О логико (

УДК
В. К. Финн
О логико-семиотических проблемах теории понимания текстов
(неопубликованное послесловие к переводу на русский язык книги Умберто Эко
“Роль читателя: исследования по семиотике текстов”)*
В статье рассматриваются проблемы семиотического подхода к теории понимания текстов. Эти проблемы возникли в книге У. Эко «Роль читателя» («Lector in Fabula»). Обсуждаются идеи семиотики Ч. С. Пирса относительно понятия интерпретанта, семиозиса и его идея абдукции, применяемые в теории понимания текстов, формируемой У. Эко. В статье предлагается несколько логических понятий, которые могут
быть использованы в семиотической теории понимания текстов (в том числе – логика
аргументации и осмысленности, а также граф логического остова текста).
Ключевые слова: прагматика, интерпретант, семиозис, логика осмысленности,
логика аргументации
Книга У. Эко «Lector in Fabula» («Роль читателя: исследования по семиотике текстов») –
это смелая попытка исследования семиотической природы текста (по крайней мере, в двух аспектах — семантическом и прагматическом). В качестве модельных примеров У. Эко сознательно рассматривает не “сухие” научно-технические тексты и даже не газетные — типа “common-sense”, — а тексты художественной литературы (среди которых имеются тексты Дж.
Джойса – максимальной литературно-интеллектуальной изощренности) как наиболее содержательные объекты семиотической теории текстов. Подобный выбор — первая особенность книги
У. Эко.
Вторая особенность — стремление следовать оригинальным семиотическим идеям создателя семиотики Ч. С. Пирса, а не более поздней адаптации этих идей, произведенной
Ч. Моррисом и значительно упрощающей их [1]. У. Эко использует две пирсовские идеи — семиозис и абдукцию. Согласно Ч. С. Пирсу семиозис есть отношение между объектом, знаком и
интерпретантом. У. Эко, для оправдания вводимого им представления об открытых текстах и
сотворчестве читателя в процессе понимания текста, рассматривает семиозис как неограничен-
*
См.: Эко У. Роль читателя: исследования по семиотике текстов. - СПб.: Symposium; М.:
ный процесс, в котором употребляемые значения слов образуют открытую концептуальную
сеть, где смысл прочитанного реализуется в соответствии с индивидуальным выбором из этой
сети некоторой ее части (“энциклопедии” читателя).
Абдукция же как логическая процедура, осуществляющая принятие гипотез в результате
объяснения посредством рассматриваемого в них множества фактов, употребляется У. Эко для
выражения идеи активного понимания текста по мере его чтения. Предвосхищение будущих и
объяснение прошлых событий — это гипотезы, принимаемые посредством абдукции на основании прочитанного материала (откуда извлекаются объекты семиозиса) и имеющейся у читателя
“энциклопедии” (идейного и культурного аппарата интерпретатора).
Третья особенность книги — попытка У. Эко использовать язык современной логики для
анализа структуры текста и схематичного (формального) описания фабулы. У. Эко применяет
для достижения этой цели язык логики предикатов первого порядка и язык модальной логики.
Кроме того, он использует идею фреймов, принадлежащую М. Минскому как способ организации знаний (концептуализации содержания, излагаемого в тексте) [2] .
Упомянутые особенности книги “Роль читателя: исследования по семиотике текстов” в
контексте культурологической эрудиции ее автора – серьезный повод для размышлений о трудностях развития семиотической теории текстов. Автор книги из двух методологий исследования
эмпирического материала: “от простого – к сложному” и “от сложного – к простому” выбрал
вторую. Очевидно, что семиотический анализ текста тем сложнее, чем сложнее и существенней
прагматика текста — эмоциональное содержание, образность, стилистика и литературная форма.
Согласно Б. Томашевскому “...эмоциональный момент вложен в произведение, а не привносится читателем”. И далее: “...эта эмоциональная окраска, прямолинейная в примитивных
литературных жанрах (например, в авантюрном романе с награждением добродетели и наказанием порока), может быть очень тонка и сложна в разработанных произведениях и иной раз
настолько запутана, что не может быть выражена простой формулой” [3, с. 134].
Иллюстрацией этой мысли Б. Томашевского могут служить соответственно произведения И. Флеминга и Дж. Джойса, анализируемые У. Эко.
Рассмотрим подробнее первую особенность исследования семиотики текстов по У. Эко,
т. е. выбор модельных примеров художественной литературы и, следовательно, использование
методологии “от сложного — к простому”.
От семиотической теории текста естественно потребовать, чтобы М-читатель (согласно
У. Эко это читатель, имеющий компетенцию, соответствующую воспринимаемому тексту) был
Изд-во РГГУ, 2005.
2
способен “настроиться” на характер читаемого текста (исторический роман, философская проза,
мемуары и т. п.). Следовательно, предполагается наличие способности М-читателя к классификации (т. е. реализуемость достаточно простой процедуры). Однако У. Эко предлагает читателям своей книги (т. е. М-читателям) понять его семиотическое исследование, а значит, его идеи
должны быть уточнены и формализованы. В таком случае всякий семиотический исследователь
текстов должен различать разные уровни формализации сходства текстов, а именно: индексальный, пропозициональный, интралингвистический, интегральный. Идея сходства уточняется посредством отношения толерантности (рефлексивного и симметричного) [4].
Индексальный уровень есть задание текста посредством “ключевых слов” (об использовании их в связи с распознаванием темы М-читателем упоминает У. Эко) с последующим установлением сходства текстов, имеющих непустое множество общих “ключевых слов”. В прикладной лингвистике существуют алгоритмы (и соответствующие компьютерные программы)
для построения нормализованных образов текста.
Пропозициональный уровень формализации сходства текстов может быть образован
двумя видами представления текста:
1) нормализованный образ текста, или множество всех простых предложений, содержащихся в нем;
2) нормализованный образ текста, или множество всех его предложений с явно выраженными логическими связками (не, и, или, если ... то, если и только если ... то ...).
Предположим при этом, что каждое предложение переводимо в язык логики предикатов,
например в смысле Г. Кэмпа и У. Рейли [5]. Разумеется, что в случае 1 сходство текстов тривиально определимо как пересечение их нормализованных образов (т. е. множеств простых предложений). Однако и в этом случае можно выделить значимые предложения, содержащие “ключевые слова”, принадлежащие “энциклопедии” М-читателя (это означает учет семантических
характеристик при установлении сходства текстов).
