Евгений Драдигер Необычный следственный эксперимент в
реклама
Евгений Драдигер Необычный следственный эксперимент в новогоднюю ночь Вместо пролога Господа! Эта поучительная, насквозь пропитанная черным юмором история с печальным концом о двух проходимцах и молодом парне, обладавшим колоссальной физической силой и большим благородным сердцем, могла не стать достоянием гласности, если бы не… Стоп! Начну сначала и поведу свой рассказ о них поэтапно… Глава 1 Осужденный строгого режима некто Георгий Панченко жутко не желал встречать надвигавшийся Новый год в камере ПКТ (помещение камерного типа). На клочке бумаги он написал другу записку, в которой слезно молил того похлопотать о нем перед колонийским врачом. «Утомилась моя грешная душа, братан! – такими словами начиналось его послание. – Нет больше мочи терпеть ментовский беспредел, сидеть в этом вонючем клоповнике. А тут, братан, как назло это – Новый год! Потолкуй с лепилой (врач), подскажи этому Пирогову, что я безнадежный сердечник и соври еще чего на свое усмотрение. По-другому мне не попасть на исповедь к батюшке, так и загнусь здесь без глотка чистого воздуха. Жму твою мужественную гратку. С ув. Жора Труба!». Получив такого содержания записку, Николай Удовиченко усмехнулся. Для усмешек у него на тот момент были все основания. В этом месяце он обыграл несколько простоватых мужичков, и благодаря этим выигрышам на его голову посыпались банковские билеты, как в октябре с деревьев осыпаются листья. - А че, - подумал Николай, - в натуре красноголовые приморили в яме моего кореша. Пойду-ка я потрещу с завхозом санчасти. Пусть этот козел купит у главного лепилы нам билеты на областную больничку. Приняв это благородное решение, он набросил на тело бушлат и, подцепив рукой шапку с нары, отправился в лагерный лазарет. Завхоз санчасти оказался на своем месте, но цена билетов на поезд, следовавший до станции города Харькова, выросла в предпраздничные дни вдвое. - Поверь мне, Колян, - клялся главный шнырь зоновской больнички, - это не я цену задрал! Главный так велел. Сам знаешь, сколько охочих позагорать на областной больничке на праздники. Вот он и стал разборчивым. За десятидневный отпуск вдвое больше загнул. - Ладно! – Николай оборвал причитания активиста и пригрозил: - Я плачу! Но смотри, чтобы сбой не вышел! Он стащил с ноги яловый сапог, вытащил из него устилку и расслоил ее пополам. Прокладкой в устилке оказалась сторублевая купюра. - Кто второй? – спросил завхоз, приняв из рук Николая стольник. - Жорка! – ответил Николай и дополнил: - Кореш мой! Куда я без него, скучно будет! - Жорка?! – переспросил взволнованно завхоз и, сглотнув набежавшую слюну при виде сотенной купюры, возразил: - Жора не пойдет! Он сидит в БУРе! Режим насчет него очень строг… - Это теперь не моя боль! – оборвал его Николай и пояснил грубым голосом: - Я дал тебе в руки деньги, ты взял. Теперь это твой головняк (головная боль)! Вот и решай его ты, - сказал Николай в заключение разговора и, не дождавшись ответа оппонента, вышел из его каптерки. На следующий день после описанного выше разговора ни с того ни с сего в помещение штрафного изолятора пришел главврач колонийской больницы. Заслышав его приход, штрафники забарабанили по железным дверям камер руками и ногами, требуя, чтобы он посетил каждую из них. В ответ на стуки и выкрики штрафников доктор, перекрикивая поднявшийся шум, громко крикнул: - Я пришел осмотреть тяжелобольного! Не мешайте мне работать! Шум тут же стих, и помещение штрафного изолятора погрузилось в привычную здесь полудрему. Доктор удовлетворенно хмыкнул и сказал дежурившему в помещении контролеру приказным тоном: - Доставьте в кабинет осужденного Панченко! Вчера дежурный помощник начальника колонии передал в медчасть его жалобу, и мне необходимо осмотреть этого больного. - С ним и вправду беда случилась! – сочувственно сказал контролер. – Ходит по камере, будто пополам переломанный. Я спросил его, когда принимал дежурство: «Радикулит?». А он: «Нет! Подорвался, когда туалетный бак с дерьмом выносил сливать!». Этот бак, товарищ доктор, и пустой тяжелый, а когда в нем полно дерьма, и подавно! Одному трудно, да и несподручно нести его. - Он что, - спросил доктор, - один сидит? - Блатной! – подтвердил контролер. – На данный момент у нас сидят одни проигранные. Они боятся идти к нему в камеру. Этого контролера арестанты окрестили прозвищем Петушиная Грудь. Его плечи были заметно отведены назад, и казалось, что его только что ударили кулачищем промеж лопаток. Из-за этого его узкая грудь выпирала вперед колесом. Во всем остальном он был мужик правильный. Вряд ли можно было отыскать в областном управлении лагерей служащего с такой выправкой, как у него. Форма на нем сидела как влитая, была всегда безукоризненно отглаженной и чистой. Хромовые сапоги сняли, и каблуки на них не имели намека на стоптанность. К этим отличиям можно уверенно сообщить о его нравственности. Никто не мог его заставить переступить черту закона. Во время его дежурств в штрафном изоляторе штрафников не избивали перед водворением в камеру и кормили строго по норме. Во время отсутствия контролера доктор осмотрел себя в висевшем на стене зеркале. С усталого вытянутого лица смотрели из зеркала изнеможенные карие глаза. Густые, отросшие до мочек ушей бакенбарды придавали его внешности гусарский вид. Он одернул халат на располневшей фигуре, обошел стол и присел на рабочее место контролера штрафного изолятора к столу… - Здравствуйте, Виталий Сафронович! – раздался снизу голос, и доктор поднял на говорившего усталые от пьянки и бессонной ночи глаза. На входе в кабинет в позе «раком» стоял осужденный. На его спине стояла пугающая воображение надпись «ШИЗО» (штрафной изолятор). На лице штрафника питалось безграничное страдание, вызванное болью в простреленной радикулитом или срывом пояснице. - Здравствуй, Панченко! – поздоровался с «больным» доктор и сочувственно спросил: - Опять поясницу прострелило? - У-гу! – подтвердил штрафник. - Ну… что мне делать с тобой? – посетовал доктор и сокрушенно добавил: Ума не приложу! – Он на минуту задумался и, очевидно, что-то вспомнив, распустил в улыбке лицо и весело сказал: - А давай-ка, братец, я отправлю тебя в Харьков на областную больничку! Один больной отказался ехать туда в праздничные дни. Вместо его я и отправлю тебя туда. (На самом деле больной и не знал, что ему выпал счастливый билет отдохнуть от лагерных забот в областной больнице и заодно подлечить грызшую его желудок язву. Но речь в этом рассказе не о нем…). - Если мне помогут там, - простонал Жора, - так я, в общем, и не против. (Как видите, господа, первое «если бы не…» отпало само собой). Глава 2 Эта служебная поездка была последней в боевой биографии солдата внутренних войск. Два года верой и правдой Андрей Гусевич служил Родине, охраняя покой граждан огромной страны от содержавшихся под стражей в исправительных учреждениях Советского Союза убийц, насильников и воров всех мастей, тех, кто не хотел честно жить на свободе. Второй год службы он провел, что называется, на колесах. Его взвод конвоировал уголовников во время перевозки их в спецвагоне. Этот вагон арестанты нарекли столыпинский. Маршрут поезда, к которому подцепляли спецвагон, был прост и никогда не менялся. Новогодние праздники Андрею выпало провести в конечной точке маршрута в городе Харькове. Сразу после праздников они примут этап и во Львове… От одной мысли о том, что во Львове его ждет приказ о демобилизации из внутренних войск, у Андрея от счастья замирало сердце. На промежуточной станции конвою предстояло принять двух больных заключенных и препроводить их в Харьковскую тюрьму. «Было бы хорошо, - размышлял Андрей, - чтобы эти больные оказались при деньгах или имели при себе «ширпотреб»! (Поделки лагерных «Кулибиных»). Андрей был в лагерном взводе последним из набора его сверстников и имел единоличное право продавать транзитным «пассажирам» запрещенные продукты питания: водку, одеколон и чай. Он впился взглядом в лица больных арестантов, которые ехали в больницу из колонии строгого режима, и облегченно вздохнул. Из-под бровей нахмуренных лиц смотрели глаза хищников. Несмотря на мороз на улице, под милостиновыми фуфайками не было ничего, кроме белых шелковых маек. В лювые сапоги урок стекали вольного пошива шерстяные брюки. «Блатари! – подумал Андрей. – С этими можно вести «дела», не опасаясь засвета! Он задвинул дверь отсека, в который поместил этапируемых, и, дождавшись, пока конвоиры и прапорщик пройдут в служебное помещение, обратился к низкорослому черноволосому парню приглушенным голосом: - Что пожелаете, господа блатные? - А че у тя есть? - тихо спросил Николай. - От буры до бокса! – ответил Андрей. Эту «присказку» он перенял у заключенных и «дрыстел» ею к месту и не к месту. - Водяра по четвертаку? – спросил Николай уже со средней полки. - Ага! – весело кивнул головой «старик», и по его веснушчатому лицу расплылась широкая мальчишеская улыбка. (Как видите, господа, они правдами и неправдами таки поехали в областную больницу. Благодаря этому обстоятельству само по себе отпало второе «если бы не…»). Глава 3 Мент! Это слово-определение перестало быть нарицательным и давно заняло положенное ему по праву место в толковом словаре русского языка. Но в среде заключенных оно имеет несколько более широкое толкование, чем у языковедов. Оставим в покое милицию и обратим взгляды на сотрудников системы исполнения наказаний. Любой сотрудник или служащий в ней, имеющий воинское звание - медсестра или врач медчасти или тюрьмы, мастер на колонийском предприятии, контролерский состав и все руководство тюрем и лагерей, - в глазах типажей уголовных дел – «менты»! В силу этого положения я не имею право оскорбить это многогранное русское слово-определение невниманием, и вы, господа, довольно часто встретите его на страницах моего «произведения». И если мент благородный человек и его поступки вызовут у вас уважение, вспомните, господа, последнюю роль в кино Володи Высоцкого и читайте здесь слово «мент» с достойным его уважением. Если представитель этого класса общества попросту негодяй, вкладывайте, не боясь (как это делаю я), в слово-определение интонацию и смысл по своему внутреннему убеждению. Итак… (прим. авт.) Харьковская тюрьма или, если вам угодно, господа, тюрьма города Харькова, прозванная в народе «Белый лебедь» - из-за выкрашенных в белый цвет ее корпусов, стоит в городе на «холодной горе», в километре от железнодорожного вокзала. За несколько лет до описываемых мною событий рядом с железнодорожным вокзалом города Харькова, находилась еще одна очень старая пересыльная тюрьма. Она не была тюрьмой в полном смысле этого слова. Но в то же время была тюрьмой. Через нее из Украины на Север гнали этапы заключенных. В ней не было следственных и сужденных камер, такого необходимого атрибута для каждой тюрьмы! Камеры в ней, конечно, были, но только транзитные. Заключенные пребывали в них от нескольких суток до нескольких недель с момента поступления до отправки на этап… Очевидцы рассказывали, что когда тюрьма перестала быть нужной (случается и такое), ее взорвали! И все-таки ментам не удалось с первой попытки уничтожить немое свидетельство человеческих слез и мук, свидетельство повинно и безвинно поломанных судеб и несбывшихся людских надежд. Старое здание тюрьмы от взрыва подпрыгнуло на метр, но сложенный из дореволюционного кирпича дореволюционными каменщиками тюремный корпус устоял и даже трещины не дал! Менты есть менты! Они окружили здание тюрьмы со всех сторон и приказали подрывникам пробурить в ее стенах набуры и набить их «смертельной дозой» динамита с запасом в десять раз (как контрольный выстрел в голову). Страшной силы взрыв потряс воздух, и больше никто не узнает о том, что происходило внутри полутораметровых стен на протяжении ста лет! А рассказать им было о чем… Именно через эту транзитную тюрьму во время правления большевиков гнали из Украины многочисленные этапы заключенных на строительство Беломорканала, для работы в рудниках воркутинских шахт, а также на многочисленные лесоповалы районов Крайнего Севера… В связи со сносом транзитной тюрьмы заключенных, которые продолжали следовать транзитом через город Харьков, теперь содержали в первом корпусе следственной тюрьмы в специально отведенных для этой публики камерах. Это, господа, и есть третье «если бы не…», благодаря которому я рассказываю вам эту историю. Глава 4 Камера – палата областной больницы, в которую поместили по прибытии наших знакомых проходимцев Жору и Николая, была рассчитана на семерых хворых. Больных в ней оказалось всего девять душ. Жора и Николай подумали и, не придумав ничего лучше, согнали со своих мест простоватых мужиков, затем, нацеремонясь, улеглись на их кроватях в углу камеры. Вскоре их поодиночке вызвал заведующий терапевтическим отделением. Он терпеливо выслушал их многочисленные жалобы и назначил каждому из них реабилитационный курс лечения – витамины трех групп, глюкозу, хлористый внутривенно и… - Перетер я со старшим санитаром о делах! – дождавшись Жориного возвращения, сообщил Колян приглушенным голосом. - И что он? – спросил Жора так же тихо. - Спирт – пятьдесят рубликов за пол-литра. Колеса (таблетки с содержанием психотропных компонентов) – по десятке за палку (упаковка из десяти таблеток). - Класс! – обрадовался Жора. – А когда срастется? - Завтра вечером. - Под