В русской литературе существует некий «венецианский» миф, представленный определенным набором мотивов, постоянно варьирующихся, но неизменно присутствующих в изображении Венеции , а именно: представление о Венеции как о зыбком мире, населенном тенями и призраками (И, Козлов, П.Вяземский, С.Соловьев) ; инакость Венеции как места, в котором перестают действовать законы логики, утрата воспринимается как приобретение , смерть- как праздник, ночь – как день и гибель как возрождение; отсутствие четких границ между прошлым и будущим, смерть как растворение во времени, любовь к смерти, возникающая в Венеции.1 Предметом настоящей работы является сопоставительный анализ триптиха Александра Блока о Венеции из цикла «Итальянские стихи» (1909) и стихотворения Осипа Мандельштама «Веницейская жизнь»(1920). «Итальянские» стихи Блока- это серьезный этап в его творчестве. Цикл был написан в основном летом 1909 года в Италии, но обрабатывался до 1914 года В творчестве Блока явственно ощущаются переклички между статьями, пьесами и стихами, т.е., по справедливому мнению Д.Магомедовой, «речь идет об особой спаянности , цельности в многообразии всех сторон его художественного творчества»2. Двойственность мироощущения Блока проявилась и в изображении Венеции, которая у поэта «оказывается неким 1 Об этом подробно см.:Меднис Н.Е. Венеция в русской литературе, Новосибирск, 1999. 2 Д. М. Магомедова. Автобиографический миф в творчестве А.Блока, М., 1997, с.28 пороговым миром, способным реализоваться как в метафизике прошлого, так и в физике будущего» 3Триптих Блока построен по принципу переплетения мотивов любви и смерти- прием, характерный (как было отмечено выше) для традиционного изображения Венеции в русской поэзии . Антиномичность, оксюморонность повествования проявляется в изображении двуликой Венеции, которая предстает как нечто ускользающее, не поддающееся однозначным характеристикам .Мотивы любви и смерти переплетены у Блока так же, как и в стихотворении О.Мандельштама «Веницейская жизнь» .В этом городе все зыбко и нереально, смерть соседствует с красотой и любовью, тьма- со светом, веселье- с трагизмом. Не случайно ,отмечая особенности поэтического мира Мандельштама, , А.Блок указывает на его некую ирреальность, связанную с восприятием Венеции: : «Его стихи возникают из снов- очень своеобразных, лежащих в областях искусства только. Утрата воспринимается как приобретение. Его путь – от иррационального к рациональному(в противоположность моему). Его «Венеция»( т.7,с. 371) В этом высказывании Блока очень важно указание на противоположность творческих путей художников: если Мандельштам идет, по мнению Блока, от иррационального к рациональному, то Блок, наоборот, от рационального к иррациональному, вселенскому. Разность подходов проявилась и в изображении Венеции. Триптих Блока построен на реальных впечатлениях от Венеции, которые постепенно перерастают в мировоззренческие раздумья автора о прошлом и будущем, о жизни и смерти, любви и красоте, сиюминутности и вечности. По мнению Меднис, в первом стихотворении цикла мотивы любви и смерти соседствуют, а затем во втором и третьем как бы разветвляются: во втором 3 Меднис Н.Е. Указ .соч, с 148 стихотворении стержневой темой является смерть, а в третьем- любовь, хотя и в нем, как отмечает исследователь, присутствует тема смерти.4 С нашей точки зрения, такой подход несколько схематичен, ибо в каждом из трех стихотворений, составляющих « венецианский» триптих, соединено множество мотивов, и выделять какой-то один как ведущий можно лишь условно, для удобства анализа. В первом стихотворении тема романтической любви , ради которой можно забыть все, обращена не то к реальной женщине, не то к обобщенному образу венецианки как символа «адриатической любви», последней и трагической, плавно переходящей в тему христианского искупления и смирения («Христос, уставший крест нести»).Во втором стихотворении венецианские реалии пропущены через личностное «я» автора, являющегося как бы соучастником и очевидцем кровавых событий, имеющих историческую и библейскую основу: …Я в эту ночь-больной и юныйПростерт у львиного столба… В тени дворцовой галереи Чуть озаренная луной, Таясь, проходит Саломея С моей кровавой головой (т.3, с. 103) Зловещий облик Венеции - города -призрака, в котором дует «холодный ветер от лагуны», города- сна, в котором качаются «гондол безмолвные гроба» и слышатся лишь скользящие шаги призраков, является как бы 4 См.: Меднис ,Указ.соч.,с. 147 декорацией для раздумий автора о себе, о своей судьбе и «о жизни будущей».Третье стихотворение триптиха посвящено Венеции как месту нового гипотетического рождения автора, ибо только в таком мистическом и ирреальном городе можно думать о будущем воплощении: Появление в стихотворении образа черного бархата ( «и «некий ветр сквозь бархат черный о жизни будущей поет») , воплощающего в себе одновременно и знак смерти, и символ нового рождения ,как бы предопределяет дальнейшее развитие темы в стихотворении О.Мандельштама «Веницейская жизнь», в котором этот образ тоже имеет многозначный смысл. При поверхностном чтении стихотворения «Веницейская жизнь» создается впечатление о традиционном подходе автора к данной проблематике ( обыгрывание тем «красота и смерть»,»любовь и смерть», «красота смерти», «любовь и красота», связь смерти со сновидениями, образ Венеции как порога жизни и смерти и т.