В случае 2 задача установления сходства текстов становится нетривиальной, если учитываются кванторные контексты, модальности и грамматическая категория времени. Однако и в
этом случае данная задача может быть поставлена и исследована логическими средствами анализа естественных языков. Здесь может быть интересным упрощенный вариант пропозициональной структуры текста, который не содержит кванторных контекстов, модальностей и грамматических категорий времени (они унифицируются). Тогда установление сходства двух текстов может быть сведено к преобразованиям в алгебре логики (что, однако, не обеспечивает эффективности этих преобразований в силу их большой алгоритмической сложности).
В этом случае упрощенные тексты (например, научно-технические отчеты об экспери3
ментах) переводимы в язык логики предикатов первого порядка без индивидных переменных и
кванторов (они содержат лишь индивидные константы, предикатные символы, атомарные высказывания, логические связки и построенные при помощи них неатомарные высказывания).
Отметим, что У. Эко в основном пользуется именно таким языком, описывая похождения Пироги и Тамплиера в рассказе А. Алле (гл. 8).
Интралингвистический уровень формализации сходства текстов предполагает использование процедур установления связности текста (например, распознавание анафор), синонимии и
омонимии, грамматических категорий времени и т. п. с использованием соответствующих словарей (нетривиальным является установление соответствий между пропозициональным и интралингвистическим уровнями, а также реализация их кооперативного использования для установления сходства текстов). И наконец, на интегральном уровне формализации сходства текстов
их сравнение должно происходить как с использованием всех перечисленных уровней, так и с
использованием концептуальных словарей или тезаурусов — “энциклопедий” (по терминологии
автора книги “Роль читателя”).
Можно, конечно, возразить против необходимости формализации процедуры установления сходства текстов, предположив, что процесс отнесения текстов к теме есть феномен культурной интуиции [6]. Однако такое возражение было бы уместным, если бы автор книги “Роль
читателя” не занимался исследованием семиотики текстов, а ставил бы своей целью их культурологический и литературоведческий анализ. Но современное семиотическое исследование не
может не пользоваться формальным аппаратом верифицируемых или фальсифицируемых предположений. Установление сходства текстов при отнесении к теме должно быть выполнено процедурно, а следовательно, нужны формальные средства реализации процедуры. Реализуемость
процедурного установления сходства текстов в настоящее время возможна для научнотехнических текстов или даже для текстов типа “common-sense”, но вряд ли возможна для текстов художественной литературы.
Учитывая все сказанное, трудно согласиться с У. Эко, утверждающим, что хотя тексты
художественной литературы более сложны, чем многие иные типы текстов, и поэтому более
трудны для семиотического анализа, но они “...делают такой анализ более интересным и вознаграждающим” [7]. Далее он утверждает, что тексты короткие и простые (например, научнотехнические) допускают возможность большей формализации, но опыт анализа художественных текстов дает более высокую степень понимания.
Эта мысль У. Эко явным образом подтверждает соображение о том, что он пользуется
методологией “от сложного — к простому”: если понятно сложное явление, то простое легко
объяснимо. Дело, как говорится, за малым — пониманием сложного. Напомним в связи с этим
4
особенность художественных текстов, отмеченную Б. Томашевским, — эмоциональный момент,
вложенный в произведение и не привнесенный читателем, присущ этим текстам, а его характеризация в языке научного исследования в силу этого весьма затруднительна. Образы персонажей (облик, характер, история жизни), их отношения и действия, описания среды их обитания,
фабула и сюжет, авторские отступления, идея автора, явно не выраженная в произведении,
стиль и ритмика (в случае ритмической прозы, например у Н.В. Гоголя и А. Белого), культурный контекст — вот далеко не полный перечень, порождающий трудновыразимый в научном
языке “эмоциональный момент” художественного произведения, без восприятия которого не
может быть адекватного понимания текста М-читателем.
У. Эко интересует роль читателя в процессе понимания текста как семиотического объекта, т. е. отношение читателя к тексту в трех аспектах — синтаксическом, семантическом и
прагматическом. Очевидно, что отношение понимания как минимум двуместное и представимо
предикатом “X понимает Т”, где Х — переменная для М-читателя, а Т — переменная для текста.
Однако если вводится типология для М-читателя, то естественно иметь и типологию текстов.
Следующая типология текстов, не претендующая на полноту, в какой-то мере отражает
сложность их восприятия М-читателем. Можно выделить тексты следующих видов: бытовые,
технологические, учебные, общественно-политические, научные, художественные.
Очевидно, что один и тот же М-читатель с присущей ему “энциклопедией” будет иметь
различную степень понимания каждого из текстов этой типологии. Кроме того, естественно
предположить, что для различных видов текстов М-читатель будет применять различные стратегии их понимания, согласно Т.А. ван Дейку и В. Кинчу [8]. У них понимание текста есть
сложный когнитивный процесс, изучение которого принципиально требует применения междисциплинарных методов лингвистики (анализ связного текста, установление лексических связей в предложениях), теории фреймов (выделение концептуальных схем инкорпорации содержания соответствующих частей текста), логики (для интерпретации текста посредством умозаключений, основанных на знаниях воспринимающего текст), социологии и культурологии (для
анализа социальных ситуаций и культурного контекста), психологии (для выяснения роли памяти и возможностей восприятия текста с использованием мнений, установок, ценностных ориентаций и эмоций, необходимых для оценки содержания или коммуникативной направленности
связного текста).
Как отмечает Б. Томашевский, имеется два типа тем в художественном повествовании:
1) темы, в которых существует причинно-временная связь между приводимым тематическим материалом, — их можно назвать фабульными;
2) темы, в которых существует одновременность излагаемого или иная сменяемость под5
тем без внутренней причинной связи излагаемого, — их можно назвать бесфабульными.
В случае 1, т. е. фабульных тем, художественное повествование есть сложное построение, содержащее описание героев, их отношений и сменяемых ситуаций.
Естественно предположить, что формализация процесса понимания текстов этого типа
требует логических средств, отражающих динамический характер текста, — изменение ситуаций, поведения героев и т. п. Формализация же отношений причинности и отношений во времени может быть содержательной, если выразимы “причинные вынуждения” событий и их следование во времени. Соответственно это потребует задания “возможных миров” с изменяющимся
составом предикатных символов (для выражения возникающих изменений в последовательностях ситуаций, представленных в текстах). Важные работы в этом направлении (учет времени,
формализация анафор) см. в [9, 10].
Все сказанное убеждает нас в том, что аппарат стандартной модальной логики для формализации пьесы с тайной Тамплиера и Пироги, применяемый У. Эко, не является вполне адекватным: “возможные миры” ее следует описать динамически. Необходимо отметить, что тайна
Тамплиера и Пироги в некотором смысле аналогична известному софизму Эвбулида:“Электра
не знает, что этот покрытый человек — ее брат Орест”, но “Электра знает, что Орест ее брат”,
следовательно, “Электра не знает того, что знает”. Природа этого софизма связана с тем, что одному и тому же денотату (значению) могут соответствовать разные интенсионалы (смыслы),
ибо денотат есть функция интенсионала; обратное же неверно [11].