самый Новый год! Ништяк! – еще больше обрадовался Жора. - Пацаны! – обратился к друзьям пожилой арестант, на кровати которого развалился Жора. – А у нас того! - Чего того? – одновременно переспросили проходимцы. - Бабы за стеной! – весело сообщил мужик. - Сколько менты просят за случку? – спросил его более молодой Жора. - А зачем менты? – рассмеялся новый знакомы й и объяснил мотив своей радости: - Мы с ребятами замастырили в стене лаз! Только смена поменяется, до утра будем нырять к телкам в камеру. Ха-ха-ха! - Где кабур? – подозрительно спросил Николай и бросил взгляд на простенок. - За вашей тумбочкой! – шепнул тот друзьям. - Врешь?! - не поверил Жора. - Сукой буду! – поклялся тот и побожился: - Век воли не видать! Жора заглянул за тумбочку, и его рот непроизвольно открылся от удивления. В простенке зияла дыра полметра на полметра! - Ништяк! – в который раз с момента выезда из колонии обрадовался он. - А че мочалки (женщины)? – спросил Николай мужика и с опаской посмотрел на дверь, в которой мерцал глазок. - С ними уговорено! – заверил мужик. – Без добра старой воровайки (бывалая женщина) мы бы не затевали ковырять стену… Главврач областной тюремной больницы пятидесятилетний мужчина с розоватым лицом, голубыми блеклыми зрачками и рыжей копной волос на голове окончил последний рабочий день в уходящем году. Прежде чем покинуть на праздничные дни свой пост, он дал старшему надзирателю больничного корпуса указания: - У нас в палатах нехватка мест, а зоновские врачи, как сговорились, направляют к нам все новые и новые партии заключенных, и, главное, под самый Новый год. И что особенно интересно, посылают к нам не больных, а неисправных симулянтов. - Что же делать? – сочувственно спросил главврача пожилой старшина и пригладил мясистой кистью замасленный китель на месте выпиравшего изпод него живота. - А вот что, - посоветовал доктор, - за малейшее нарушение дисциплины направляйте нарушителей в транзитную камеру и первым же этапом отправляйте назад в лагерь. Господа! Кто, на ваш взгляд, этот эскулап – доктор или ментяра? - И с хирургического отделения тоже? – удивленно спросил мент. - Только тех, - смягчился доктор, - у кого сняли швы! - Только Жора придвинул к стене тумбочку, как открылась дверь камеры и в нее вошла команда надзирателей. Главным в ней был старшина – старший контролер больничного корпуса. Он был старым служакой и даже намеки старших по званию (главврач имел звание майора внутренних войск медицинской службы) понимал в буквальном смысле как приказ. Он решил не ждать, пока кто-то из больных нарушит режим содержания, и решил выявить таковых проверенным и старым, как тюрьма, способом – путем досмотра спальных мест, тумбочек и личных вещей заключенных… - Всем встать! – гаркунл он с порога больным и приказал дополнительно: Построиться на проходе между кроватей по двое! Больные выполнили приказ корпусного, и контролеры приступили к обыску камеры-палаты. - Твою мать! – выругался контроль, заглянув за тумбочку, которая стояла между кроватей наших старых знакомых, господа. – Эти бляди, - он указал на Николая и Жору, - подпортили простенок! По неписанным, но безоговорочно действующим тюремным законам (понятиям) ни Николай, ни Георгий, какими бы они проходимцами ни были, не имели права кивнуть головой в сторону тех, кто проделал в стене лаз в женскую камеру. Не имели права по тем же причинам смолчать и не признаться те, кто его продолбил. Жорка и Николай не перешагнули черту тюремного закона. Мужики же, продолбившие в стене лаз, промолчали… Это, господа, была четвертая причина, в силу которой я рассказываю вам эту историю. Не будь этого четвертого «если бы не…». Глава 5 Транзитная камера, в которую перевели из больничной палаты Николая и Георгия, была прозвана арестантами (как, впрочем, и иные в иных тюрьмах СССР транзитные камеры) вокзалом! Более точного и подходящего названия этому помещению невозможно подобрать ни на одном языке мира. Здесь содержались арестанты, следовавшие транзитом через Харьковскую тюрьму к месту отбытия срока наказания. Встречались здесь и коренные харьковчане. Те, кого осудили отбывать срок заключения в другой области. В длину вокзал имел тридцать метров, в ширину – что-то около десяти. Двухъярусных нар в нем насчитывалось до шестидесяти, а желающих поваляться на них в новогодние праздники оказалось сто пятнадцать душ! Вы, господа, подумали, что я вру! Нисколько. В праздничные дни несколько этапов отменили. Вот их и собралось в вокзале столько, сколько я вам наврал. Не верите мне, спросите у корпусного первого корпуса. Ах да! Я вас с ними еще не познакомил. Подождите немного, он еще не заступил на дежурство… В вокзале стоял галдеж, как и на вольном вокзале. Но галдели здесь далеко не все. Громко разговаривали косившие под блатных и собственно сами блатные, которые принимали участие в азартных играх. Слева от двери вокзала находился один на всех общий туалет. По невыясненным до конца причинам и обстоятельствам арестанты присвоили ему красивое древнерусское женское имя Параша. Очевидно, в связи с тем, что туалет утратил мужской род и благодаря заключенным приобрел в начале 70-х годов 20-го века администрация Харьковской тюрьмы решилась и наконец отгородила ее от мужчин металлической загородкой. Какой-то идиот нацарапал на загородке Параши этого вокзала гвоздем надпись. Такого содержания тату наносят внизу живота некоторые заключенные женского пола: «Вход без стука!». Так вот! Именно за этой изгородкой, спрятавшись от бдительного ока надзирателя, собралась шумная компания любителей потянуть короля за бороду. Ясное дело! Николай и Георгий приняли в игре самое активное участие. Далеко за полночь игроки притихли, и игра сошла на нет. Причина была банальной. У некоторых игроков опустели вещевые мешки, и не только… Пока Николай подсчитывал нажитую ими в игре «капусту» (деньги), Жорка сортировал выигранные у партнеров вещи. - Два комплекта робы, - шевеля губами, тихо посчитал он, - семь пар трусов, пять маек, три пары теплого белья и двадцать пар носков! – Он осмотрелся вокруг, ища недостающие вещи. Кинув взгляд на пол, весело окончил счет: Три пары прикроватных тапочек! Одни вещи, выигранные проходимцем, были новыми, другие пережили не одну стирку и видели много других бед. Но последнее замечание автора не огорчало Жору, а, наоборот, забавляло! В этот момент он как ребенок испытывал чистую радость, злорадствовал над проигравшимися. - Триста сорок рублей! – объявил Николай, окончив подсчет выигранных денег. – Что делать с вещевой квитанцией, - посетовал он, - ума не приложу. Эту квитанцию они выиграли у парня по имени Сергей. Худощавый арестант среднего роста с цыганскими черными глазами при поступлении в Харьковскую тюрьму сдал свои личные вещи в вещевую каптерку. Во время отправки на этап ему было достаточно предъявить квитанцию, и каптерщик был обязан вернуть ему вещи. При этом предъявлять удостоверяющий личность документ не было нужды. Это обстоятельство позволяло взять при наличии квитанции его вещи любому, кто бы ее ни предъявил… В силу этого положения вещей Сергею позволили поставить на кон квитанцию при отсутствии вещей. Это и послужило в скором времени камнем разд… Стоп! Я забежал вперед! - Ого! – воскликнул Жора, прочитав перечень. – Тут, Колян, делов на сороковник. - Он и оценил свои тряпки на сороковник! – напомнил Жоре друг и перечислил вещи по памяти: - Шерстяной олимпийский костюм, новое махровое полотенце и тапочки с задниками! Это тебе, Жора, не хули-мули! Вещи того стоят! Но вот, Жора, - пожаловался Николай, - грызет меня измена. Не нравится мне этот чернобровый чижик. Больно скользкий. Думаю, если его заберут на этап раньше нас, он насвистит ментам, что потерял квитанцию, и они отдадут ему наши вещи. - Поживем – увидим! – философски заметил Жора и предположил: - Может быть, нас раньше из этого гадюшника выдернут! Или что-то придумаем на опережение… С этими далеко идущими планами проходимцы позалазили на вонючие тюремные одеяла и окунулись в предновогодние тревожные арестантские сны. Квитанция на вещи, попавшая в загребущие руки проходимцев, как это ни странно, оказалась пятым «если бы не…», не попади она им в… Глава 6 Утром последнего дня уходящего в прошлое года Жорка потолковал с понятливыми и непонятливыми мужиками, и через полчаса их столу мог позавидовать любой человек, находящийся под стражей в этот исторический день. - Жрачка, Жора, - сказал Николай, глядя на друга, нарезавшего заточенным черенком ложки сало и колбасу, - дело поросячее! Ума не приложу, пожаловался он Жоре, - как нам раздобыть к праздничному столу делов (спиртное)? - Скоро нас выведут на прогулку, - напомнил Жора. – Нужно только не моргнуть. Менты по-любому затарились на праздник водкой. Только вот вопрос, сколько они запросят? - Думаю, - предложил Николай, - меньше тридцатника не крикнут! - Бери выше! – возразил Жора. – Меньше полтишка не объявят! Забыл, что за день на дворе? - Помню, - сказал Николай и, тяжело вздохнув, заговорил с неприкрытыми грустными нотами, – последний Новый год на воле мы с женой отпраздновали вдвоем. Она накрыла стол, а я, не поверишь, Жора, сунул ей вместо подарка в руку пачку презервативов. Знаешь, Жора, такие с рожками и черного цвета? - Откуда! – честно признался Жора. – Разве ты забыл, я с шестнадцати лет по тюрьмам и лагерям катаюсь. А почему ты вспомнил эту историю с кандонами? – спросил он Николая после двухминутной паузы. - Неблаговерная вспомнилась, - признался Николай. – Ох и жлобиха же она была у меня! Фраер ее не тронь! Хозяюшка! - Наверное, жил с ней, - не без зависти спросил Жора, - как у Бога за пазухой? - Иной раз, - признался Николай, - даже подташнивало! Я почему про кондоны вспомнил. Хочешь приколю? - Валяй! Один хрен нечего делать! - Так вот, - повел Николай свой новогодний рассказ, - слез я с нее и презер бросил под нару. - Куда бросил? – переспросил Жора. - Ну-у… - поправился Николай, - бросил под нашу супружескую кровать. Так она как завопит, весь кайф поламала. Зачем, говорит, ты его туда бросил? - Наверное, испугалась, что ваша дочка найдет его там, - предположил Жора. - Не-ет! – возразил Николай смеясь. – Она хотела его по второму разу использовать! - Наверное, ей понравилось с черным презером!? – то ли подначил, то ли спросил Жора. Проходимцы переглянулись и зашлись дружным похабным смехом. - Прогулка! – прокричал на коридоре контролер и ударил металлическим ключом по металлической двери вокзала. - Неужели, Жора, встретим Новый год сухарями (в трезвом виде) ? – спросил Николай друга по дороге в камеру из прогулочных двориков. - Нас вывели на прогулку в третьей очереди, - напомнил Жора. – Очевидно, менты рассовали то, что занесли на объект, по камерам тех, кто гулял до нас. Возле двери вокзала возвращавшихся с прогулки арестантов встречал большой мужчина в общевойсковой форме. В народе говорят про таких: «Шифоньер!». В нашем конкретном случае, господа, это утверждение отвечало истине на все сто процентов. Представьте детину двух метров роста, ста сорока кило живого веса, и вы согласитесь со мной. Если верить приколотому к его кителю значку «Мастер спорта», он был мастером спорта по тяжелой атлетике, не меньше! Вы, господа, подумали, это и есть «Геркулес» - человек, обладавший колоссальной физической силой и большим благородным сердцем, к встрече с которым я вас веду по страницам своего произведения? Поспешный вывод! Наш герой находится рядом, и сейчас я его сдам с потрохами! Этот бизон брал за шиворот каждого заключенного, и, объявив порядковый номер, швырял в камеру, как каждый уважающий себя мужчина швыряет любимчика жены, нашкодившего или попавшего под руку кота, вкладывая в усилие всю богатырскую силу! Он сгреб хилого другана Жоры за ворот бушлата и с выкриком «девяносто второй!» швырнул проходимца в дверной проем. Словно семибалльная волна подхватила тело Николая и унесла в глубь утробы людоеда – камеры, обруганной терпигорцами: «Вокзал!» Видя творимый надзирателем «беспредел», Жора замешкался, пропустив вперед высокого чернявого худощавого и широкоплечего парня. Амбал поймал ворот его фуфайки и, предвкушая долгий и стремительный полет, послал очередной «снаряд» по назначению! Но не тут-то было! Парень не сдвинулся с места и на миллиметр! Монстр в общевойсковой форме уперся в худую спину арестанта обеими лапищами (у другого мужчины ноги тоньше) и что было мочи повторил попытку, на этот раз у него получилось. Парень уступил, но … не больше полметра! И то только потому, что был влажный пол. Ага! Думаю, господа, теперь вы догадались! Мент изумленно посмотрел на парня и промолвил: - Уважаю! Каким видом спорта занимался на воле? - Коров пас! – ответил тот и с достоинством вошел в вокзал. Никто, кроме Жоры, не придал этому случаю значения. Да и он заинтересовался им лишь потому, что сам выполнил несколько лет назад норматив мастера спорта по тяжелой атлетике. Но собственного веса у него было вдвое меньше, чем у контролера, и он осознавал, какому колоссальному по мощи толчку сумел возразить этот парень. - Ты, Колян, видел, – спросил он кореша,- как обломался наш мент на этом парнишке? - И че? - Он зауважал его не на шутку. С этого прикола и мы с тобой могли бы коечто поиметь. - Думаешь, Жора, зачекерить мента через этого парня? - Ага! – подтвердил Жора. - Ну что ж, дерзай! – согласился Николай и дал дельный совет: – Этот парень кучкуется с тем мужиком, что руки моет в умывальнике. У него и попытай, чем наш «Геркулес» дышит. Жора по ходу к своему месту перехватил мужика, на которого ему указал Николай, и провел короткое дознание: - Привет, горемыка! – поздоровался он с низкорослым худощавым мужчиной лет сорока пяти на вид. Не дожидаясь ответного приветствия, он сразу перешел к делу: - Ты того парня знаешь, с которым вы тут шкуры трете? - А чего? – переспросил тот и забегал зрачками глаз из стороны в сторону, как будто его поймали на неблаговидном поступке. - Ты мне здесь не чегокай! – грозно сказал Жора. – Отвечай, раз спросил! - Как и я, мужик! – ответил тот и как бы в оправдание дополнил: – Но ментов жуть как ненавидит, особенно после последнего приговора. - Его что, – уточнил Жора, - последний раз по беспределу посадили? Мужик покосился в сторону предмета их разговора и туманно объяснил: – У этого парня силищи много! - Я этот факт заметил без тебя! – оборвал собеседника Жора и спросил: Тебя как мамка дражнила? - Андрон! - Пошли, Андрон, к нам в купе. Подробней приколишь об этом человеке. Жора полуприлег на наре, облокотившись спиной о приставленную к стене подушку, а Андрон присел у него в ногах на краешек матраса. Прежде чем приступить к беглому допросу, Жора достал из пачки две сигареты и одну из них прикурил, а вторую протянул Андрону. Он знал по опыту, что табак располагает к откровенности. - Кури, бедолага! – предложил Жора и подтолкнул того к признаниям. – Так что ты хотел рассказать о нем? - В первый раз он сел в тюрьму за невесту старшего от него на год брата, повел свой рассказ Андрон после того, как прикурил сигарету. - Изнасиловал, что ли? – брезгливо спросил Жора. - Не-ет, что ты! – воскликнул Андрон.