однако, на данном историческом этапе преобладающим мотивом внешней политики Карфагена было стремление не допустить объединения греческих полисов Сицилии вокруг Сиракуз. С середины 80-х годов III в.
до н.э. новым фактором политического развития острова становятся мамертинцы – италийские наемники Агафокла, которые, овладев около 288/287 г. до
н.э. Мессаной, создали на северо-востоке острова свое государство, враждебное Сиракузам. Используя противоборство Сиракуз и civitas Mamertina, а также Сиракуз и Акраганта, Карфаген значительно укрепил свои позиции на Сицилии (с.132). Неспособность сицилийских греков сохранить свою гегемонию
на острове в результате активного давления со стороны карфагенян и их союзников-мамертинцев привела к вмешательству в сицилийские дела Пирра, выступившего, впрочем неудачно, в роли спасителя западных эллинов. После
ухода Пирра с территории Сицилии конфликт между Карфагеном и Сиракузами был урегулирован политическими средствами, и к 275 г. до н.э. на острове, по мнению автора, сложилась система политического равновесия, просуществовавшая, однако, недолго (с.154–156).
В главе III рассматриваются предпосылки обострения взаимоотношений между Карфагеном и Римом и детально реконструируются события 264 г.
до н.э., положившие начало грандиозному римско-карфагенскому конфликту.
Ключевым моментом в изучении его предыстории, пишет автор, является так
называемая «мамертинская проблема», возникшая в результате столкновения
интересов Сиракуз и Мессаны, которые после краха сицилийской экспедиции
эпирского царя занимали лидирующее положение среди полисов острова. При
этом поддержку мессанским мамертинцам оказывали карфагеняне, тогда как
сиракузский правитель Гиерон II установил дружеские связи с Римом. На рубеже 70–60-х годов III в. до н.э. после захвата Тарента (272 г.) и Регия (270 г.)
римляне вплотную приблизились к Мессанскому проливу, отделяющему Италию от Сицилии, что неизбежно вовлекало их в политику морской экспансии.
Соответственно, карфагеняне были жизненно заинтересованы в контроле над
Мессаной, поскольку это давало им возможность не допустить высадки на
острове римлян. Таким образом, отмечает М.Ш.Садыков, мамертинская Мессана автоматически становилась тем пунктом, где должно было произойти
столкновение внешнеполитических интересов Рима и Карфагена (с.169).
2005.03.005
20
Очень скоро карфагенский протекторат перестал устраивать мамертинцев, состав которых, как полагает автор, со временем очень сильно изменился
за счет новых пополнений из Италии, не разделявших прокарфагенских симпатий своих предшественников, большинство которых погибло в боях с греками из Сиракуз. Благодаря усилиям римской дипломатии происходит переориентация civitas Mamertina на Рим, обещавший предоставить Мессане широкую автономию. Изгнание мамертинцами при содействии римлян
карфагенского гарнизона из городской цитадели означало непосредственное
вмешательство Рима в сицилийские дела вопреки договору 306 г. до н.э.
(с.182).
В античной традиции, переданной проримски настроенным Полибием,
который опирался, в частности, на сочинение римского сенатора Фабия Пиктора, ответственность за развязывание войны возлагается на карфагенян. Тенденциозность этой концепции, с точки зрения автора, достаточно очевидна.
Более объективную картину, по его мнению, дает Диодор Сицилийский, источником для которого, по-видимому, послужил Филин Акрагантский, не
симпатизировавший римлянам. Из сообщаемых им сведений, пишет
М.Ш.Садыков, можно заключить, что карфагеняне отнюдь не были заинтересованы в эскалации конфликта, но лишь стремились восстановить status quo в
районе пролива. С римской же стороны в Мессанском кризисе 264 г. до н.э.
ставка без особых колебаний была сделана на войну, а дипломатические усилия были направлены лишь на то, чтобы расколоть карфагено-сиракузский
альянс, возникший ввиду угрозы высадки римлян на Сицилии (с.190–197).
Однако такое развитие событий, отмечает автор, было неизбежным, учитывая
положение Мессаны на важнейших морских коммуникациях, связывающих
Рим с его колониями и союзными полисами на берегах Ионического и Адриатического морей, а также значение Сицилии в целом для закрепления римского господства в Южной Италии. Не менее велика, как уже говорилось выше,
была и роль Сицилии в системе безопасности Карфагена. Все это исключало
возможность взаимных уступок, и возникший в результате дипломатический
кризис был разрешен силовыми средствами (с.211).
А.Е.Медовичев