Выше было упомянуто, что одной из особенностей книги У. Эко является попытка активного применения семиотических идей Ч. С. Пирса в их неупрощенном виде к проблеме понимания текста читателем. Эта проблема состоит в характеризации в научных терминах отношений “замысел автора  текст  восприятие текста М-читателем”. Понимание текста Мчитателем есть отображение знания, содержащегося в тексте, с установлением некоторого соответствия между замыслом автора и знаниями читателя (т. е. М-читателя с его “энциклопедией”
или тезаурусом). Об идее тезауруса см. в [12].
Речь идет именно о сопоставлении знаний М-читателя и содержания текста. То, в какой
мере поймет текст М-читатель, зависит и от гармонизации замысла автора и его представления в
тексте (художественного совершенства текста), и от способности самого М-читателя отобразить
развитие текста (для фабульных тем – сюжета, а для нефабульных – идей или описаний психологических состояний, явлений природы, воспоминаний и т. п., содержащихся в тексте). Распределение событий и их упорядочение на основе фабульного материала как некоторой литературной комбинации называется сюжетом [3, с. 136].
Представляется очевидным, что различные типы текстов, указанные выше, имеют раз6
личные средства выражения эффектов семиотической прагматики. В самом деле, научные тексты, являющиеся изложением доказательств утверждений или обоснования гипотез, или описания экспериментов и т. п., имеют прагматику с минимальным ее выражением (в таких текстах
она может быть представлена простотой изложения, удобной для понимания текста композицией, справочным материалом, облегчающим понимание, наглядными иллюстрациями: схемами,
чертежами и т. д.). Эмоциональная составляющая в таких текстах практически отсутствует. Это
не означает, что при чтении таких текстов эмоции отсутствуют, однако, говоря словами Б. Томашевского, эмоциональный момент не вложен в такие тексты, реакция на них — феномен психологии М-читателя. Очевидно, что общественно-политические тексты, содержащие агитационный материал, направленный на возбуждение социальных чувств и побуждение к действиям,
содержат эмоциональный момент, будучи развернутыми лозунгами. Как правило, эмоциональное содержание таких текстов не имеет совершенного и изощренного (в художественном смысле) выражения — дело плаката быть прямолинейным, но возбуждающим.
Разумеется, что прагматика художественных текстов насыщена и имеет богатое выражение как явление “изящной словесности”. С семиотической точки зрения следует понять, какого
типа отношения, имеющиеся в художественных текстах, могут быть формально выражены в
языке науки, так как посредством таких отношений и должно быть охарактеризовано понимание
текста Т М-читателем Х в ситуации S, адресованного Х автором этого текста Y. Таким образом,
мы имеем четыре переменных: X, Т, S и Y.
Соответственно могут быть рассмотрены следующие предикаты, представляющие различные отношения формальной прагматики: В(Х, Т) — “X понимает текст Т”, B1(X, T, S) — “X
понимает текст Т в ситуации S”, B2(X, Т, Y) — “X понимает текст Т, адресованный автором Y”,
В3(Х, Т, S, Y) — “X понимает текст Т в ситуации S, адресованный автором Y”. С логической
точки зрения приведенные выше предикаты используются для выражения так называемых
предложений о мнениях [13, 14].
Основным средством прагматики, с помощью которого можно было бы уточнить идею
“понимания предложения”, согласно Р. Карнапу являются “предложения о мнениях” — высказывания вида В(Х, t, р), интерпретируемые следующим образом: “субъект Х во время t считает,
что р”, где р предложение естественного языка.
В отличие от Р. Карнапа А. Чёрч под “р” понимал суждение или “смысл предложения”.
Любое из этих пониманий предложений о мнениях не рассматривает “устройство X”, т. е. систему знаний субъекта, а следовательно, его возможности воспринимать, интерпретировать и
реагировать на предложение р. Однако прагматика (как раздел семиотики у Ч.С. Пирса) предполагает активность интерпретатора, включенного в семиозис, ибо интерпретатор, согласно Ч.С.
7
Пирсу, имеет в уме интерпретант знака. Ч. С. Пирс замечает, что интерпретант включает чувства: ведь должно иметь место по крайней мере чувство понимания значения (meaning) этого
знака. Он развивает свою идею интерпретанта, утверждая, что в это понятие входят также усилие и “мысль”. Таким образом, согласно Ч.С. Пирсу интерпретант может иметь три составляющие: “эмоциональную”, “энергетическую” и “логическую” [15]. Пирс уточняет, что логический
интерпретант имеют не все знаки, а только интеллектуальные понятия, т. е. такие, от структуры
которых могут зависеть рассуждения, касающиеся объективных фактов. Интеллектуальные понятия в некотором смысле — точные идеи, т. е. идеи, требующие употребления по правилам,
явно выразимым. Чем точнее формулируются эти правила, тем “интеллектуальнее” соответствующая идея. А так как “семиозис”, по Пирсу, есть некоторое взаимодействие знака, его объекта и его интерпретанта, то он предполагает сложный когнитивный процесс — эмоциональную
направленность, порождающую усилие (энергетический интерпретант), связанное с устойчивым
знанием применения некоторых правил (логический интерпретант).
Применение правил означает наличие рассуждений, включающих познавательные процедуры. Следовательно, задание предложений мнений у Р. Карнапа, т. е. В(Х, t, р), не выражает
идей прагматики согласно Ч.С. Пирсу, образующей существенный аспект семиозиса.
В книге У. Эко проявляется стремление семиотический анализ текста рассмотреть как
“семиозис”, сводимый к отношению между М-читателем Х и текстом. С этой целью и сопоставляются “возможные миры” М-читателя и текста. Понимание текста означает достижимость из
мира М-читателя в мир текста. Идея задания знаний М-читателя Х явно плодотворна, ибо в
предложениях о мнениях (по Р. Карнапу) В(Х, t, р) Х не имеет содержания.
Однако, как было отмечено выше, когнитивный процесс понимания текста состоит в понимании последовательно сменяемых частей текста с изменяющимися во времени “возможными мирами”, в которых возникают новые и исчезают старые индивиды и предикатные символы,
представляющие отношения. А следовательно, аппарат стандартных модальных логик не адекватен для формализации этого динамического процесса (он годен лишь для случая стационарного набора предикатных символов и фиксированного времени) [8].