- Он парень благородный! Без дела мухи не обидит! - Она сама дала ему повод, - предположил Жора, - а потом накатала в ментовку заяву? - Дело было на проводах, - сказал Андрон, оставив Жоркин вопрос без ответа. – Степкиного брата в армию провожали. - Его Степаном зовут? - Да, - подтвердил собеседник и неизвестно почему увел рассказ о Степане в сторону. – Как-то раз мы попали с ним в карцер. Дело было еще в предыдущую судимость, в колонии общего режима. На вторые сутки мне до смерти захотелось закурить, а в камере днем с огнем табачка не сыщешь. Нужно сказать, я заядлый курильщик! В этот день в штрафном изоляторе дежурил один вреднючий ментяра. Ходит за баландером, как привязанный, не дает тому и сигаретку подбросить к нам в камеру. - И что, - поинтересовался Жора, - тебе так и не удалось закурить в смену того мента. - Если бы не Степан, - признался Андрон, - у меня бы без табака уши в трубочку закрутились! Этот прапор, - продолжал он, - ходил по коридору изолятора врастопырку. Типа, здоровее меня на всем белом свете нет мужика! На этом гавне мы его и подловили! Андрон поудобнее умостился на Жоркиной наре и дорассказал этот случай. - День для штрафника был летный. Три пайки хлеба, три кружки кипятка и двадцать пять граммов соли на сутки! Да ты сам, Жора, знаешь! А тут к стонам желудка никотиновый голод душу грызет. Степан пожалел меня и во время выдачи кипятка, завел с тем ментенком разговор. «Давай, гражданин начальник, - сказал он ему, – поспорим на пачку сигарет? Спорим, я разорву эту миску на твоих глазах голыми руками!». Тот рассмеялся со Степкиного трепа и говорит: «Такой подвиг даже мне под силу!». - Ты ведь, Жора, знаешь, какие в тюрьмах и лагерях крепкие миски? Что с ней ни делай, хватит нескольким поколениям пожизненников и останется как новая! Пресс-форма, дюралюминиевый сплав толщиной в два миллиметра! - Я не по этим делам! – остановил Жора увлекшегося рассказчика. – Ты суть говори, что дальше было? - Дальше? – переспросил Андрон и, прежде чем продолжить рассказ, струсил с Жорыной постели пепел, оброненный им с окурка. – Мент согласился заключить с ним пари, - сказал он. – Посмотреть такой цирковой номер каждому хочется! - И что Степа, - с нарастающим интересом спросил Жора, - порвал миску? - Порвал! – подтвердил Андрон. – На две половинки порвал, как картонную! – добавил он восхищенно. Жора с недоверием посмотрел в сторону Степана, ходившего из конца в конец камеры с угрюмым видом, и напомнил Андрону о начале разговора: - Так что все-таки случилось на проводах? - А- а! – усмехнулся тот и вернулся к началу разговора. – Брат Степана не в пример ему низкорослый и болезненный парень. Эта деваха с ним встречалась, а сама положила глаз на младшего. Она пригласила Степу на танец и шепнула ему, мол, так и так, завтра Володька уйдет на службу, и я буду с тобой любовь крутить! - Вот сука! – вырвалось у Жоры. - Ага! – согласился Андрон. – Сука и есть! - И что Степа? - Степан любил брата, и вообще, предатель – это не про него! Он снял со своих плеч ее руки и … - За это его и осудили? – воскликнул Жора, не дослушав Андрона до конца. Тем не менее Андрон подтвердил скоропостижный вывод Жоры. – На каждом предплечье этой прошмантовки оказалось по несколько переломов. Степан от волнения сжал их так сильно! За это и осудили его тогда. - Ладно, Андрон, - сказал Жора, вставая с нары, - погудели и будет. Пойду потрещу со Степаном о деле. Жора подошел к прогуливавшемуся по вокзалу парню и протянул руку поздороваться с ним: - Привет, Степа! Гуляешь? – Степа молча пожал Жоре руку, и тот скривился, как от горького: - Ну… ты дубинушка! – воскликнул от боли Жора, тряся онемевшую кисть. – Ох и клешня у тебя, братан! – добавил он погодя, после того как улеглась боль. - Не сердись, - сказал Степан извиняющимся тоном, - я не специально. Праздник сегодня, а нас затолкали в эту мышеловку, вот и накатило. - Да ладно, - вошел в положение Жора, - бывает! Я вот о чем хочу потолковать с тобой, парень. - Я пустой! – перебил его Степан, поняв, куда клонит Жора. - Зато мы с корешем полные под завязку, а Новый год встречаем сухарями. Я видел, - Жора кивнул на дверь камеры, - контролер неровно дышал в твою сторону, когда обломался затолкать тебя в камеру. Может, выдавим из его души пару благородных аккордов? - Каким образом? – спросил Степан. - Ну-у, ты поразишь его воображение каким-нибудь богатырским трюком, а я заключу с ним обоюдовыгодное соглашение, - объяснил Жора и замер в выжидательной позе. В это время в двери вокзала открылось раздаточное окно, и в нем нарисовалось лицо контролера. Он упер взгляд в глубь камеры и, заприметив в толпе арестантов Степана, подозвал его: - Эй! – крикнул он в проем кормушки.- Который коров пас, подойди, я хочу показать тебе кое-что. Очевидно, потерпев фиаско во время возвращения с прогулки, контролер решил взять реванш. Он подождал, пока его обидчик приблизится к двери, и показал ему на раскрытой ладони своей богатырской руки медный грош. Пятак был новым и для арестантских глаз, в обиходе которых монеты не ходили, выглядел неестественно привлекательно. В душе Жоры стало разрастаться чувство заядлого охотника. - На ловца и зверь бежит! – подумал он весело. - Видишь этот пятак? – спросил контролер Степу. - Вижу, - ответил тот. - А теперь посмотри на это! – контролер поместил пять копеек на подушечках указательного и большого пальцев и надавил на нее большим. Благодаря нечеловеческим усилиям мастера спорта по тяжелой атлетике во втором тяжелом весе монета деформировалась. – У-уф! – произнес он на выдохе и направил с побуряковевшего лица счастливый взгляд победителя. - И это все? – презрительно спросил Степа. - Ты что, нахмурился, подумал, я подменил монету? Степан понял, что он неправильно истолковал в его голове сарказм, и объяснил: - Я верю тебе, командир. Но мне неясно, что в этом сверхъестественного. Такие фокусы с монетами я проделывал в пятом классе. Хочешь, - спросил он контролера, - мы заключим с тобой пари? Жора не ожидал от Степы такой прыти. В этот момент он стал мысленно откупоривать бутылку водки, которую они должны были выспорить у мента. - Чем хочешь удивить меня? – с пренебрежением спросил мастер спорта и, не дожидаясь встречного предложения Степана, стал стращать его своими достижениями в тяжелой атлетике: - Я приседаю десять раз с шестисоткилограммовой штангой на плечах! – сообщил он об одном из своих подвигов и стал перечислять другие, мол, лежа жму столько-то, сидя – столько-то. – Мои показатели в двоеборье за тридцать пять килограммов превышают норматив мастера спорта. - Я верю тебе! – сказал Степа и как бы между прочим заметил: - Но ты ведь занимаешься этим видом спорта не один год, очевидно. - Восемь лет! – гордо заявил контролер. - А двух пятаков за раз не согнешь, - снова как бы между прочим заметил Степа. - Ты, что ли, согнешь? – рассмеялся контролер, но его смех прозвучал не совсем радостно. - Если условия пари будут того стоить, - с запросом сказал Степа и выдал такое, что в Жоркину душу закрались сомнения. – Я согну на твоих глазах, командир, два пятака. При этом, в отличие от тебя, буду держать их в пальцах не плашмя, а руба! - Хм! – хмыкнул контролер и на минуту задумался. – Смотри, парень, - то ли предупредил, то ли пригрозил он Степану, - я всю тюрьму обойду, но два пятака добуду. Попробуй только обмануть меня, и мало не покажется! Только закрылось раздаточное окно, Жорка увлек Степу к своему спальному месту и, растолкав дремавшего Николая, пересказал о споре с контролером. Колян быстро вник в смысл сказанного другом и, окинув худощавую фигуру парня критическим взглядом, спросил с недоверием: - Ты что, вправду сомнешь пальцами пятаки или знаешь мульку (обман, фокус)? - Сомну! – уверенно ответил Степа. – Вот только разомну пальцы и сомну! – Сказав это, он встал на ноги и приблизился к верхнему углу нары. Для усиления этой металлической конструкции сварщики вварили на углах уголки толщиной в пять миллиметров. Степа обхватил четырьмя пальцами каждой руки каркас нары и большими стал давить на уголки. Послышался скрип, и металл прогнулся. Сразу за скрипом раздался треск. Начали лопаться сварочные швы, которыми был приварен к наре уголок. - Хорошо, Степа! – забеспокоился Жора. – Вдруг травмируешь пальцы! Как мы тогда выиграем спор? Степан послушал совет и оставил в покое деформированную металлоконструкцию. - Вот семижильный! – восхищенно сказал Жора, рассматривая потрескавшийся сварочный шов. – Ты правда никаким видом спорта не занимался? – спросил он парня, налюбовавшись результатом его нечеловеческой силы. - Я, Жора, с пятнадцати лет возле кузнеца работал молотобойцем. Но такая сила в руках перешла ко мне по наследству, - признался Степа и объяснил природу своих уникальных физических возможностей. – По материнской линии весь род наш такой. Батя наш крепок духом, но хил телом. Володька, брат мой, старшой, в него пошел. А вот наша мама, - сказал Степан, и его лицо осветилось улыбкой, - любого мужика за пояс заткнет. Она всю жизнь работает дояркой на колхозной ферме. Весной, когда коровы ложатся от недоеда в стойлах на брюхо, мама шутя ставит их на ноги, если нужно, выносит их на руках во двор коровника подышать свежим воздухом. - Ого! – воскликнул Жора, но от замечаний воздержался. - Когда батяня наберется до чертиков у кого-нибудь в гостях, да так, что идти не может, матка берет его под мышку и несет так домой как дитя. Батяня грозит ей, ругает, но мама не обращает внимания. Принесет в дом, уложит на кровать и, пока он не уснет, ни на шаг не отойдет. Между ними до сих пор совет да любовь. Село наше стоит на берегу красивой реки… Степа не успел договорить, как открылось раздаточное окно, и в нем показалась часть большой головы контролера. - Ну где ты, Геркулес? – крикнул контролер в проем кормушки, отыскивая глазами Степана в глубине вокзала. - Наш ход, Степа! – скороговоркой сказал Жора. – Иди сомни в дулю пятак, а я буду ставить менту условия. - Не забудь, Жора, - шепнул Николай, - сделать объявку про вещи на квитанции. Чует мое сердце, не видать нам наших вещей. - Нашел? – спросил Степан контролера, присев у двери на корточки. - Полтюрьмы оббегал! – признался тот. – Теперь твоя очередь! – сказал он и протянул ладонь, на которой блеснули две пятикопеечные монеты. - Не гони гнедых, старшой! – завышено возмущенно воскликнул Жора. – Ты купи билет, а потом смотри цирк. Дело у нас к тебе. - Говори дело, - согласился контролер и забрал руку с пятаками назад. - Сегодня день какой… помнишь? - Новый год, - ответил тот. - Так вот! – понизив голос, продолжал Жора. – Все люди планеты встречают праздник, как люди, а мы со Степаном вроде при делах и вроде не при делах. - Говори ясней! – потребовал контролер. - Мечтаем заплатить за каждую бутылку водки по четвертному билету! – предельно ясно сказал Жора. – Но до сих пор не поступило ни одного делового предложения. - С водярой, парень, ты малость опоздал, - сказал, не таясь, контролер, - а вот четыре «фунфыря» тройного одеколона у одного моего знакомого завалялось. Гони по пять рубликов за флакон, и через полчаса одеколон твой. - Идет старшой! – радостно воскликнул Жора. – А чай? – спросил он с надеждой в голосе. (В те годы чай был запрещенным продуктом в системе исправления наказания). - Ну-у, этого продукта у нас в любой день завались. Сколько тебе? - Пачек пять, если в стограммовых упаковках. И еще! – вспомнил Жора. – Нам тут под руку мышь попала. Вещички мы у него в картишки выкатили. Не нравится он нам. – Жора для вида тяжело вздохнул и, решив, что этого хватит, чтобы убедить в правдивости контролера своих слов, продолжил: Опасаемся, что его раньше нас