д.) Однако при более внимательном и детальном анализе обнаруживаются глубинные подтексты, отсутствие внешней атрибутики только усиливает внутренний смысл стихотворения, тесно связанного со всем творчеством Мандельштама и одновременно продолжающего традиции русской венецианы (в частности, блоковские мотивы) Уже первая строфа « Веницейской жизни» погружает нас в удивительно многослойный, полный подтекстов и аллюзий мир художественных образов Мандельштама, построенный на антиномическом соединении , казалось бы, несопоставимых явлений и понятий: Веницейской жизни, мрачной и бесплодной, Для меня значение светло. Вот она глядит с улыбкою холодной В голубое дряхлое стекло5 У Мандельштама «стеклянно- зеркальные» образы вводят в атмосферу внешне холодного и статичного мистического города, постепенно подводя к основному конфликту стихотворения- теме жизни и смерти. У Блока в первом стихотворении триптиха также появляется тема стекла («черный стеклярус на темной шали»),но наполнение ее совершенно другое, нежели у Мандельштама, и в этом как раз проявляется та разница в восприятии действительности, о которой говорил Блок. Мы видим у Блока описание реального стекляруса, т.е. поэт вводит в текст реалии быта, которые затем приобретают новый смысл в контексте стихотворения: тема трагической «адриатической» любви то ли к абстрактной венецианке, то ли к реальной женщине плавно переходит в тему искупления и христианского всепрощения. У Мандельштама в стихотворении «Веницейская жизнь» наблюдается совершенно противоположная трактовка : для него «голубое дряхлое стекло», как уже отмечалось, символ нереальности, мистической ускользаемости Венеции,в которой не действуют обычные нормы и законы, т.е. , по определению Блока, Мандельштам идет от ирреальности к реальности, а Блок, наоборот,от описания будничной реальности поднимается к высоким обобщениям о будущем возрождении. Обилие эпитетов, многоцветье красок и калейдоскопичность изображения ( «белый снег», «синие прожилки», «зеленая парча», «черный бархат»)- все это создает определенный настрой и подготавливает к восприятию основной темы стихотворения- проблемы таинства жизни и смерти, загадочности и непредсказуемости этих явлений, происходящих как 5 Осип Мандельштам, Соч.:В 2-х т., 1990, т.1, с.129.В дальнейшем цит.Мандельштама по этому изданию с указанием страниц в тексте. бы «на праздном вече». Драматизм повествования усиливает подчеркнутая театральность антуража: « горящие в корзинах свечи», завешенная «черным бархатом» плаха, « тяжелые» венецианские «уборы».Как уже отмечалось, образ «черного бархата» явно заимствован Мандельштамом у Блока и так же, как у Блока, в контексте стихотворения приобретает двойственный смысл как знак любви и смерти («черным бархатом завешенная плаха и прекрасное лицо») В этой связи театральность и выдуманность Венеции в стихотворении» «Веницейская жизнь» представляются тоже только внешней оболочкой, которая скрывает глубинные внутренние подтексты. Тема литературной отраженности и общекультурных реминисценций присутствует и в триптихе Блока. Описание во втором стихотворении собора святого Марка, который «утопил в лагуне лунной узорный свой иконостас» и в тени дворцовой галереи которого тайно появляется Саломея с кровавой головой поэта, носит явную печать театральности. Антураж таинственности и трагедийности усиливается в третьей строфе, в которой образ лирического героя идентифицируется с Иоанном Крестителем, кровавая голова которого на черном блюде «глядит с тоской в окрестный мрак», предопределяя судьбу самого поэта. В стихотворении Мандельштама смерть преподносится как зрелище, как представление,. Трагический образ « праздничной смерти» на фоне роскошного венецианского антуража выводит проблему на новый уровень, превращая ее из иллюзорной театральной картины в настоящую трагедию человеческого бытия.Особенно характерна в этом отношении последняя строфа стихотворения, в которой появляется образ Сусанны из картины Тинторетто «Сусанна и старцы»: Черный Веспер в зеркале мерцает, Все проходит, истина темна. Человек родится, жемчуг умирает, И Сусанна старцев ждать должна.(с.130) В этой строфе объединились все глубинные смыслы стихотворения: ирреальность бытия, невозможность познания истины, которая ускользает в стеклянно- зеркальном венецианском мире, освещенном мрачным светом «черного Веспера», таинство рождения и смерти, «умирающий жемчуг» как символ гибели любви и в то же время возрождения новой жизни ( « человек родится, жемчуг умирает), Образ Сусанны в последней строке символизирует неправедность человеческого суда над личностью ( по преданию, Сусанну оклеветали старцы, пытавшиеся ее соблазнить) и неотвратимость рока («И Сусанна старцев ждать должна»).Здесь уже совершенно исчезает мотив театральности и явственно проступает тема трагизма и одиночества личности, рассматриваемая Мандельштамом в контексте «венецианских» реалий, поэтому в последней строке и появляется , казалось бы, не связанный с основным текстом образ тинтореттовской Сусанны. Типологическое сопоставление триптиха Блока и стихотворения Мандельштама позволяет обнаружить точки соприкосновения между поэтами при всем различии их мировоззренческих и эстетических установок. Для обоих поэтов Венеция была как бы толчком для раздумий о жизни и смерти, красоте и увядании, о борьбе и противостоянии двух начал – светлого и темного, о бренности бытия и о вечных, неувядаемых ценностях .Блок при всем своем трагическом мироощущении думал в Венеции о « жизни будущей» и о том, что существует « волна возвратного прилива», позволяющая даже трагические события воспринимать в их антиномической сущности. Мандельштам , как уже отмечалось, шел к реальности через ирреальное, вымышленное восприятие действительности, а Блок , наоборот, от реальности обращался к глубоким мировоззренческим обобщениям, но Венеция в восприятии обоих оказалась тем, прекрасным, непостижимым , манящим и таинственным городом, который до сих пор привлекает художников, поэтов, творцов, да и вообще всех людей своей неповторимой атмосферой.