Во-вторых, восприятие текста и порождение интерпретанта как для отдельного его фрагмента, так и для текста в целом, с необходимостью требует применения эвристики, которой обладает М-читатель как психологический, культурный и социальный субъект. Из этих соображений вытекают нетривиальные следствия.
Возникает необходимость использования М-читателем в процессе понимания текста синтеза познавательных процедур (У. Эко говорит неоднократно о выборе объяснительных гипо8
тез М-читателем посредством абдукции). В связи с этим обратим внимание на современное истолкование пирсовской идеи абдукции [16].
Пусть Д множество фактов, Н множество всех гипотез таких, что они объясняют Д, тогда
каждая гипотеза h, принадлежащая Н (h  Н), является правдоподобной.
Применительно к проблеме понимания текстов Т пирсовская идея абдукции может быть
сформулирована следующим образом.
Пусть T1, T2,..., Tn-последовательность фрагментов текста Т такая, что
1) Т= Тn,
2) для всех i<n Ti  Ti+1, то есть каждый предыдущий фрагмент содержится в следующем
за ним.
Пусть далее Н множество гипотез, выдвинутых М-читателем таких, что Н  К(Х), где
К(Х) знания Х (его "энциклопедия", по терминологии У. Эко), и имеет место для каждого Т i, i
=1, ..., n, В(Х, Тi) или В(Х, H  Т1i), где H  Ti означает, что из h1&...& hm следует Ti, где
Н= h1&...& hm.
Тогда абдуктивная схема Ч. С. Пирса применительно к пониманию текста Т будет иметь
следующий вид:
Тi фрагмент текста Т, требующий объяснения М-читателем,
Н множество гипотез М-читателя,
Н  К(Х)
Н объясняют Тi
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
все гипотезы из Н, объясняющие Ti, являются правдоподобными.
М-читатель понимает текст, если либо каждый его фрагмент Тi понимаем непосредственно (т. е. воспринимается без рассуждения) — В(Х, Тi) либо существуют гипотезы, выдвинутые
М-читателем посредством рассуждений на основе имеющихся у него знаний К(Х) такие, что
они объясняют Тi, т. е. В(Х, H  Ti).
Эта схема усложняется, конечно, для случаев B1(x, Т, S), В2(Х, Т, Y) и В3(Х, Т, S, Y).
В семиотической теории текста подразумевается, что М-читатель Х имеет систему знаний, а если следовать идее Ч.С. Пирса о семиозисе, то знания X, т. е. К(Х), выразимы через
множество знаков, имеющих интерпретанты с эмоциональными, волевыми и логическими составляющими. Таким образом, некоторая система высказываний, устанавливающая связи интерпретантов Х таких, что они соответствуют комбинациям знаков текста Т, образует его интерпретант. Но построение этого интерпретанта I(Т) есть как результат установления соответствий знаний, выраженных в тексте Т, знаниям X, так и результат эвристики X: рассуждений,
состоящих из индуктивного опыта Х (он хранится в памяти), возможных аналогий с примерами,
9
хранящимися в памяти и имеющимися в тексте, и, наконец, абдуктивного объяснения фрагментов текста посредством гипотез из Н (т. е. тех гипотез, которые выдвинул М-читатель, реагируя
на последовательность фрагментов текста Т).
Строение знаний М-читателя гораздо сложнее, чем устройство фреймов и даже систем
фреймов, ибо фреймы вполне адекватны представлениям знаний о восприятиях, простых конструкциях (мебель, комната и т. п.), допускающих уточняющую (конкретизирующую) классификацию характеристик рассматриваемого объекта.
Абстрактные идеи и конкретные ситуации художественного произведения не могут быть
адекватно представлены фреймовыми конструкциями, где невоспроизводимы логические связи,
эмоциональное построение текста и волевые усилия, которые должен приложить М-читатель
для понимания текста (т. е. построения его интерпретанта).
Следующим важным аспектом уточнения этой схемы формальной прагматики (как части
семиозиса понимания текста) является характеризация семантики понимания текста и выбор соответствующей неклассической логики (отметим, что Р. Карнап использовал двузначную логику
при рассмотрении предложений о мнениях, игнорируя возможность неопределенности).
Ч. Филлмор предложил план развития семантики понимания текста (П-семантики) в отличие от семантики “истинности — ложности”, хотя он и противопоставляет семантику фреймов семантике “истинности-ложности”, считая, что первая имеет приоритет суждений о понимании перед суждениями об истинности (ложности). Он приводит пример простого текста: “Во
время первой мировой войны мать (по рождению) Рональда Рейгана уронила его аналоговые
часы в отверстие деки акустической гитары”. Этот текст понимаем, однако он не мог быть истинным в момент его произнесения из-за использования выражений “мать по рождению”, “аналоговые часы”, “акустическая гитара” и “первая мировая война” [17]. Это означает наличие эффекта немонотонности рассуждения, по Д. Маккарти.
Однако М-читатель способен произвести интеллектуальную процедуру, использующую
его знания из К(Х) для принятия этого высказывания (т. е. для некоторой его оценки как осмысленного), что и означает его понимание. Следовательно, критерием понимания текста является
установление его осмысленности (а не “истинности-ложности”). Но, в свою очередь, можно
предположить, что текст осмысленен, если он реферируем. Факт же реферируемости текста
означает с семиотической точки зрения возможность построения его интерпретанта.
Рациональный анализ текста осуществим, если возможно некоторое принятие его последовательно рассматриваемых фрагментов и самого текста в целом. Это принятие и есть его оценивание, но оценивание, не сводимое к приписыванию истинностных значений “истина” и
10
“ложь”, что означает необходимость применения для этой цели некоторых многозначных логик
как фрагментов формальной семантики (идея принадлежит Д.А. Бочвару).
Рассмотрим теперь несколько вариантов многозначных логик, применение которых может быть полезно для семиотической теории понимания текстов.
Вариант 1: трехзначная логика осмысленности — О3. Будем применять следующий
принцип, подобный коннективной интерпретации логических связок Г. Рейхенбаха: фрагмент
текста осмысленен, если он реферируем. Если фрагмент текста содержит вхождение нереферируемого подфрагмента, то он бессмысленен. Каждый подфрагмент осмысленного фрагмента
или осмысленен, или неопределенен. Если фрагмент неопределенен на i-м этапе чтения текста,
то на j-м этапе, где i < j, он может быть либо осмысленным, либо бессмысленным.
Таким образом, базисом понимания текста является понимание начального его фрагмента (предложения, абзаца, системы абзацев, но вряд ли заглавия). Очевидно также, что понимание целого текста несводимо к пониманию множества его частей: понимание целого может породить понимание соответствующих частей.