на этап закажут, и наши вещички тю-тю! - Сегодня праздник, - с сомнением заметил контролер, - навряд ли получится. - А ты постарайся! – сказал Жора и сунул ему в руку квитанцию на вещи и пятидесятирублевую купюру. - Эй! – остановил контролер его порыв. – Сначала представление. Или вы забыли? Жора перевел взгляд на Степана и подбадривающе сказал: - А ну-ка, братан, покажи людям, на что мы способны! Степан хладнокровно принял из рук надзирателя два пятака, вложил их руба между указательным, средним и большим пальцами правой руки и замер на короткое время. Через минуту, не больше, он поднял руку с монетами на уровень груди и напряг пальцы, державшие пятаки. Пальцы дрогнули, как вздрагивает состав поезда, сходя с мертвой точки, и на глазах у изумленных зрителей смяли пятаки, будто они были не из твердого металлического сплава, а из пластилина. Некоторое время публика хранила молчание. Всем, кто находился у двери, необходимо было время, чтобы прийти в себя, осмыслить увиденное, а главное – поверить своим глазам. - Братуха! – заорал Жора, разорвав повисшую в воздухе тишину. – Ну ты и красавец! Видели? – обратился он к окружающим. – Два пятака смял пальцами, как пластилиновые. - Дай мне пятаки! – попросил контролер Степана подсевшим от отхватившего его волнения голосом. – Я покажу их ребятам в спортзале. Без них они мне не поверят. - Не-ет! – вмешался Жора и забрал пятаки у Степы. – Они твои, - хитро улыбаясь, сказал он надзирателю, - но ты помнишь уговор? Сначала чикидрики, потом пятаки. - Я работаю в тюрьме второй год, - сообщил контролер, сделав спокойным голос, - за это время ни разу никого не обманул. Дай мне свои деньги и мои монеты, и через десять минут получишь то, что просишь. - Обманет, - шепнул Николай на ухо Жоре. - Я верю этому человеку, – высказал Степан свое мнение. - Хорошо, Степа! – согласился Жора и передал контролеру деформированные монеты, квитанцию и деньги. Это, господа, было последнее «если бы не…». Но это только половина истории. Глава 7 Во время отсутствия контролера компания спорщиков вернулась на спальные места проходимцев, и Жора, то ли от нечего делать, то ли из интереса, продолжил беседу, прерванную спором. - Сколько, Степа, тебе навалили за невесту брата? – спросил он. – Неужели нельзя было уладить вопрос по-хорошему? – добавил он, чтобы втянуть в разговор неразговорчивого парня. Степа собрался с мыслями и заговорил с грустными нотками в голосе. Было очевидно, что ему неприятно ворошить прошлое. - Я согласился взять Люсю в жены, такое условие она поставила. Но вмешался участковый. Несмотря на то, что наша семья продала все, что имела, и за эти деньги Люсе сделали операцию в Москве, он завел дело на меня. Меня вызвали в районную прокуратуру, и я вернулся в родное село только через три года. - Значит, не выгорело у тебя, – сочувственно спросил Жора, - жениться на ней и замять вопрос миром? - Нет. - А в этот раз, - не отставал с расспросами Жора, - или секрет? - Какие у меня от людей могут быть секреты? – простодушно ответил Степа. - Не мог я простить участковому, вот и сижу. - Замочил гада? - воскликнул Жора. - Нет, - отказал Степан и рассказал, как было дело. – Приехал я в родное село из заключения на рейсовом автобусе. И первым, кто попался мне на глаза, когда я слез с автобуса, был наш участковый. Увидел он меня и тычет руку… - И что? – не выдержав создавшейся паузы, спросил Жора. - Врачи насчитали на его кисти тридцать четыре перелома, - объяснил Степан и тяжело вздохнул. - Ничего, братан! – подбадривающе сказал Жора. – Со своим талантом ты в лагере не пропадешь. - Думаешь? – спросил Степа, и по его лицу разлилась веселая мальчишеская улыбка. - Уверен! – воскликнул Жора и дал ему, как ему казалось, дельный совет. – Придешь в лагерь, никому не показывай своих возможностей. Обживешься, найди подельника покрученей, типа меня. - Зачем? - Как зачем? – переспросил Жора. – Большие деньги поднимешь на спорах. Кто за просто так не поверит, что ты два пятака сомнешь пальцами, как пластилин? Никто! – добавил Жора и продолжил, понизив голос. – А ты не два, а один для начала сомнешь. Да не руба, а плашмя. Потом – руба. Потом два плашмя… и так далее. Понял? - Не совсем, - признался простоватый Степан. - Хорошо, - согласился Жора и предложил: - Хочешь, я расскажу тебе одну поучительную историю? - Можно. – Степа уселся поудобней на наре. - Перед самой крытой, - повел свой рассказ Жора, - меня и еще одного терпигорца послали работать на стройку. В зоне новую столовую достраивали. - Ты, Жора, успел и в крытой тюрьме побывать? - Побывал, Степа, - подтвердил Жора и предположил равнодушно: - Скоро снова туда поеду. Но ты не перебивай, - попросил он Степу. – Тип, с которым меня откомандировали на стройку, в ранней молодости принимал участие в строительстве Беломорканала – Балтийского канала. Срок мотал там и работал на земляных работах. Роста он был небольшого. Но грабки натренировал тачкой, киркой и лопатой до нечеловеческой силы. Цепкие, как у краба, клешни! И бог его силушкой не обидел. Дали мне лопату, - продолжал Жора, прикурив сигарету, - чтобы я его ненужную на территории стройки землю в тачку грузил. А ему тачку, чтобы он в ней эту землю со стройки вывозил. Было там еще три хмыря, - заметил Жора, - тоже с тачками. Ваня мой, так звали мужичка из моего отряда, нарастил на своей тачке бока и попросил меня засечь, сколько лопат входит в его тачку. Получилось вдвое больше, чем прежде. Сделает он ходку, а следующую пропускает. Передохнет, перекурит, и по новой. Хмырям это не понравилось, и они устроили нам забастовку. «Делай столько ходок, сказали они Ивану, - сколько и мы. Не хер филонить!». Ваня объяснил мне, что нарастил у тачки бока, а я подтвердил, что благодаря этому новаторскому решению он перевозит за ходку земли больше, чем они за две. Перемеряли! Вышло так, как я им и сказал. - И что хмыри? – спросил Степа. – Согласились? Жора кисло усмехнулся и презрительно сказал: - Согласились, только начальнику стройки насвистели, что так, мол, и так – блатные филонят. - И что начальник? - Тот разбираться не стал! «Бери больше, - сказал он Ивану, - вези дальше!». - Иван подчинился или послал их подальше? - Ни то ни другое! – возразил Жора. – Он сказал ему, что тачка неисправна. - Она и вправду была непригодной? - Нет, Степа. Ванька ее привел в негодность прямо на глазах начальника строительства. - Как же он это сделал? – изумленно спросил Степан. - Просто! – рассмеялся Жора и объяснил: - Взял Ваня в свои грабки ручки тачки и прокрутил их по оси. Рукоятки как корова языком слизала. Иван раскрыл кисти рук и сдул с ладоней труху. Ручки тачки, Степа, он своими клешнями в муку смолол! Теперь понял? - И что начальник строительства? Поверил Ивану? - Нет! – категорично отказал Жора. – Ваньку посадили в аквариум на пятнадцать суток. - За что? - За порчу государственного имущества и саботаж. - Хороший совет ты мне дал, Жора, - рассмеялся Степан. - Это, Степа, присказка, - объяснил Жора. – Слушай дальше. Благодаря этому случаю я узнал о нечеловеческой силе Ивановых клешней. Только он вышел из штрафного изолятора, я сразу предложил ему дело. Конечно, сначала выяснил его возможности. - Жора, - вмешался Николай в разговор, - отсыпь на заварку чая. Жора стащил с подушки наволочку и нырнул рукой в ее распоротый бок. Пошарил там и извлек на свет божий носовой платок, набитый листовым чаем. Платок был завязан на хитрый узел, но он разобрался за считанные секунды. Жора бережно отсыпал чай на клочок газетного листа и отправил остаток на место. Проделал он эту операцию быстро, не проронив ни соринки чая. Затем он прикурил новую сигарету и только после этого продолжил рассказ. – Оказалось, мой Ваня мог сломать на плоскогубцах ручку без особых усилий. Делал он это так: зажимал в губках плоскогубцев болт четырех-пяти миллиметров в диаметре и клешней сжимал ручки. Треск и травма одной из них. Перелом, - объяснил Жора. - Это и я смогу сделать, - усмехнулся Степан. - Уверен, что ты сможешь, - согласился Жора. – Но я о другом. Из этих его способностей мы выгоду извлекли для нас обоих. - Какую? - Был у нас в отряде один качек, - начал Жора издалека. – Этот тип не мог пройти мимо зеркала, чтобы не полюбоваться в нем на свое отражение. А когда здоровался с кем-нибудь, казалось, вот-вот перднет. - Собеседники отсмеялись с шутки, и Жора заговорил тихим голосом, чтобы их не подслушали. – Работал этот тип электриком. Разных кусачек и плоскогубцев у него было немеряно. Все в хорошем состоянии: смазанные салидолом, а на рукоятках капроновые чехольчики понасажены. Ванька мой, скажу тебе, Степа, оказался из понятливых. Еще тот ухарь, калымский. Он сразу усек корень вопроса. Подошли мы с ним к этому накачанному и попросили для дела плоскогубцы. «Что собираетесь ими делать?» - спросил он нас. Я уже и не помню, что мы ему соврали. Он вытащил кожаный подсумок и разложил его на столе. В каждом кармашке этого подсумка находились кусачки и плоскогубцы разных размеров и конфигураций. Он взял их в руку, осмотрел со всех сторон и вернул. «Нет, - говорит он качку, - эти хлипкие, сломаю в работе!». Это заявление даже для меня оказалось неожиданным. Качек смерил Ивана презрительным взглядом с ног до головы и спрашивает: «Кишка не лопнет?». Иван стоял на своем: «Хлипкая, сломаю!». «Скорее, дед, - заявил качек, - у тебя из жопы геморрой вылезет, прежде чем ты их сломаешь!». «Чего попусту трещать метлами (языками), - вмешался я в разговор. – Давайте, не сходя с места, выясним, кто из вас пустобрех. Ставлю на дедушку Ваню пятьдесят рублей. Как у тебя, Нарцисс, - спрашиваю я качка, а он жуть не любил, когда его так называли, - коленки не дрожат?». Качек попросил уточнить, мол, что, вот так надавит и сломает? Дед подтвердил уверенным угу. «Идет», - согласился этот павлин и пожал мне руку с такой энергией, что мне показалось… но речь не об этом. Собеседники вновь посмеялись с бородатой шутки и мимики Жоры, и он возобновил: - Берет мой Иван плоскогубцы в правую руку, зажимает в губцах болтик и без видимых усилий сжимает кисть. Ручка на плоскогубцах тресь, и инструмент пришел в негодность. - Отдал он вам полтинник? – поинтересовался Степа. - Куда он мог с подводной лодки сбежать? – рассмеялся Жора. – Конечно, отдал. На следующий день притащил другие, более мощные плоскогубцы. И снова Ваня нажал и перелом ручки. Но этот клятый не сдавался. Таскал новые и новые. Мне его аж жалко стало. - Так и не верил? – удивился Степа. - Поверил, - смеясь, сказал Жора. – Но только после того, как Ваня сломал коленные. Этот мудак хотел таки добиться своего. Прежде чем принести плоскогубцы Ване, он попросил термитчика закалить их. Когда Иван сломал их и бровью не повел, тогда он поверил окончательно. - Сколько же он проспорил вам за все разы, - не удержался и спросил Степа. - Все, что имел в наличии и на лицевом счету, - сообщал Жора и вывел формулу: - Есть в природу недоверчивые и жадные люди, благодаря которым проходимцы не кладут хлеб в рот, предварительно не выпачкав его толстенным слоем сливочного масла! Ха-ха-ха! Глава 8 Прошел еще один час последнего дня уходящего в прошлое года. Открылось раздаточное окошко, и на него лег пластиковый пакет. Жора в считанные секунды оказался у двери и, затащив пакет в камеру, стал рассматривать его содержимое. - Мент принес вещи? – спросил Николай. - Нет, - ответил Жора. – Только одеколон и чай. Командир, а вещи? – передав Николаю пакет с продуктами, обратился Жора к надзирателю. Контролер достал из нагрудного кармана форменной рубашки вещевую квитанцию и, возвращая потрепанный документ Жоре, сказал: - Вещевая каптерка опечатана, так что не обессудьте. Жора ожидал что-то подобное и на этот случай имел в своей крапленой колоде пятого туза. - Ты, старшой, еще не все подвиги Геркулеса видел. Есть в его арсенале конкретно для тебя еще один смертельный номер! - Если сможете меня удивить, - пообещал тот, - так и быть, уговорю корпусного открыть вещевую каптерку. Ну, - спросил контролер, - что у вас осталось в арсенале подвигов Геркулеса? - Момент! – сказал Жора и метнулся к Степану. – Степчик, - обратился он к парню заискивающе, - мы выиграли здесь у одного лошка вещички, но веры к нему не имеем. Эти вещи на квитанции, и мы опасаемся, что он раньше нас уйдет на этап. Понимаешь? - А я при чем? – спросил Степа. - Меня приколол Андрон, с которым ты чалился на общем режиме, что ты в карцере рвал на спор миски руками. - Ну… было, - признался Степан. - Вот класс! – радостно воскликнул Жора. – Будь другом, Степа, порви на глазах у мента миску! - Зачем это нужно? - Мент пообещал мне, - сказал Жора, будто просил у Степана в долг, - что если ты удивишь его еще каким-нибудь богатырским трюком, то уговорит корпусного открыть вещевую каптерку в этапных боксах. - Ну… давай, - согласился Степан. - Готов, старшой, – спросил Жора контролера, - посмотреть смертельный номер? - Кого убивать будем? - поинтересовался надзиратель. - Благородную зэковскую миску, - торжественно объявил Жора и объяснил: Наш герой порвет ее на твоих глазах голыми руками! Как тузик рвет зубами фуфайку! – добавил он и вопросительно посмотрел на контролера. - Интересно было бы посмотреть! – заявил контролер и поудобней устроился у раздаточного окошка. - Про вещички уговор помнишь? – переспросил Жора. - Я уже говорил тебе, - напомнил контролер, - что своих слов на ветер не бросаю. - Вот