Из сказанного вытекает динамический характер образования интерпретанта текста, что
означает высокую сложность семиотической формализации понимания текста М-читателем. В
соответствии с формальными принципами оценивания текста сформулируем трехзначную логику осмысленности О3, согласующуюся с установками статьи Ч. Филлмора относительно Псемантики.
В согласии с традицией Львовско-Варшавской школы логиков рассмотрим логическую
матрицу
М0 = <{O, Н, Б}, {O}, ~, &, v, ),
где О, Н, Б суть соответственно оценки “осмысленно”, “неопределенно”, “бессмысленно”, а О есть выделенная оценка.
Логические связки ~, &, v,  (соответственно: отрицание, конъюнкция, дизъюнкция и
импликация) определяются посредством следующих оценочных таблиц:
p
~p
&
Б
Н
О

Б
Н
О

Б
Н
О
Б
О
Б
Б
Б
О
Б
Б
Б
Б
Б
О
Н
Б
Н
Н
Н
Б
Н
Н
Н
Б
Н
О
Н
Н
О
О
О
Б
О
Б
Н
О
О
Б
О
О
О
Б
Н
О
11
Предложенная логика О3 родственна известной трехзначной логике В3 Д.А. Бочвара [18].
Это логика с “сильной” бессмыслицей.
Можно рассмотреть другой вариант О-логики — О'3 с другой дизъюнкцией:

Б
Н
О
Б
Б
Н
О
Н
Н
Н
О
О
О
О
О
Это логика со “слабой” бессмыслицей [19].
Здесь приведены примеры двух возможных О-логик, которые могут быть использованы
для уточнения идеи понимания текстов в рамках семиотического их исследования. Необходимо
отметить, что можно предложить некоторое семейство таких логик, в котором изменению подлежат лишь импликации (это семейство О-логик состоит из двух семейств для дизъюнкций с
“сильной” бессмыслицей и “слабой” бессмыслицей, рассмотренными выше).
В семиотических исследованиях текстов в стиле Ч.С. Пирса (т.е. с учетом методологии
прагматизма [20]) термин “осмысленность” текста или его части, образованных предложениями,
следует понимать как восприятие текста X, адекватное его реальным (т. е. хранимым в памяти)
знаниям (У. Эко употребляет в своей книге термин “энциклопедия”).
Обратим внимание на следующее обстоятельство, неявно используемое нами при введении предиката В (X, Т) и родственных ему предикатов, — эти предикаты двузначные, принимающие истинностные значения “истинно” (t) и “ложно” (f). Согласно Д.А. Бочвару, они определяются во внешнем логическом языке Le (языке двузначной логики), фактический же анализ
текста (т. е. семиотическое исследование его понимания) осуществляется во внутреннем языке
О-логики, которой соответствует семантика понимания (П-семантика по Ч. Филлмору). Различение внутренних и внешних логических языков было использовано Д.А. Бочваром для анализа
логических парадоксов, природа которых связана со строением формальных понятий (этот факт
важен для семиотики).
Пусть V, &,  – логические связки двузначной логики, v[Ti] — функция оценки фрагментов текста Тi в О-логике, т. е. vm[Ti]  {О, Н, Б}, где m номер этапа оценивания текста Т, m <
n, а Т = Тn, n — номер последнего этапа чтения текста.
Расширяющуюся последовательность воспринимаемого текста представим следующим
образом: T1, Т2 = T1  Т'2, ..., Ti+1 == Ti  T'i+1, ..., Тn = Tn-1  T'n, а Тn = Т.
12
Положим v[Ti+1] = O, если v[Ti] = v[T'i+1] = O; v[Ti+1] = Б, если v[Ti] = Б или v[T'i+1] = Б
(рассматривается “сильная” бессмыслица Б); v[Ti+1] = Н, если v[Ti] == Н или v[Т'i+1] = = Н (но
v[Ti+1]  Б и v[T'i+1]  Б).
Определим предикат “целостности понимания текста Т М-читателем X” W(T, X) следующим образом:
W(T, X)  T0((T0  К(Х)) & T'(((T'  Т) & vm[T'] =
Def
== Н & m  n)  (T0 объясняет Т'))), где К(Х) знания М-читателя X, Т' — содержание его
памяти, достаточное для понимания Ti тех частей текста Т, которые были поняты лишь в конце
чтения Т (будем считать, что Т' представимо также как текст) и для которых vm[Ti] = Н для m 
n. Отношение объяснения, используемое в абдуктивном выводе, будем считать неопределяемым
(т. е. абдукция является исходной познавательной процедурой понимания текста, что соответствует замыслу У. Эко).
Теперь можно определить предикат BO(X, T): “М-читатель Х понимает текст Т”.
BO(x, t)  W(T, X) & {T i | v m [T i] = O&(Т i  T) & (1  m  n) & (1  i  n)}  , где 
Def
— пустое множество, а выражение в фигурных скобках представляет множество всех частей Т i
текста Т таких, что они на m-м шаге оценки (восприятия) текста являются осмысленными с точки зрения М-читателя X.
Различие в принятии М-читателем такого Тi, что vm[Ti] == О, и в принятии текста Т' состоит в том, что в случае vm[T'] = Н М-читатель не принимает (не понимает) текст непосредственно, а включает эвристику, использующую абдукцию на основе его знаний К(Х).
Предлагаемая конструкция есть попытка уточнить идею У. Эко об активной роли читателя
в когнитивном процессе понимания текста — построении интерпретанта текста по Ч.С. Пирсу.
Обратим внимание на факт немонотонности этого когнитивного процесса: если на шаге m
< n vm[T'] = Н, но на шаге n понимания текста T выполняется предикат W(T, X) и Т не содержит
вхождений Т'' таких, что vm [T"] = Б, то vm [T'] = О (“неопределенность” перешла в “осмысленность”) [21].
Вариант II: четырехзначная логика аргументации А4 [22].
Здесь мы рассматриваем расширение логики А4 посредством логической связки дизъюнкции. Рассмотрим следующую четырехзначную логику А4, являющуюся средством формализации (точнее схематизации) принятия текста Т М-читателем X.
М =< {1,-1, 0, }, {1}, ~, , , {&n}nN> логическая матрица; 1, – 1, 0,  суть соответственно истинностные значения (оценки фрагментов текста Т, где n — натуральное число
13
[N — множество натуральных чисел, n  2]), такие, что 1 — фактическая истина, — 1 — фактическая ложь, 0 — фактическое противоречие,  неопределенность.