и ладушки! – радостно воскликнул Жора и объявил: - Смертельный номер в единственном исполнении прославленного силача из портового города Паньковка! Вокруг двери этапной камеры собрались в полукруг зеваки. Николай высыпал из стоявшей на столе миски соль крупного помола на столешницу и, прежде чем подать ее Степану, тщательно протер от солевой пыли. Только после этого он подал предлагаемую жертву Степе. - Дай проверю, - забеспокоился контролер. Он тщательно осмотрел края миски, постучал ею о стену и, убедившись, что несчастная не поддавалась физическим воздействиям, вернул Степе. Степан приставал миску к стене в дверном проеме и зафиксировал большим пальцем левой руки. Затем он собрал в кулак кисть правой руки и нанес по дну миски короткий и не совсем резкий удар. Тем не менее, несмотря на видимую легкость удара, дно миски примялось до стены. Степа зажал в пальцах ее края и разорвал на две половины. Не говоря ни слова, он сложил половинки вместе, подал усопшую в раздаточное окно и только после этого сказал: - Отнеси в спортзал, старшой! Покажи ребятам, а то не поверят! Висевшую в камере тишину разорвал истерический хохот нескольких десятков глоток… Глава 9 Вскоре на коридоре корпуса затарахтели миски, извещая арестантов о приближении праздничного обеда. Следом за грохотом мисок в щели дверей вокзала заполз и стал распространяться по его залу кислый запах баланды. Арестанты зашевелились, и некоторые подтянулись к мешкам, где хранили съестные припасы, переданные им родственниками к новогодним торжествам. Незадолго до раздачи пищи открылась кормушка, и контролер позвал Жору. - Ты что-то говорил про Тузика и фуфайку? – сказал он и, не дожидаясь ответа, добавил: - Если бы у меня был Тузик, я бы не подстелил этих тряпок. – Состроив на лице презрительно-брезгливую улыбку, он швырнул в камеру связанное в узел махровое полотенце неопределенного цвета. Жора поймал на лету узел и, проглотив слова благородности, вернулся в свой проход. Он развязал края и вытряхнул его содержимое на нару. - Вот, Колян, твои вещички! – весело сказал он и не по-хорошему хохотнул. Николай брезгливо поковырялся в тряпках и громко сказал: - Эй, крымский! Иди-ка, друг, сюда! На зов пришел худощавый арестант, хозяин проигранных вещей. Он скользнул по разложенным вещам и изобразил на лице удивление. Олимпийский шерстяной костюм, который он ставил на кон с другими вещами, значившимися в квитанции, был изношен до последней черты. Мало того, очевидно, в нем работал сварщик, и кофта имела на своем теле прожоги во многих местах. Комнатные тапочки были стоптаны задолго до того, когда в них примяли задники и проносили до дыр. О махровом полотенце можно было написать печальную повесть. Очевидно, прежде чем влететь в камеру через раздаточное окно, оно поменяло нескольких хозяев. Перечислять предыдущих нет нужды, здесь нужно сказать только о последнем хозяине этой туалетной принадлежности. Этот человек не придумал ничего лучше, чем постелить его на пол в своем проходе вместо половика. - Это не мои тряпки! – нагло заявил хозяин вещей. – Мент подменил их! - Скажи ему об этом сам! – посоветовал Жора несостоятельному платежнику. - Пацаны! – взмолился проигравшийся. – Я все объясню. - Здесь мы объясняем! – грубо оборвал его Жора и обвел взглядом зевак, собравшихся возле их с Николаем прохода. Дождавшись тишины, он заговорил прокурорским голосом, разбирая анатомию хребта крымского Сергея по косточкам. - Ты вел себя во время игры вызывающе! Это первое! - Жора загнул палец и продолжил обличать негодяя. – Но эта бочина с твоей стороны перхоть по сравнению с тем, какой ты подлец в остальном. Лично для меня не секрет, почему тебя не перевозят менты из лагеря в лагерь. – Жора многозначительно замолчал и после минутной паузы вынес обвинительное заключение: - Тебя вывезли из зоны за неоплаченный картежный долг! Подругому менты не переводят арестантов из лагеря в лагерь. Сколько людей ты сдал, чтобы заработать перевод? – грубо спросил он крымского. – Молчишь? Где вещи, в которых ты ходил по лагерю? Это? – Жора взял в руку лежавшие на наре вещи и швырнул их в лицо крымского. – Вот по всему и выходит, - подвел он черту, - у тебя есть чем покрыть свой долг? - Только это, - промямлил тот и указал на лежавшие у его ног тряпки. - Я не принимаю их за расчет! – объявил Николай и обратился к толпе зевак: - Вот, братва, из-за таких негодяев, как этот, в нашей жизни происходят все непонятки. Эту суку, - Николай указал на Сергея, - нужно обезвредить раз и навсегда! - На каркалыгу фуфломета! – прозвучал приговор толпы. - Из петушатника он не сможет вредить людям! – последовало философское предложение. - Дайте его мне! – крикнул смуглый парень и добавил: - Я порву ему дымоход на немецкий крест или на пятнадцать советских республик. Последнее предложение вызвало дружный смех. Николай поднял вверх руку и, дождавшись тишины, спросил крымского Сергея: - Ты имеешь, что сказать в свое оправдание? – Ответа не последовало, и Николай, обращаясь к тюрьме, сказал: - Перевожу неоплаченный картежный долг этого козла на камеру. Кто хочет, получите с него! Две пары рук подхватили фуфлыжника под локти и потащили в угол вокзала, где кто-то предусмотрительный завешивал одеялом угловую нару. Степан не участвовал в качелях (спор, разборка), но все слышал и внутри сознания ругал себя. Он не ожидал такого финала и считал себя виновником трагедии этого парня. Благородное сердце упрекнуло совесть Степана, а совесть заставила его действовать. - Остановитесь! – обратился он к парням, тащившим проигранного в угол вокзала. – Его нужно проучить, но не так! – сказал он уверенно. - У тебя, Степа, есть другие предложения? – спросил Жора. - Нет, - признался Степан, но тем не менее стоял на своем. – Но вот так поломать парню жизнь тоже нельзя! - Ты, Степа, забыл наши законы или не знаешь их? – спросил его Николай и объяснил: - Прежде чем вмешиваться, нужно погасить долг проигравшегося. Других вариантов просто не существует! - Мне нечем покрыть его долг, - признался Степа. – Но поймите и меня. Если бы не я, он бы не пострадал! - Не вини себя, Степа, - вмешался Жора. Он понял состояние души этого простоватого парня, осознал, почему тот вмешался за проигранного, и попробовал успокоить его. - Рано или поздно, Степа, фуфлометы заезжают в петушатник. Если их вовремя не загонять туда, они приносят чистым людям проблемы. – Жора выдержал паузу и продолжил. – Представь, Степа, садишься ты или, скажем, я играть, вот ставим деньги под объявку: расчет в конце месяца. Ты ставишь на кон то, что имеешь. Этот тип пустой, не имеет за душой и гроша. В случае проигрыша ты несешь ему в конце месяца в зубах кровные деньги. В случае выигрыша получаешь не деньги, а головную боль. Фуфломет бежит к оперу и жалуется ему, что ты вовлек его в азартные игры и обыграл за деньги, которых у него нет. Опер прячет его, а тебя закрывает в яму и рано или поздно переводит в БУР, а потом в крытую тюрьму. Ну не головная боль? Проигранного опер прячет не за красивые глаза, а за полезную информацию. За обещание перевести в другой лагерь он вытаскивает с проигравшегося все, что тот знает о закулисной жизни лагеря. Опер не выполнит обещания о переводе до тех пор, пока проигравшийся не сообщит ему о тех, кто таскает нам со своды чай, водку и отправляет мимо цензора наши письма родным близким. Но и это не все! - Жора глотнул из поданной Николаем кружки два глотка чифиря и продолжил нравоучительным тоном. – Отпуская квочку в другую зону, опер подписывает с ним соглашение о сотрудничестве. Приходит такой тип в лагерь, где о его неоплаченном проигрыше никому ничего не известно. Будут страдать чистые люди. Остынь, Степан! – после минутного молчания сказал Жора в заключение. – Его необходимо обезвредить сейчас и здесь. Чтобы он в ближайшем будущем не имел возможности вредить людям. Из петушатника, Степа, он не сможет видеть далеко. - Я все понимаю, - будто согласился Степан, но не менее продолжал стоять на своем. Очевидно, создатель не скупился, наделяя его мужскими качествами по всем пунктам. – Давай, Жора, накажем его по-другому? - Предлагай, - неожиданно для всех согласился Жора. Степан задумался. После двухминутного размышления его мальчишеское лицо осветилось улыбкой. Он вспомнил, что еще тогда, когда он учился в пятом классе, даже десятиклассники отказывались спорить с ним на шалбаны. - Давайте, мужики, я дам ему несколько шалбанов? Уверен, только он увидит в будущем карты, у него сразу зачешется лысина. Жора и Николай переглянулись, и на их лицах повисли кислые улыбки. И обращение к ним на мужики, и сама плата шалбанами проходимцам не понравились. - И все? – спросил Николай недовольным тоном. - Поверь, Коля, - заверил Степан, - ему мало не покажется! Жоре все больше и больше нравился этот прямодушный парень, и неожиданно для Николая он принял сторону Степана. - А что? – улыбаясь сказал Жора. – У Степы пальцы железные! Думаю… за пару лычек он из него дурь вышибет! После Жоркиного вмешательства предложение Степы стало приобретать реальные формы. - Нет! – твердо возразил Николай. – На два шалбана я не подписываюсь. Ты помнишь, Жора, - надавил на самолюбие друга Николай, – как нагло он вел себя во время игры? - Тогда сколько? – попросил уточнить Жора. - Если Степа будет бить ему лычки в полную силу, я согласен. Но, - добавил Николай, - по три лычки и перед каждым приемом пищи. - Это перебор, - заметил Жора. - Я не закончил, - напомнил Николай и дополнил: - До тех пор, пока не заберут его на этап. Один из тех, кто тащил проигранного к угловой наре, заметил от себя: - А этого гребня спросили? Может, он сам хочет переквалифицироваться в девочку. Может быть, он с умыслом ставил в банк фуфло! Недаром ведь мы называем проигранных фуфлометами! - Не переквалифицироваться в девочку, - с заметным презрением заметил Жора, - а поменять пол! Что выбираешь? – обратился он к проигранному. - Конечно, шалбаны! – не понимая, что он попадает из огня в полымя, с надеждой ответил Сергей. - Что ж, - подвел черту Жора, - шалбаны так шалбаны. - Ты слышал, - он снова обратился к должнику, - что хочет Колян получить за расчет? Сергей облегченно вздохнул, вырвал у державших его любителей пошалить однополой любовью и однозначно ответил ДА! - Все время до этапа во время раздачи пищи будешь получать от Степана по три шалбана, - в последний раз объявил Жора. - Я понял! – твердо сказал должник. - Раз понял, - торжественно сказал Жора, - иди получи к обеду горячих! Сергей подошел к Степану с наигранно бодрым видом и покорно подставил голову. Степан положил на его темя левую руку, но вмешался Николай: - Левой не пойдет, - возразил он. – Бей правой и как было уговорено - со всей силы. - Со всей пришибу! – то ли возразил, то ли предупредил Степан. О таком исходе дела никто не подумал, и снова вмешался Жора. - Бей, Степчик, так, - сказал он, - чтобы он остался жить, но запомнил этот урок на всю жизнь и больше никогда не ставил свою задницу на кон. Степан оттянул средний палец правой руки и врезал крымскому первую лычку. Чтобы он вложил в нее усилия, сказать было нельзя. Но звук от соприкосновения пальца с черепом должника был похож на щелчок хлеста укротителя тигров. - О-ох! – простонал Сергей, и неведомая сила повлекла его назад. Он пятился до тех пор, пока не уперся спиной в стену, и сразу после прикосновения с ней упал на колени. - Раз! – одновременно в один голос повела счет шалбанам камера. За считанные секунды на голове истязаемого человека вздулся рубец, а на макушке лопнула кожа. Двое арестантов подхватили его под руки и подтащили к Степану. - Не дешеви, Степа! – напомнил Николай. - Два! – выкрикнуло полтора десятка глоток. Остальные смолчали. Поняв, наконец, к чему привело мнение большинства. - Три… - неуверенными голосами произвели счет пять-шесть человек. И этому был повод. Истязаемый потерял сознание. Обездвиженное безвольное тело подхватили с бетонного пола и забросили на верхнюю полу нары. Жора подозвал соседа Сергея по нарам и дал ему задание: - Намочи полотенце, Жора кивнул на лежавшее на полу полотенце должника, - обмотай ему им голову. - Оно грязное, - возразил тот. – На макушке у Сергея полопалась кожа. Как бы он заражение не получил. - До свадьбы заживет, - пошутил Жора и беспричинно прикрикнул на мужика: - Иди делай, что велят! Отсыплю чая на заварку! – сгладил он впечатление от своей несдержанности. В это время открылась кормушка, и баландер объявил долгожданное: обед! Николай и Жора дождались, пока все арестанты вылижут свои миски, и только после этого накрыли праздничный стол. - Двумя фунфырями проводим старый год, а остальные два нальем в бокалы, чтобы встречать новый, - предложил Николай. - Банкуй! – согласился Жора и, пока друг сцеживал из пузырька одеколон в эмалированную кружку, набрал из полиэтиленового кулька полную ложку сахара. Те, кому приходилось употреблять одеколон внутрь, знают, что только сахар способен погасить во рту ароматы эфирных масел. Все остальные продукты на закусь одеколона не идут, ибо теряют свой вкус и не… Стоп! Речь в этом произведении не об этом. - Пригласим Степана? – спросил друга Жора, не решаясь влить внутрь себя ароматную жидкость. - Давай, - нехотя согласился Николай. - Иди к нам, Степан, - позвал Жора парня. – Если плотно чувствуешь под собой землю, садись напротив, - дополнил он и поставил перед Степаном кружку с одеколоном. Степан накрыл кружку ладонью и отказался от столь щедрого учащения: - Благодарю, ребята, но я не пью. Жора по-своему истолковал природу его отказа и дал профессиональный совет: - Зажми нос пальцами и влей его в себя, а сверху сахарком притрусишь, и сойдет. - Ты, Жорка, не понял меня, - сказал Степа и объяснил свой отказ: - Я вообще не пью спиртного. - Что, - разинув от удивления рот, спросил Жора, - за всю жизнь спиртного не брал в рот? - Один раз выпил стакан водки, - признался Степан, - когда брата в армию провожали. Что из этого вышло, ты теперь и сам знаешь. - Теряешь контроль? - Силу не чувствую, - признался Степа и дополнил: - Как я пьяный буду бить Сергею шалбаны? Нельзя! - Смотри сам, - согласился Жора и влил в себя содержимое кружки. Отдышавшись после приема одеколона, он кивнул на лежавшие на столе сало, колбасу и задал Степану вопрос: - Какая рыба самая вкусная? - Не знаю, - честно ответил парень. - Колбаса! – воскликнул Жора и предложил: - Рубай, братан, она напомнит тебе запахи свободы… После сытного обеда Жора и Степан проделывали моцион, ходили по камере из конца в конец, чтобы, по словам того же Жорки, жиром не обрасти. - Может, хватит Сергею науки? – спросил Степан проходимца, уловив паузу в беспредметном трепе. - Приговор камеры вступил в силу, - сказал Жора как о безвозвратном. – Теперь ни ты, ни я, ни кто-либо другой не в силах его отменить. Ты вот что делай. Бей для отвода глаз, а я, если возникнет необходимость, позатыкаю крикунам рты. - Понял, - с облегчением сказал Степан. - Иди, Степа, покимарь после обеда, а я пойду потрещу об этом с Коляном. – Жора зашел в проход между нар и, растолкав дремавшего друга, заговорил с ним приглушенным голосом. – Тебе не кажется, братан, что мы подставляем Степу? - О чем ты? – не понял Николай. - На голове крымского Сергея наличное и поличное! Этих повреждений хватит оперу вполне, чтобы завести против Степана дело в нанесении телесных повреждений. Я сказал парню, чтобы он делал вид, что бьет в полную силу. - Мы не имеем права так поступать! – возразил Николай. – С нас будут смеяться все! Или ты забыл, Жора, законы играющих? – спросил Николай и напомнил: - Не стыдно проиграть и платить! Стыдно выиграть и не получить выигранное! Мы потеряем уважение, если попустим этому козлу. - Речь, Коля, не о козле, - возразил в свою очередь Жора. – Степка может пострадать. - Делай так, как считаешь нужным, - недовольно сказал Николай и в сердцах добавил: - Нельзя было менять решение камеры. Вот и поимели на свои головы головную боль. Ну скажи, - Николай рассердился не на шутку, - в чем наша с тобой вина? С такими, как он, всегда и везде поступают таким образом. Тем более мы в транзите, а не в камере. В лагере мы могли бы объявить его резинщиком (человек, не оплативший картежный долг вовремя) и получили бы долг частями. Такое случается часто. А здесь транзитка! Он нагадил и попался на своем гавне. И мы не имели права… - Знаю! – оборвал Жора друга. – Я не про этого козла говорю с тобой! Непорядочно пользоваться благородством неискушенного парня. Вот о чем я! За разговорами на эту тему и другие подошел ужин и время платить по счетам. К вечеру крымский Сергей пришел в себя. Но для экзекуции его пришлось стаскивать с нары. - Что хотите делайте со мной, - бормотал он пересохшими губами, - только не давайте ему бить меня… - Он горячий! – сказал один из тех, который тащил Сергея к месту расправы. - Ничего, - наигранно равнодушно сказал Николай и добавил, явно играя на публику: - На будущее умней будет! Ты готов, Степан? – спросил он молотобойца… - Может, простим ему? – неуверенно спросил Степа. - Получать лычками, - напомнил Николай, - было твоей идеей. Иди получи камерный долг. На лице Степана застыла гримаса брезгливости. Но он понимал, что не имеет права нарушать не писанные тюремные законы, и с неохотой подчинился большинству. Он бил крымскому Сергею шалбаны, явно щадя того. Но тем не менее после третьего шалбана на темени парня выросла обширная опухоль и из старых трещин на макушке его головы проступила кровь. Глаза крымского были пустыми, и он стошнил на пол камеры непереварившийся из-за пережитых потрясений завтрак. Обед он не ел… Сосед крымского по наре намочил полотенце во второй раз и обмотал им голову потерпевшего. Сергей прикрыл глаза и начал бредить. - По-моему, перебор! – сказал другу Жора. - Да, - признался тот и равнодушно добавил: - Кто знал, что он такой слабак. Глава 10 Вскоре после ужина с вечерней проверкой заключенных в вокзал вошли контролеры. Обычно они выстраивали арестантов вдоль стены в шеренги по двое и производили подсчет голов. В канун нового года контролеры упростили эту процедуру. - Толкни того, что намотал на голову чалму, - приказал контроль соседу крымского по наре. – Пусть поднимет голову. Сосед растолкал Сергея, и тот, завидев в камере представителей администрации тюрьмы, громко закричал: - Куда вы смотрите, мать вашу? Меня здесь полдня убивают! Он сорвал с головы влажное, порозовевшее от сукровицы полотенце, встал на шаткие ноги и побежал по нарам в направлении контролеров. Пола нар окончилась, и пострадавший, сделав в воздухе два-три шага, грохнулся лицом вниз, прямо под ноги представителей власти. На шум в камеру вошло трое сотрудников тюрьмы, среди которых были двое офицеров. Худощавый офицер в звании капитана оценил обстановку и, нахмурив смуглое лицо, приказал: - Построиться у стены по двое! – Когда его приказ был выполнен, он задал вопрос, обращенный ни к кому конкретному: - Кто дневальный? - Сегодня вроде праздник, командир! – кинул реплику Жора. - Ты и будешь на сегодня дневальным! - объявил капитан и приказал Жоре: Выведи пострадавшего на коридор! - Колян, - обратился Жора к другу, - подсоби! Жора при помощи Николая выволок крымского Сергея на коридор и, усадив его на пол, прислонил спиной к стенке. - Назовешь ментам наши имена, - пригрозил ему Жора, - найдем на любой командировке! – говорил он это крымскому шепотом, оправляя на нем фуфайку. – Промолчишь краями за долг! Фраза «краями за долг» засела в воспаленном мозгу Сергея, и, когда за проходимцами закрылась дверь камеры и капитан приступил к расспросам, он мычал нечленораздельные фразы, из которых было невозможно понять ничего. Пришли двое санитаров и медсестра. Санитары уложили потерпевшего на носилки и в сопровождении медсестры унесли в тюремный лазарет. - Чем, по-вашему, могли этому парню так повредить голову? – спросил капитан дежурного на этом посту. - У них в камере находится квач, – доложил контролер. – Предположительно им только и могли! -Прикажите дневальному, - потребовал капитан. – Пусть выставит квач на коридор. Прошла минута, и Жора вынес из камеры квач, прислонив его к стене, вернулся в камеру. В этом месте, госпола, необходимо внести ясность. Квач, который вынес на коридор Жора, имел следующие характеристики. К полутораметровому лому с одного конца была привязана ручка, с другого были прикреплены болтом три резиновых кружка, диаметром пятнадцать сантиметров каждый. Служил квач для проталкивания застрявшей массы в туалете. Из-за перенаселенности помещения вокзала санузел не имел передышки и часто забивался. Контролерам надоело то и дело вызывать сантехника, и они приняли «соломоново» решение. Приказали слесарям изготовить такой квач, чтобы арестанты не смогли его повредить. Убедившись в том, что конструкция этого инструмента сверхнадежна, они оставили его в камере, и с той поры их дежурства стали проходить намного спокойней… - Сколько сантиметров имеет квач в диаметре? – поинтересовался капитан у присутствующих. - Не менее двух сантиметров, - вынес определение один из контролеров. - Определенно этим квачом они его и били,- вынес суждение капитан и приказал: – Отнесите орудие преступления в кабинет корпусного, а завтра мы передадим его следователю. - Будет исполнено! – поспешно сказал контролер. - Это не все! – оборвал его капитан. – Не откладывая на потом, установите имена участников расправы и поместите их в камеры карцеров. Сегодня начальник тюрьмы амнистировал нарушителей режима содержания. Места свободны! - Приближается Новый год! – напомнил контролер. - Вы на службе! – во второй раз оборвал его капитан. – Выполняйте! В это время на этот этаж пришел старший контролер корпуса. Капитан встретил его холодным взглядом, повторил уже ему свой приказ и отправился в административное здание тюрьмы готовиться к встрече нового года… Согласитесь, господа, хорошо быть старшим по званию! Сержантский состав контролеров проводил капитана в спину вовсе не дружескими взглядами и перевел их на старшего контролера корпуса. Старшим контролером корпуса, или, как общепринято называть эту должность в любой тюрьме СССР, корпусным был человек высокого роста, жилистый и ширококостный мужчина сорока пяти лет от роду. Холодный с прищуром взгляд светло-серых глаз, острый подбородок, широкие скулы и смуглая кожа лица – делали его похожим на азиата. За это сходство заключенные присвоили ему прозвище Монгол. Этот мент был прямолинейным, скрупулезно честным человеком и всегда держал данное слово, иногда даже во вред себе, горячо любимому. - Открой! – приказал он контролеру и указал на дверь транзитной камеры. Прежде чем войти в нее, он несколько секунд помедлил, дождался, пока густая волна смрадного воздуха, вырвавшаяся из дверного проема, поредеет, и решительно вошел внутрь вокзала. По одному ему известным приметам Монгол указал пальцем на нескольких арестантов и приказал: - Ты, ты и остальные, на кого я указал, выйти на коридор. Уже на первом этаже первого корпуса Харьковской тюрьмы он разложил на полу «усмирительную рубашку» и объявил стоявшим у стены «избранным»: - Того, кто будет строить из себя «Зою Космодемьянскую», буду тянуть в горячительную рубашку до тех пор, пока не обсерется! При помощи такого подхода к делу Монгол довольно быстро установил круг лиц, вовлеченных в произошедший в камере конфликт. Деталей происшествия он выяснить не смог, да и не сильно настаивал. Все «избранные» им в один голос заявили, что их спальные места находятся на верхнем ярусе нар, а конфликт произошел внизу. По этой причине они не могли видеть конкретно, кто и чем бил пострадавшего. Но имена участников расправы над пострадавшим совпадали в их заявлениях, как будто показывал один человек. К концу дознания стрелки на настенных часах его кабинета показывали одиннадцать часов ночи. - Верните в камеру этих. – Монгол указал на «избранных» и добавил: - На их место приведите участников конфликта! Отдав приказ подчиненным, он вытащил мешок с подарками и отправился поздравлять заключенных, которым по одному ему известным причинам и признакам он симпатизировал… Общеизвестно, что тюрьма является самым охраняемым общественным объектом. Доступ внутрь ее для посторонних закрыт всегда. Даже Дед Мороз в новогоднюю ночь не имеет сюда доступа. Зная это нерушимое правило, Монгол добровольно взваливал на себя его обязанности. Первым он посетил пост, на котором содержались приговоренные к высшей мере наказания - к расстрелу. Он подошел к одной из дверей камер, обитатель которой застал на горячем жену в их супружеской постели с любовником и зверски убил обоих. Ничто не связывало Монгола с этим человеком. Он разговаривал с двойным убийцей только один раз, когда тот впервые поступил в следственный изолятор. Что разглядел в нем Монгол, было и осталось загадкой. Возможно, что-то подобное пережил он сам? Возможно, он понял, что этот человек не уголовник, а лишь жертва временного помутнения рассудка и … - Здравствуй, Кондрат! – поздоровался он через решетчатую дверь с мужчиной, лицо которого заросло густой, седой не по возрасту щетиной до самых глаз. – Принимай подарок от Деда Мороза! – несколько сконфузившись, сказал Монгол и подал смертнику в камеру шерстяные носки и пачку индийского чая. Носки Монгол купил за свои деньги, а чай взял из общих запасов контролеров его смены. - Благодарю! – Это было все, что смог выдавить из себя растроганный смертник. Задрожавшие на его ресницах слезы сообщили Монголу о силе чувства благодарности обреченного человека больше любых слов. - От себя, - сказал бодро Монгол, - желаю тебе в новом году отмены смертного приговора… Следующим Монгол посетил пост, где находились малогабаритные камеры. Здесь содержался его старый знакомый. Однажды этот человек спас Монгола если не от верной смерти, то, по крайней мере, от тяжелой ножевой раны. В одно из дежурств, которое выпало на ночную смену, в одной из камер перегорела лампочка. Монгол вызвал на пост электрика из хозобслуги тюрьмы и, открыв дверь камеры, впустил его внутрь, чтобы тот заменил перегоревшую лампочку. Неожиданно один заключенный толкнул электрика на коридор, выскочил сам из камеры и захлопнул за собой дверь. Оказалось, его сокамерник планировал убить дежурившего на коридоре контролера и попытаться вырваться из тюрьмы. Для этого он и привел в негодность лампочку. Идея была сумасшедшей, из тюремного корпуса он не имел возможности попасть даже на тюремный двор, но у этого человека было при себе две хорошо отточенных заточки, которыми при желании и сноровке можно было снять с плеч голову одним ударом! Арестант, который выскочил на коридор, усыпил бдительность этого типа и, взяв на себя роль исполнителя убийства контролера, спас Монгола. За прошедшие после этого случая пятнадцать лет человек этот освобождался и садился в тюрьму по новой. Все время