Пусть задано А множество возможных доводов (аргументов и контраргументов) Мчитателя X, на основе которых он понимает (или не понимает) текст Т, пусть заданы также две
функции выбора аргументов и контраргументов g+ и g– соответственно. Сопоставим текст Т и
последовательность его фрагментов T1, ..., Тn, где
T1  ...  Tn+1  Тn=Т. Пусть Р = {T1, ..., Тn}, определим отображения g+ : Р  2A; g–: Р 
2A, где 2A — множество всех подмножеств А.
Тогда определим функцию оценки v[Ti] следующим образом:
1) v[Ti] = 1, если g+ (Ti)   и g– (Ti) = ;
2) v[Ti] = -1, если g+ (Ti) =  и g– (Ti)  ,
3) v[Ti] = 0, если g+ (Ti)   и g– (Ti)  ;
4) v[Ti] = , если g+ (Ti) =  и g– (Ti) = , где i = I, ..., n.
Логические связки ~, &2, ,  имеют следующие истинностные таблицы:
p
~p
&2 1
–1
0


1
–1
0


1
–1
0

1
–1
1
1
0
0

1
1
1
1
1
1
1
–1
0

–1
1
–1
0
–1
0
–1
–1
1
–1
–1
–1
–1
1
1
1
1
0
0
0
0
0
0
0
0
1
–1
0
0
0
1
–1
1





–1
0


1
–1
0


1
–1
0
1
Отметим, что &2 не является ассоциативной логической связкой, так как 1 &2 – 1 = 0. В
силу этого применяются связки &n(p1, ..., pn), где n  1, для которых определяется функция
оценки v. Соответственно v определяется для ~, &2, v,  посредством истинностных таблиц.
Имеет место утверждение: если для всех i = 1, ..., n выполняется условие g+ (pi)  g+ (q) и
g– (q)  g– (pi), то v[&n (p1, ..., рn)  q] = 1 относительно M, где v — функция оценки А4. Определим теперь К(Х) следующим образом:
К(Х)^ <M, A, g+, g–>, где М - логическая матрица.
Аналогично варианту 1 для логики O3 определим предикат “целостности понимания текста Т М-читателем X” WA(Т, X) следующим образом:
/
WA(T, X)  T0 ((Т0  K(Х)) & T'(((Т'  T) & vm[Т'] =  & m  n}  0 объясняет T'))),
Def
где K(X) определено для логики A4.
14
Определим теперь предикат “М-читатель Х понимает текст Т” BA(X, T):
BA (X, t)  WA(T, X) & {Ti | vm[Ti] = 1 & (Ti  T) & (1  m  n) & &(1 i  n)}  .
Def
Это означает, что в конце чтения текста М-читатель ответил на все вопросы, возникшие
для тех фрагментов текста, для которых vm[Ti] = .
Следовательно, текст Т есть предмет истолкования, и поэтому — он источник вопросов
для интерпретатора (т. е. для случаев, когда vm[Ti]= ). Понять текст в смысле герменевтики значит понять все возникающие в связи с ним вопросы [23]. Таким образом, использование формализма логики аргументации дает возможность развивать логические средства герменевтики посредством А4 (эта мысль сообщена автору Ю.А. Шрейдером).
Одной из задач логического анализа естественных языков является характеризация строения интерпретанта текста, а не только логический анализ предложений (эти две тесно связанные задачи, по-видимому, не сводимы друг к другу). Согласно Ч.С. Пирсу, как уже было сказано выше, всякий знак семиотической системы имеет интерпретант с точки зрения его интерпретатора, а следовательно, и текст как сложный знак имеет интерпретант, содержащий логическую
компоненту (наряду с эмоциональной и волевой).
Выше были рассмотрены два варианта логики, которые могут применяться для уточнения проблемы понимания текста М-читателем. Сделаем следующее предположение относительно строения логической компоненты интерпретанта текста Т, воспринимаемого М-читателем Х
с запасом (в памяти) знаний K(X). Будем считать, что остов интерпретанта будет образован посредством логического следования между фрагментами текста Т, реализуемого в двух вариантах: в логике О3 и в логике А4. Будем рассматривать каждый фрагмент Тi текста Т как конъюнкцию высказываний, выраженных в соответствующих логиках (О3 или А4).
В определениях W(T, X) и WA (T, X) уточним теперь предикат “T0 объясняет Т'”, где Т0 
К(Х), следующим образом: будем считать, что импликации (Т0  Т) принимают выделенные истинные значения в соответствующих логиках ( v A 4 [(T0  T')] = 1 и v O 3 [(Т0  T')] = 0). Таким образом, Т0 - то достаточное множество гипотез, которое выдвигает М-читатель, обладающий
знаниями К(Х), для объяснения тех фрагментов текста, которые он не может понять без рассуждения.
Пусть Ti и Tj – фрагменты текста Т, рассматриваемые как конъюнкции. Тогда рассмотрим все возможные импликации такие, что ((Тi & )  Tj), где []  K(X). Таким образом, Ti и
Tj импликативно связаны, если существует знание  такое, что []  К(Х), где [] — множество
высказываний, а  — их конъюнкция. Фрагменты Тi и Tj текста Т будем рассматривать либо как
15
множество высказываний, либо как их конъюнкцию (в зависимости от контекста их употребления).
Граф всех импликативных связей вида ((Ti & )  Тj), где Ti, Tj — фрагменты текста, a
[]  K(X), отражает строение логической компоненты интерпретанта. Обозначим этот граф с
вершинами Tiи Tj (т. е. фрагментами текста) посредством G1. G1 может быть как связным, так и
несвязным графом. G1 будем называть логическим остовом интерпретанта текста Т для интерпретатора Х в логике О3 (или А4).
Согласно Ч.С. Пирсу интерпретант текста может содержать эмоциональные и волевые
компоненты, распознавание таких компонент — задача лингвистического анализа текста (морфологического, синтаксического, семантического).
Пусть G2 — граф связей между фрагментами текста, заданный посредством различных
отношений (ассоциативных, подчинения, причинно-следственных и т. д.), представленных в
К(Х) (такой граф является графом с помеченными ребрами и вершинами). Если теперь определить композицию двух графов G1 и G2, т.е. G = G1∘G2, то граф G будет остовом интерпретанта
текста Т с точки зрения интерпретатора X. В G возможно отражение всех компонент, указанных
Ч.С. Пирсом, — эмоциональной, волевой, логической (и, быть может, коммуникативной — способствующей пониманию текста посредством ссылок, разъяснений, специальной организации
текста и т. п.).
Если для построения логической компоненты интерпретанта (т. е. графа G) требуется использование  такого, что []  и []  К(Х), то соответствующий текст Т будем называть открытым. Это условие уточняет идею У. Эко об открытых текстах, будучи достаточным условием их открытости. Разумеется, следует сформулировать достаточные условия открытости текста
и для нелогических компонент интерпретанта.
Интересно рассмотреть третий вариант логических средств, которые можно использовать
для построения логической компоненты интерпретанта текста, — логику аналитической импликации У. Перри (W.T. Parry), предложенную им в 1933 г. и модифицированную Дж.М. Даном В
этой логике формализуется следующая идея: если А имплицирует В, то каждая пропозициональная переменная, входящая в В, входит также и в А (эта логика является усиленным вариантом релевантной логики) [24].
Очевидно, что такая логика может быть использована для формализации логического
остова интерпретанта “аналитических текстов”. Граф G, представляющий остов интерпретанта
таких текстов, является линейным в следующем смысле.
16
Пусть Тi — текст, рассматриваемый как конъюнкция высказываний, его образующих, а
[Тi] — соответствующее ему множество этих высказываний. Тогда, как отмечалось выше, [Ti+1]
= [Ti]  [Т'i+1], i = 1, ..., n-l, a T = Тn, где T - рассматриваемый текст. Для “аналитических текстов” имеет место: (T1

Т2), (Т2  Т3), ..., (Tn-1  Тn) — цепь аналитических импликаций, обра-
зующая логический остов интерпретанта текста Т, где “” — аналитическая импликация.
Очевидно, что такими “аналитическими” текстами могут быть простые тексты научного
характера. Тексты же художественной литературы являются “синтетическими”, обогащение их
содержания происходит по мере повествования (развертывание фабулы, например), а их интерпретант, следовательно, не сводим к линейному развертыванию начального фрагмента T1.
Для текстов художественной литературы характерна возможность извлечения из них суперреферата, т. е. идеи, не высказанной явно, но связывающей произведение в единое целое, образуя связный граф G, являющийся остовом интерпретанта. Примерами, иллюстрирующими это
соображение, являются сказка О. Уайльда “Счастливый принц” и рассказ Э. Хемингуэя “Старик
и море”. Благородное служение людям Счастливого принца и ласточки не имеет публичного
признания: “Он хуже любого нищего”, — говорит Мэр. “В нем нет уже красоты, а стало быть,
нет и пользы”, говорит Профессор эстетики. “"Что это такое?" спрашивают туристы, разглядывающие скелет рыбы. «"Tiburon, – сказал официант. – Акулы". Он хотел объяснить им, что произошло».
Но Господь самым ценным в Городе считает оловянное сердце и мертвую ласточку, а подвиг старика оценил мальчик. Соответствующие фрагменты текстов выражают замысел автора
Y, порождая суперреферат всего произведения (однако прямо не выводимый из фабулы).
У. Эко следует семиотическим идеям Ч.С. Пирса и пытается применить их к анализу текстов художественной литературы. По-видимому, можно говорить о двух направлениях в исследовании семиотических систем — Ч.С. Пирса и Г. Фреге. Согласно Г. Фреге имеет место отношение между знаком, его значением (денотатом) и смыслом [25]. Значением предложения, по Г.
Фреге, являются его истинностные значения (истина или ложь), но он замечает, что смысл
сложного предложения может не зависеть от истинностных значений придаточных предложений [25, c. 230-246].
Г. Фреге впервые попытался анализировать эффекты, производимые контекстом, что послужило началом семиотических исследований текста. Однако (в отличие от Ч.С. Пирса) он не
развивал динамические идеи относительности смысла, понимание которого порождено активностью интерпретатора. Эта идея была развита Ч. С. Пирсом, который ввел в научный оборот
понятие неограниченного семиозиса, что и стало источником рассмотрения “открытых текстов”
в книге У. Эко.
17
Последователи и интерпретаторы семиотической концепции Г. Фреге (А. Черч,
Р. Карнап) в качестве основного принципа семантики выбрали понимание смысла как инварианта всех синонимичных предложений. Эта идея использовалась и в теории И. А. Мельчука
“смысл ↔ текст” [26].
Согласно И.А. Мельчуку естественный язык есть преобразователь заданных смыслов в
соответствующие тексты и заданных текстов в соответствующие смыслы. Это преобразование
возможно потому, что существуют многозначное отображение множества смыслов на множество текстов и процедура перехода от смыслов к тексту.
Эта методология оказалась плодотворной для развития принципов и практики машинного перевода в исследованиях и созданных программных системах исследовательских коллективов под руководством И.А. Мельчука и Ю.Д. Апресяна. Однако развитие семиотической теории
понимания текстов зависит от междисциплинарных исследований — лингвистики, логики, психологии, культурологии и литературоведения, — что послужит основанием для семиотических
обобщений.
Представляют интерес и возникающие новые потребности автоматизированного интеллектуального анализа текстов — автоматическая их классификация и экстрагирование [27], а
также использование гипертекстов.
Рассмотренный выше предикат В3(Х, Т, S, Y) отражает сложность междисциплинарного
анализа понимания текстов:
Х — переменная для представления знаний (а не кодов, как это часто отмечает У. Эко в
своей книге [28]); S – переменная для выражения культурной и социальной ситуации при восприятии текста; Т – переменная, значением которой является множество предложений, образующих текст; Y — переменная, значением которой является замысел автора (эта переменная —
средство отражения культурологической и литературоведческой сферы, которые существенны
для текстов с “непустой” прагматикой — художественных, учебных,
общественно-
политических и т. п.).
Развитие семиотической теории понимания текстов (в рамках междисциплинарных когнитивных исследований) должно использовать результаты лингвистической теории анализа
логической природы предложения и его частей. Пионерскими работами в этой области являются
исследования Е.В. Падучевой [29, 30], а также важные исследования А.В. Гладкого, И.М. Богуславского и Л.Л. Цинмана [31, 32].
Объектом исследования семиотической теории понимания текста является не отдельное
предложение (и даже не его вхождение в текст, т. е. учет его контекста), а отношение между
текстом, его интерпретатором и культурной средой восприятия текста. В силу этого для разви18
тия семиотической теории понимания текста средствами когнитивных наук представляется существенным динамическое и “открытое” понимание смысла как процесса семиозиса согласно
Ч.С. Пирсу. Здесь уместно обратить внимание на тот факт, что характеризация интерпретанта
текста с учетом его логического остова является лишь первым шагом к пониманию структуры
интенсионала (или смысла) текста. В связи с этим полезны две идеи: О-смысл и S-смысл [33].