следствия до отправки в лагерь Монгол опекал его и по мере возможности поддерживал. - Привет, Скрипа! – поздоровался он с крупным рыжеволосым мужчиной лет пятидесяти на вид. - Привет, Дед Мороз! – ответил тот, сидя возле раздаточного окошка со стороны камеры на корточках. - Вот, - сказал Монгол, и на его смуглых щеках проступил едва заметный румянец, - прими новогодний подарок! – Он подал в кормушку комплект теплого белья, не переставая застенчиво улыбаться. - Водочки бы, а? – шепнул Скрипа, принимая белье. - Освободишься, обязательно выпьем! – пообещал Монгол и достал из мешка чай. – А пока возьми пару пачек индийского. В последнюю очередь он посетил отряд хозобслуги тюрьмы и одарил скромными подарками и чаем работяг, производивших в его корпусе ремонт. Когда мешок с подарками опустел, Монгол вернулся к исполнению своих прямых обязанностей. Прежде чем вызвать в свой кабинет участников расправы, которые ожидали своей очереди в камерах карцеров, Монгол позвонил в тюремный лазарет. После обоюдных приветствий и поздравлений Монгол попросил дежурившего в эту ночь врача сообщить о характере и причине возникновения травм на голове потерпевшего. - Его ударили по голове увесистым металлическим предметом! – сообщил свои наблюдения доктор. - Сколько раз? - Шесть! – сообщил врач и дополнил: – Сейчас трудно судить о степени повреждения мозга, все покажет рентген. - Он выживет? – спросил Монгол. - Жить будет! – пообещал доктор. – Судить о последствиях не берусь, время покажет. - Благодарю за информацию и желаю в новом году всего хорошего! - И вам того же! – пожелал врач бесцветным голосом. Глава 11 Николай, Жора и Степан стояли с заложенными за спину руками перед столом корпусного. Настенные часы показывали без двадцати минут полночь. - Ну, - Монгол обратился ко всем и ни к кому конкретно, - кто хочет написать явку с повинной? - Старшой, - прощупывая почву, бодро спросил Жора, - в чем хоть признаваться? - Кто из вас троих бил парня квачом по голове? – задал конкретный вопрос Монгол и указал на стоявшее в углу кабинета орудие преступления. - Квачом? – удивленно переспросил Жора. – Нет, старшой, – возразил он, и его голос прозвучал искренне, - тебя кто-то ввел в заблуждение! - Тогда чем? – попросил уточнит старшина и вопросительно посмотрел на коллег. Стрелки на настенных часах неумолимо приближались к отметке двенадцать. Жора вопросительно посмотрел на Николая, но тот отвернул глаза. Понурив голову, Жора заявил: - Я играл с этим типом под шалбаны! В домино! – добавил он спохватившись. – Он проиграл мне сто шалбанов, ну… я и получил с него все сто! - Вот это да! – с издевкой в голосе рассмеялся Монгол. – У нас, ребята, новый «Олег Кошевой» появился в тюрьме! – обратился он к коллегам. Говоришь, - спросил он Жору, - ровно сто шалбанов получил с него? - Как есть! – с вызовом ответил Жора. - Ну что ж, - якобы согласился Монгол и применил подлый ментовский прием, - за свои действия пойдешь под расстрел! – жестко сказал он. - Парень богу душу отдал! Не донесли его до лазарета! - Не бери на понт, начальник! – наигранно весело сказал Жора. Сказал и посмотрел в глаза корпусного. Натолкнувшись взглядом на холодный блеск стального цвета зрачков Монгола, Жора привял на глазах, во взгляде мента не было и намека на ложь. - Ты думаешь, мне не хрен делать, - глядя Жоре в глаза, спросил Монгол, как за пятнадцать минут до нового года валандаться здесь с тобой? Говори, чем бил парня! – сорвался он на крик. – Времени нет! - Что же это, а? – обратился Жора непонятно к кому. – Как же это, а? - Будешь писать явку с повинной здесь или в камере напишешь? – оборвал Монгол его стенания и демонстративно посмотрев на часы, достал из шухляди своего стола чистый лист бумаги. Разговор дошел до точки кипения, заявления корпусного смахивали на правду. Особенно если учесть тот факт, что крымский Сергей, падая с нары, ударился головой об бетонный пол камеры. Этот факт пришел Жоре на ум, и он стряхнул с себя обличие простака и впервые за время дознания выставил клыки хищника, загнанного в угол собаками. - Какую явку! – пренебрежительно сказал он. – Этот мудак оступился на наре и ебнулся башкой об пол! Кому-то выгодно навесить на меня мокруху? Хер получится! Вся камера видела этот факт! - Это экспертиза покажет, - обыденно сказал Монгол и отдал приказ своим помощникам: - Этих двоих, - он указал на Степана и Николая, - верните в камеру, а этого приблатненного, - Монгол кинул гневный взгляд на Жору и приказал, - водворите в камеру смертников, вчера был приведен в исполнение смертный приговор и одна из камер освободилась. Пусть этот негодяй в ней дожидается последнего часа в своей жизни! Степан все время искал удобного момента, чтобы вклиниться в разговор. Создатель одарил его не только удивительной силой, которая, как это ни парадоксально, приносила ему кучу неприятностей, но и большое благородное сердце. Он не мог допустить и в мыслях, чтобы за его поступок пострадал другой. Ему с детства были чужды сомнительность и нерешительность. Совершив ребенком неблаговидный проступок, он никогда не клянчил снисхождения и не прятался за спины других. Отец Степы был по натуре мягким человеком и ограничивался в воспитании сына лишь беседами нравоучительного характера. Мать же Степана, как и весь ее род, обладала мужской колоссальной силой и крутым нравом своих предков. За малейшее неповиновение или детскую шалость она драла свое чадо как «сидорову козу». Но, к своему удивлению, измочалив об его задницу пучок лоз, она никогда не видела в глазах сына и слезинки! - Вот уродила непокорного! – говорила она в сердцах. - Весь в деда Прохора вышел! Корись, сын, людям! – поучала она Степу после воспитательного процесса. – Не то, как и дед, сложишь свои косточки на Колыме! Когда присутствующим в кабинете показалось, что виновный выявлен и инцидент исчерпан, правда сбросила с себя покрывало лжи и за пять минут до Нового года восторжествовала в кабинете корпусного в оголенном до наготы виде. - Отпусти, командир, этих людей! – твердо произнес Степан и признался: Это я бил ему шалбаны! - И сколько раз ты врезал ему? – холодно спросил Монгол. - Ровно шесть раз! – не задумываясь, ответил Степа. - Во дает! – весело сказал Монгол и, обращаясь к коллегам, дополнил: - У нас новый «Павлик Морозов» объявился! – Последнее замечание он произнес с издевкой, но тем не менее заявление арестанта смахивало на правду. Монгол обвел взглядом рослую фигуру парня, задержавшись на широких плечах, и только после этого обратил внимание на мосластые кулаки. Степан выдержал изучающий взгляд корпусного и, шагнув вперед, с вызовом сказал в лицо Монголу, чеканя каждое слово: - Я могу, не сойти мне с этого места, - обратился он к нему на «ты», доказать правоту своих слов. Монгол не был шестым в робком десятке, о храбрости этого «клятого» мента зэки пересказывали друг другу немало удивительных историй. Он мог один войти в общую камеру, где шла групповая драка, и без оглядки вклиниться в толпу дерущихся. Получив тумака, не ретировался от опасности на коридор, а продолжал растаскивать конфликтующих до тех пор, пока не добивался своего. Любой вызов он принимал как должное – без тени страха, по-мужски! - Ах, вот ты как круто сваренный! – преувеличенно весело воскликнул корпусной, но в нотках его голоса промелькнула тень уважения. Монгол уважал храбрых мужчин. – Смотри, парень, - сказал он беззлобно, и от этого его слова прозвучали как приговор, - если ты сейчас не докажешь правоту своих слов, буду тянуть тебя в усмирительную рубаху до тех пор, пока всю дурь из твоей башки не выдавлю! Понял? - Понял, – спокойно ответил Степан. Монгол посмотрел Степке в глаза и потребовал от него такое, от чего у присутствующих в его кабинете открылись рты. - Чтобы я поверил тебе и никого не наказывал, - сказал он,- мы проведем сейчас «следственный эксперимент». Ты дашь мне шалбан, и только после этого я приму окончательное решение! - Толик, - обратился к корпусному пожилой контролер, - я думаю, это лишнее, да и времени нет. Большой стрелке настенных часов, господа, оставалось сделать последнее усилие, чтобы известить живущих в этом временном поясе людей об окончании старого и о приходе нового года… - Разве ты забыл, Стас, - ответил Монгол, - что я никогда не меняю своих решений? - Делай, как хочешь, - сказал тот и обреченно посмотрел на часы. - Будет больно! – предупредил Степан и, криво усмехнувшись, обошел стол. Не вставая с вмонтированного в пол табурета, Монгол развернул к Степану корпус и подставил под удар голову. - Не продешеви, Степа! – попросил Жора. – Если не поверит, нам всем хана! Степан не ответил, он положил свою лапищу на голову, и тот непроизвольно схватился руками за края табурета. Как выстрел, неожиданно громко раздался щелчок. Разорвавший тишину звук был похож по своему звучанию на щелчок хлыста, укрощавшего тигров. - О-о-х! – из уст старшины вырвался стон, и в этот миг корпуса Харьковской тюрьмы наполнились боем кремлевских курантов. Их бой разносился по тюремным коридорам из установленных в каждой камере радиодинамиков. С каждым ударом курантов неведомая сила влекла назад корпус старшины, но он невероятными физическими и волевыми усилиями возвращал его в прежнее положение. С новым ударом все повторялось заново. Монгол не свалился с табурета только потому, что держался за него руками. Наконец отзвучал последний удар курантов, и в динамиках раздались торжественные звуки государственного гимна Советского Союза. Величественные аккорды, как штормовые волны, обрушивались на попавшего в прострацию старшину, освежая его травмированную голову. Глаза корпусного, в которых еще секунду назад читались боль, мука и отрешенность от окружающего мира, приняли осмысленное выражение. Когда звуки гимна СССР смолкли, Монгол оторвал от табурета правую руку и провел ею по вспотевшему темени. Торчавший до этого дыбом хохолок на его голове принял прежнее положение, прикрыл плешь на голове Монгола. Корпусной аккуратно ощупал бугорок, выросший на его голове ото лба до макушки, и после этого посмотрел на пальцы руки. На среднем пальце он увидел кровь; обнаружив ее, Монгол до конца поверил в заявление Степана, который путем такого необычного эксперимента доказал правоту своего утверждения. Корпусной понял это, и на его побелевших от пережитого удара скулах проступил стыдливый румянец. Да, Монгола жег стыд от пережитого унижения, но он никого не винил. Он сам пожелал провести этот необычный «следственный эксперимент» и, несмотря ни на что, провел его до конца. Подозрение в причинении травм потерпевшему металлическим предметом с этих троих было снято. Монгол понял, имело место пари, а что послужило предметом спора между арестантами, его не интересовало, он попробовал отдать приказ, но обнаружил, что потерял дар речи. Сделав несколько попыток заговорить, Монгол оставил это занятие и неопределенно махнул рукой, будто отгонял от себя надоедливую муху. - Куда? – попытался уточнить подчиненный и предположил: – В карцер? Монгол отрицательно покачал головой. - Назад в камеру? – переспросил тот. Но и на этот вопрос Монгол сделал отрицательный жест. И тут его прорвало, он снова обрел дар речи: - Проводи этих троих в «тройник» (малогабаритная камера) и первым этапом отправь по месту назначения. – Отдав указание, Монгол встал с табурета и направился к шкафу. - Товарищ старшина, - подобострастно сказал Николай, - вы к голове приложите мокрую тряпочку! - Вон! – закричал Монгол, затем, не обращая внимания на окружающих, налил в стакан водки и залпом осушил его, так, словно, в нем была вода. Оставшись в кабинете наедине со своим старым другом, Монгол улыбнулся уголками рта и с восхищением сказал: - Ух и силища у дурака! Оба служивых увидели ситуацию со стороны и долго не могли прийти в себя от душившего их смеха. Было очевидно, Монгол с честью выдержал посланное им самому себе испытание, оправился от глубокого нокаута и пришел в себя! В вашем присутствии, господа, я с уважением снимаю шляпу перед этим ментом! Тех же, кого мое заявление рассмешило, прошу при встрече со мной перейти на другую сторону улицы. Глава 12 Утром 3 января 1981 года Николая, Жору и Степана заказали на этап. За день до отправки в колонию Степана неожиданно вызвали в комнату свиданий. Вернувшись со свидания со своим отцом, он лег на нару и уставился немигающим взглядом в потолок. Подали обед, но Степан отказался и продолжал смотреть вверх. Жора понял, что парень получил из дому плохие вести, и осторожно, чтобы не травмировать его психику, приступил к расспросам: - Кто к тебе приезжал? - Отец. - Что-то нехорошее сообщил? - Куда хуже! - Если не считаешь нужным, молчи, - посоветовал Жора, но не отставал, продолжал выспрашивать. - Бывает так, - сказал он, - что лучше развести горе, разделить его с другом, глядишь и полегчает. Все-таки, Степа, что тебя так прибило? Жора говорил мягким, проникновенным голосом. Степан повернулся в его сторону, и на тюремное одеяло из его глаза скатилась скупая мужская слеза. Степан натужно вздохнул и сказал горьким от горя голосом: - Моя мамка померла! В коровнике сено загорелось, случился пожар, мамка выносила из него своих коров и получила много обширных ожогов, от них и померла! Степан задохнулся от охватившего его горя и по-детски зарыдал во весь голос. - Какое горе! – пробормотал Жора пораженный известием о смерти матери друга. – Когда это произошло? – спросил