О-смысл терма есть организация его отношений со всеми другими термами в системе человеческих знаний (в текущий момент времени), дающая потенциальную возможность как обзора этих
отношений, так и употребления данного терма с учетом инкорпорации содержания, адекватного
ситуации его употребления. S-смысл есть выбор из О-смысла фрагмента, доступного интерпретатору.
Таким образом, О-смысл соответствует идее неограниченного (объективного) семиозиса,
а S-смысл есть субъективный его образ, реализованный интерпретатором. Развитие же теории
семиозиса возможно при условии уточнения идей, трансформируемых в точно представимые
конструкты (назовем их понятиями). Создание же системы таких конструктов для понимания
текста есть его концептуализация на основе системы обозримых знаний (они обозначены посредством К[Х] относительно М-читателя Х или класса компетентных М-читателей).
Ю.М. Лотман в статье “Выход из лабиринта” – послесловии к книге У. Эко “Имя розы”
(СПб.; Симпозимум, 2000) – замечает, что семиотика как развитая научная дисциплина оформилась в середине XX столетия. (Систематический обзор развития семиотики см. в [34]). Однако и
к настоящему времени нельзя считать, что научный аппарат семиотики (несмотря на развитие
идей Р. Монтегю) достиг зрелости. Сегодня преобладают лишь эмпирические исследования,
проводимые под влиянием семиотических идей. Тем не менее важные связи между логикой и
лингвистикой на высоком научном уровне активно развиваются [35].
Необходимость развития семиотической теории понимания текстов является вызовом
теоретической и прикладной семиотике. В какой мере У. Эко удалось ответить на этот вызов,
решит читатель его книги (такова роль читателя в семиотической практике).
СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ
1. Моррис Ч. У. Основания теории знаков // Семиотика. - Благовещенск: БГК им. И. А. Бодуэна де Куртенэ, 1998. - С. 36-88.
2. Минский М. Фреймы для представления знаний. - М.: Энергия, 1979.
3. Томашевский Б. Теория литературы. - М.; Л.: Госиздат, 1930.
4. Шрейдер Ю. А. Равенство, сходство, порядок. - М.: Наука, 1971.
19
5. Каmр Н., Reyle U. From Discourse to Logic. - Dordrecht; Boston; London: Kluwer Academic Publ., 1993.
6. Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов. - М.: Языки славянской культуры, 2001.
7. Эко У. Роль читателя: исследования по семиотике текстов. - СПб.: Symposium; М.: Издво РГГУ, 2005. - С. 15.
8. Дейк Т. А. ван, Кинч В. Стратегии понимания связного текста // Новое в зарубежной
лингвистике. - М.: Прогресс, 1988. - Вып. 33. - С. 153-211.
9. Groenendijk J., Stokhof M. Context and information in dynamic semantics // Working models of human perception / ed. by B. Elsendoom, H. Bouma. - New York: Academic Press, 1988.
10. Groenendijk J., Stokhof M. Dynamic predicate logic: toward a compositional,
non-representational semantic of discourse, linguistics and philosophy. - London, 1990. - Vol.
13.
11. Карнап Р. Значение и необходимость. - М.: Иностранная литература, 1959.
12. Мастерман М. Тезаурус в синтаксисе и семантике // Математическая лингвистика. - М.:
Мир, 1964. - С. 160-176.
13. Карнап Р. О некоторых понятиях прагматики // Карнап Р. Значение и необходимость. М.: Иностранная литература, 1959. - С. 353-356.
14. Rescher N. Topics in Philosophical Logic. - Dordrecht: D. Reidel Publ., 1968. - Ch. 5.
15. Peirce C. S. The Essential Peirce. - Indiana Univ. Press, 1991. - Vol. 2. - P. 398.
16. Финн В. К. Синтез познавательных процедур и проблема индукции // НТИ. Сер. 2. 1999. - № 1-2. - С. 8-45. (Перепечатано в сб.: НТИ. Сер. 2. - 2009. - №6. - С. 1-37. – Ред.)
17. Филлмор Ч. Фреймы и семантика понимания // Новое в зарубежной лингвистике. - М.:
Прогресс, 1988. - Вып. 33. - С. 52-92.
18. Бочвар Д. А. Об одном трехзначном исчислении и его применении к анализу парадоксов
классического расширенного функционального исчисления // Математический сборник.
Новая серия. - 1938. - Т. 4, вып. 2. - С. 287-308.
19. Finn V. K., Anshakov О. М., Grigolia R. Sh., Zabezhailo M. I. Many-Valued Logics as
Fragments of Formalized Semantics // Acta Philosophica Fennica. - 1982. - Vol. 35. - P. 229272.
20. Пирс Ч. С. Начала прагматизма. - СПб.: Алетейя, 2000.
21. Artificial Intelligence. - 1980. - Vol. 13.
22. Финн В. К. Об одном варианте логики аргументации // НТИ. Сер. 2. - 1996. - № 5-6. С. 3-19.
20
23. Гадамер Х.-Г. Истина и метод. - М.: Прогресс, 1988. - Ч. 2. - С. 435-446. (См. раздел о
логике вопроса и ответа.)
24. Dunn J. M. A Modification of Parry's Analytic Implication // Notre Dame Jornal for Formal
Logic. - 1972. - Vol. 13, № 2.
25. Фреге Г. Логика и логическая семантика. - М., 2000.
26. Мельчук И. А. Опыт теории лингвистических моделей “смысл ↔ текст”. - М.: Наука,
1974.
27. Intelligent Scalable Text Summarization // Proceedings of a Workshop Sponsored by the Association for Computational Linguistics. - Madrid, 1997.
28. Эко У. Отсутствующая структура: Введение в семиологию. - М.: Петрополис, 1998.
29. Падучева Е. В. О семантике синтаксиса. - М.: Наука, 1974.
30. Падучева Е. В. Высказывание и его соотнесенность с действительностью. - М.: Наука,
1985.
31. Гладкий А. В. Синтаксические структуры естественного языка в автоматизированных
системах общения. - М.: Наука, 1985.
32. Цинман Л. Л. Язык для записи лингвистической информации в системе автоматического перевода ЭТАП (опыт “практической логики”) // Семиотика и информатика. - 1986. Вып. 27. - С. 82-120.
33. Финн В. К. Интеллектуальные системы и общество: идеи и понятия // НТИ. Сер. 2. 1999. - № 10. - С. 6-20.
34. Иванов Вяч. В. Избранные труды по семиотике и истории культуры. - М.: Школа “Языки русской культуры”, 1998. - Т. 1. - С. 605-812.
35. Handbook of Logic and Language / ed. by J. van Benthem, A. ter Meulen. - Cambridge: Mass.
Press; Amsterdam, 1997.
Материал поступил в редакцию 08.06.10.
21