он Степана, чтобы хоть немного отвлечь его от горьких дум. - В новогоднюю ночь! – ответил Степан, вытирая с лица рукой слезы. – Колхозный сторож надрался самогонки и учинил в коровнике пожар, закурил самокрутку и уснул с ней в руке на сеннике. Мамка увидела в окнах коровника огонь и как была в нижнем, так и побежала спасать своих буренушек… Глава 13 Солдат внутренних войск Андрей Гусевич принимал последний в своей жизни этап заключенных. В городе Львове, куда спецвагон должен был доставить этапируемых арестантов, его ожидали родители и Наташа, невеста Андрея. По прибытии в родную часть он превращался из солдата в дембеля. Срок его службы истекал. От этой мысли в его груди сладко замирало сердце, а грудь наполнялась восторгом до отказа. - Старый знакомый! – обратился он к низкорослому худощавому арестанту во время досмотра его личных вещей. - Привет, служивый! – поздоровался тот в ответ и тихо спросил Андрея: Прихватил в дорогу «продукты»? - Есть малость! - признался Андрей и поинтересовался: - Что-то быстро ты подлечился! - Праздники, - неопределенно ответил Николай и, собрав со стола досмотренные вещи, последовал в этапный бокс. Охрана спецвагона разместила этапируемых зэков по отсекам, прапорщик назначил одного из солдат на пост и уединился с личными делами заключенных в своем купе. Наступила ночь, и на пост заступил Андрей. Это дежурство было для него последним, и он решил выжать из него максимум возможного. Солдатпервогодка подавал из дверей служебного помещения «продукты»: водку, одеколон и чай, а Андрей распихивал их по отсекам, предварительно получая с зэков плату. Два часа дежурства пролетели незаметно. Мешок с продуктами опустел, а карманы Андрея заметно наполнились госзнаками банка СССР. - Давай, Степан, помянем твою мать? – предложил Николай и подал парню наполненную водкой кружку. - Я не пью! – отказался Степан. - Я помню, - сказал Николай, - но помянуть память матери – дело святое! Степан посмотрел на кружку, в которую Николай налил водки по марусин поясок, принял ее в руки и, не сказав ни слова, выпил до дна. Затем он лег на спину и за всю дорогу не проронил ни слова. Еще в заматованных окнах спецвагона не рассвело, по коридору прошел прапорщик, держа в руках три папки с личными делами осужденных. Он остановился у отсека, в котором ехали в лагерь Николай, Жора и Степан, и приказал: - Собирайте вещи, через пять минут станция вашего назначения. Водитель подогнал автозак к спецвагону вплотную. Солдаты конвойного взвода взяли автомобиль для перевозки заключенных в полукольцо и дослали в патронники патроны. Начальник конвоя отдал ненужный, но в связи с уставом обязательный приказ: - Прыжок вверх или в сторону расценивать как попытку к побегу! Стрелять на поражение без предупреждения! Изготовьсь! Сторожевой пес натянул поводок и отработал госпаек: трижды натужно гавкнул… Первым из тамбура спецвагона в будку автозака шагнул Николай. Секунд через сорок-пятьдесят в него проследовал Жора. Пришла очередь Степана. - Третий пошел! – крикнул сослуживцу солдат, выпускавший Степана из отсека. Стоявший у выхода из коридора второй солдат выкрикнул: - Третий в тамбур пошел! Степан вошел в тамбур спецвагона и замер на выходе на секунду-другую. В следующий миг он уперся руками в раму двери автозака и невероятным физическим усилием толкнул его. Трехтонный автомобиль присел на рессорах и отполз на полметра по заснеженному перрону промежуточной станции на застопоренных ручными тормозами колесах. В следующий миг Степан положил руки на крышу будки автозака и одним рывком забросил на нее свое могучее тело. В мгновение ока он переметнул тело на крышу спецвагона и тут же соскочил с него на гравийную дорожку с другой стороны от перегрузки. Никто из конвоиров не понял, в чем дело. И начальник конвоя, и бойцы, и сторожевой пес подумали, что автомобиль съехал со своего места по протоптанной колесами скользкой колее… Старший сержант срочной службы Андрей Гусевич не принимал участия в перегрузке заключенных из спецвагона в автозак. Он стоял с другой стороны от выгрузки, между составов поездов. Все его мысли в настоящий момент находились далеко от этой промежуточной станции. Он ясно видел себя в объятиях родных, а главное, в объятиях Наташи, своей невесты. Но, несмотря на отвлеченное состояние, по укоренившейся за два года службы привычке сделал все необходимые приготовления. Чтобы в случае нестандартной ситуации быть готовым ко всему, он снял с предохранителя автомат и дослал в патронник патрон. Автомат он повесил на ремне на плечо. Левую руку Андрей положил на газовую камеру АКА, а правой держал рукоять автомата. При этом указательный палец его правой руки покоился на спусковом крючке. Неожиданно для Андрея в метре от него приземлился молодой парень. Очевидно, его ровесник. Во время приземления парень присел, и их взгляды встретились. В глазах солдата застыло удивление, в глазах беглого зэка – немая тоска. Побегушник привстал, схватил рукой ствол автомата и с невероятной силой рванул его из рук Андрея. Лежавший на спусковом крючке палец непроизвольно нажал на спуск, и в грудь беглого арестанта вошла короткая очередь смертоносных пуль. Беглый пошатнулся и, отбросив в сторону вырванный из рук солдата автомат, сказал извиняющимся тоном: - Я не совсем убегал! Я хотел с мамкой попрощаться! Беглый развернулся на гравиевой дорожке в противоположную сторону, сделал два шага и замертво упал лицом вниз. Его молодое и большое сердце было разорвано на части пулями и остановилось… Что послужило причиной трагедии, произошедшей на этой промежуточной станции, до конца неясно. Но ясно другое: родная земля утратила яркую, удивительную по своему содержанию поросль человеческого генофонда. И не только ее, но и всех тех, кто должен был появиться на свет от этой поросли позже. Глава 14 Всю дорогу от станции до лагеря Николай и Жора молчали. После произошедшего им не хотелось ни говорить, ни думать на посторонние темы. Образ Степы, который презрел смертельную опасность ради того, чтобы проститься с самым близким для него человеком, проститься с прахом матери, стоял у них перед глазами. Его поступок ошеломил их и придавил своей необычностью и неожиданностью. И хотя они слышали из будки автозака слова солдата, застрелившего Степана: «Попытка побега мной предотвращена! Убегавший застрелен!», ни Жора, ни Николай не верили в его смерть. - Как отдохнули? – спросил осужденных краснощекий капитан, принимавший этап с областной больницы. Жора и Николай переглянулись, но сохранили молчание. - Администрация Харьковской тюрьмы, - сказал капитан прибывшим, приобщила к вашим личным делам постановления о водворении вас по прибытии к месту назначения в штрафной изолятор на пятнадцать суток каждого. Капитан изучил текст постановлений и дочитав его, возмущенно воскликнул: - Это ж надо! Наши проходимцы и там отличились! Продолбили в простенке дыру в женскую камеру. Что вы за люди?! – сказал он с презрением. – Доктор поступил с вами благородно! Несмотря на то, что вы являетесь злостными нарушителями режима содержания, он отправил вас подлечиться на новогодние праздники! А вы… Капитан передал личные дела осужденных начальнику спецчасти и отдал приказ начальнику войскового наряда: - Водворите этих негодяев в штрафной изолятор сроком на пятнадцать суток каждого… Послесловие «Явка с повинной» Господа! В конце шестой главы этого произведения я дал заведомо ложные показания о том, что «если бы не…» последнее. Каюсь! Для того чтобы эта история стала достоянием общества, было необходимо, чтобы о ней стало известно постороннему человеку. (Конвойные войска умеют хранить свои тайны). И вот благодаря тому, что «если бы не…» все-таки не произошло и один из участников поездки в областную больницу пере… Стоп! Начну по порядку! В канун нового 1985 года я возвращался из «деловой» поездки. Мрачный тип доставил на своей колымаге к переходу, а не на привокзальную площадь. - Отсюда недалеко, - буркнул он, принимая из моих рук плату за проезд. Я вышел из перехода на перрон Киевского вокзала и столкнулся с трудностью. Поперек перрона стоял автозак, окруженный полукольцом солдат конвойных войск. Через пять-семь минут перегрузка заключенных окончилась и проход освободился. Я вошел в вагон СВ и занял свое место. Моим попутчиком по купе поезда, следовавшего по маршруту Львов – Луганск, оказался 27летний парень. Он был крепко сложен, а на голове наметились залысины. - Георгий! - представился мой vis a vis и благодушно позволил мне: Можешь дражнить меня Жора! Состав тронулся и медленно покатил на восток Украины. В окне нашего купе показался автозак, который перегораживал мне путь к вокзалу. Не помню зачем, возможно, чтобы завязать разговор со своим попутчиком, я кивнул в сторону окна, где был виден автозак, и сказал: - К нашему составу подцеплен вагон с заключенными! Попутчик проследил за моим взглядом и, увидев стоявший на перроне автозак, нахмурился. Прошло несколько томительных минут молчания. - Наездился я в этих вагонах, чтобы они все сгорели! – первым заговорил Жора и напугал меня до полусмерти. - Я добираюсь домой из заключения. Одиннадцать лет и шесть месяцев протахтели, как один день! На всякий случай я потрогал свой пиджак в том месте, где в потайном кармане хранил кошелек. Жора заметил мой жест и с нескрываемым презрением сказал в мой адрес: - Я не крысятник! Там, где живу, по тумбочкам не гуляю! Я просительно посмотрел ему в лицо, но столкнулся со взглядом хищника и сник. Чтобы загладить свой отвратительный поступок, я несколько поспешно выложил из пакетика на стол припасенные мною в дорогу продукты и бутылку водки. Чтобы искупить свою вину, предложил со мною поужинать. - Вы не откажетесь со мной разделить, - промямлил я, - мой скромный ужин? Приглашать к столу Жору во второй раз не было нужды. Он тут же вытащил из брючного кармана выкидной нож и надавил большим пальцем руки на ползунок. Из рукоятки ножа выскочило хищного вида блестящее лезвие. Жора взял в руки кружалко «Краковской» колбаски и, очистив его от кожуры, порубал на большие ломти. - Какая рыба на свете самая вкусная? – спросил он. - Затрудняюсь точно утверждать, - пропищал я из-за осипшего от его ножа голоса. - Колбаса! – весело заявил он и принялся нарезать тонкими пластинками поданный мною сыр. Хлебный батон, который я подал ему последним, он разломал напополам. Одну половинку батона Жора по-братски подал мне, сказав при этом: - Хлеб – всему голова! Я не возразил. Согласитесь, господа, трудно отказать в чем-либо человеку, который держит в руках такой нож. Жора осмотрел придирчивым взглядом накрытый им таким образом стол, и его рука потянулась к бутылке водки. - У меня есть чем запить, - предложил я, и снова вышло как-то поспешно. - Мы что, братан, - презрительно сморщив лицо, спросил Жора, - девочки? Обойдемся без запивона! – добавил он и приставил к горлу нож. Не к моему горлу, господа, к горлу бутылки! «Пук» - раздался предсмертный стон посудины, и Жора разлил по стаканам водку. Стаканы и нож, это было все, в чем он участвовал в сервировке нашего общего стола. Обращаясь ко мне по-свойски, на «братан», Жора предложил тост: - Давай, братан, выпьем за тех, кто нам дорог, но в эту минуту находится далеко отсюда. Мы выпили. Скромностью Жора не страдал, и это было видно невооруженным взглядом. Он ловко накалывал на кончик лезвия своего ножа куски колбасы (те, что побольше), обнюхивал продукт и с блаженным выражением на лице отправлял целиком в рот. - Пол второй? – не церемонясь, спросил он и, не дожидаясь моего согласия или возражения, разлил по рюмкам остаток водки. - Давай, братан, - предложил он, - помянем одного замечательного парня! Мы молча выпили. Когда последний кусок из моих дорожных припасов исчез в его хавальнике (это он так определял свой рот), Жора удовлетворительно крякнул и спросил меня: - Куришь? - Курю, признался я. - Тогда угости сигареткой, - попросил он меня и предположил: - Небось, смалишь шоколадные (с фильтром)! - Пойдемте, Жора, покурим в тамбуре, - предложил я. - А чем тебе, братан, здесь не по кайфу курить? – удивился Жора. – Видишь, - он указал на потолок нашего купе, - вентилятор присутствует. – Жора встал обутыми ногами на полу моей лежанки и открыл люк отдушины. Я смалодушничал и… мы закурили. Зная по предыдущему жизненному опыту, что курение располагает к откровенности, я осмелился и спросил: - Если не секрет, от чего умер ваш знакомый, которого мы помянули? - Хочешь послушать прикол (рассказ) о моем братане? – грустно спросил Жора, и по его лицу разлилась печаль. - Да, - признался я и подстраховался: - Если, конечно, это не затруднит вас и не ранит. Жора собрался с мыслями, и на свет божий пролилась правда о Степе, его безвременной, напрасной и никому не нужной гибели. Около часа Жорка «брехал» мне о продажных и жестоких служащих, системе исполнении наказаний, а я, господа, перевираю эту историю вам! Стоп! В моей одиночной камере на экране телевизора марки Watson циферблат часов. Через полторы минуты большая и малая стрелки сомкнутся на временной отметке двенадцать! А я, господа, до этих пор не наполнил свой ярко-красный пластиковый фужер бражкой, которую специально замастырил (изготовил в данном случае) для встречи Нового года! Извиняюсь, господа! Нет времени! Поздравляю вас, господа и дамы, с Новым годом! Португалия. Тюрьма Pacos de Ferreira Заключенный №171 Июль-август 2012 г.
