1 axion esti Одиссеас Элитис ДОСТОЙНО ЕСТЬ Odusseaj Eluthj

1
axion esti
Одиссеас Элитис
ДОСТОЙНО ЕСТЬ
Odusseaj Eluthj
TO AXION ESTI
"Много теснили меня от юности моей,
но не одолели меня".
Псалом 128
перевод Евгения Колесова
2
Часть I. СОТВОРЕНИЕ
"В начале был свет..." (с. 14-16)
В НАЧАЛЕ был свет
И в час первый
устами сотворенными из праха
я познавал этот мир
Деревья с их зеленою кровью и золото их корней
Море ясное всеблагое в прекрасном сне облаков
ткань эфира тончайшее полотно распростертое на земле
среди финиковых пальм и рожковых деревьев
Я открыл для себя этот мир
и возрыдал и восплакал
Душа моя ждала вестника и проводника
И тогда я увидел
трех Женщин в Черном
воздевающих руки к Востоку
а у них за спиной
медленно разгорался свет
справа вдали
тихо-тихо таяло
облако Рядом росли диковинные травы
И жило в душе моей солнце чистое солнце истины
у него были сотни лучей И
истиной этой был я сам За много веков до сего дня
я еще бледный и хрупкий в первопламени мира
Еще не раненный небом
и ощутил я как над моей колыбелью
пришла и склонилась сама оплотневшая память
и молвила голосом ветра деревьев и волн
"Вручаю тебе этот мир
как сохранить его
начертано в сердце твоем
Прочти и ступай на битву" так сказала она
"а оружие выбери сам" так она мне сказала
И руки свои распростерла подобно юному Богу
что впервые осмелился сам сотворить боль и радость.
И тогда
пронеслись высоко над холмами тяжело рассекая воздух
Семь Топоров
А где-то в точке Начала
в гнезде благовонной птицы
поднималась великая Буря
чистую возрождая кровь
и страшные чудища вновь становились людьми
3
Сколь разумно необъяснимое
Примчались ветры хранители памяти рода
они принесли детей мальчиков пухлощеких
и зеленохвостых подобно Горгонам
и прочих людей в том числе стариков
ракообразных колючебородых
Облако в небе распалось раздвоилось и расчетверилось
то что от него осталось ветер унес на Север
посреди моря воздвиглась высокая Башня
Засияла черта горизонта
мощная зримая прочная
моя песнь.
Гимн первый.
И ВОТ
4
***
И СКАЗАЛ ОН,
усеянная мирами,
и возникла гладь морская,
от края и до края
созданными по образу и подобию моему:
восстали из вод каменные кони,
узкогорлые амфоры
и дельфинов крутые спины –
и Иос, и Сикинос, и Серифос, и Милос, –
"Пусть каждое слово мое ласточкой обернется",
сказал он,
и пусть они принесут тебе
весну среди лета:
маслин
корзины полные,
чтоб просветлели сны твои,
и тьму цикад
стремительных, незримых,
точно сердца стук,
и капельку
воды живой,
чтоб внял ты гласу Божьему,
и древо одинокое,
чтоб друга в нем ты
нашел себе,
и горсть земли
у ног твоих,
чтоб твои корни вглубь росли,
и неба ширь
и высоту,
чтоб бесконечность стала твоей –
И ВЕСЬ НАШ МИР,
столь малый и столь
великий!
***
5
Часть 2. СТРАСТИ (с.27)
Я В ЭТОТ МИР пришел,
поклонился островам Эгейского моря
и их маленьким Корам,
восхитился прыжками стремительных серн,
с листвою маслин породнился,
я – Солнцечерпий, Саранчеубийца!
Ярость безумной стихии сокрушила горную гряду;
меж опаленных обломков я за счастьем горестно бреду.
Я бреду, распахивая руки,
раздвигая скалы на ходу –
не ищу ни серебра, ни злата,
я к истокам Истины иду.
Я ищу Гранатовый источник, источники Ветра и Поцелуев.
Каждый сам выбирает свой путь,
выбирает оружие и песни.
Я в ущельях Гранат отыщу,
сторожить его Ветер поставлю,
и узников Сердца, мои Поцелуи, на волю тогда отпущу.
Ярость безумной стихии сокрушила горную гряду:
Счастье родного народа, я в ущельях тебя найду!
Я в этот мир пришел
и увидел лишь черную толпу обреченных
да уродливый век,
в грязь втоптавший родных детей!
***
6
Чтение первое. ДОРОГА НА ФРОНТ
На рассвете дня Святого Иоанна, после Крещения, снова пришел приказ: двигаться
вперед, туда, где нет ни праздников, ни будней. Нужно было сменить ополченцев из
Арты, защищавших линию Химара-Тепелена – говорят, они стояли там с первого дня
войны. Их осталось меньше половины, и больше они выдержать не могли.
Ночь за ночью мы шли, не останавливаясь, след в след, как слепые, с трудом
поднимая ноги, увязавшие по колено в грязи. На коротких привалах уже не
разговаривали, только зажигали лучину и в ее свете молча, сурово делили остатки
изюма. Когда место позволяло, мы сбрасывали одежду и скребли кожу – яростно,
долго, до крови. Завшивели мы по горло, а от усталости все казалось нам еще гаже.
Наконец из темноты раздавался свисток, сигнал, что пора двигаться дальше, и мы снова
тянулись, точно скот, чтобы успеть до рассвета пройти как можно больше, не став
мишенью для вражеских самолетов. А поскольку Господь Бог не разбирался в мишенях
и прочих военных тонкостях, Он обычно благословлял новый день точно в положенный
срок.
Но вот однажды мы увидели, что и в самом деле пришли туда, где нет праздников и
будней, больных и здоровых, бедных и богатых. За горами нарастал гул, все сильнее
напоминавший бурю. Навстречу все чаще попадались раненые, санитары с красными
крестами на повязках ставили носилки на землю, поплевывая в ладони; им очень
хотелось курить, но курева не было. Узнав, куда мы направлемся, они качали головами
и рассказывали самые невероятные вещи. В темноте можно было различить только их
голоса; эти голоса и теперь еще жгут мою память, так черна была эта ночь,
прорезываемая серыми вспышками разрывов. "Ой-ой, мама-му", "ой-ой, мама-му", –
слышался временами то ли храп, то ли хрип, и тогда кто-нибудь из нас говорил: это
голос смерти.
Иногда вместе с ранеными вели и пленных, захваченных разведчиками несколько
часов назад, во время очередной лихой вылазки. От пленных несло вином, карманы у
них были набиты консервами и шоколадом. А у нас за плечами были лишь взорванные
мосты да несколько мулов, обессилевших от скользкого снега и тяжкого пути по
болотам.
И вот наконец мы увидели клубы дыма, поднимавшиеся то тут, то там, и впервые
ослепительно красные ракеты, вспыхнувшие высоко над горизонтом.
***
7
ласточка прилетела
что же нам надо сделать
Надо, чтобы герои
надо, чтобы живые
Боже мой, Владыка дня
Боже мой, Владыка дня
Юное тело Мая
ночью похоронили
где-то в пучине моря
и с той поры вся бездна
Боже мой, Владыка дня
Боже мой, Владыка дня
*
*
*
*
*
*
*
*
*
*
*
*
только весны все нет
чтоб наступил рассвет?
пали в том краю;
пролили кровь свою.
ты в горах воздвиг меня,
в море ты укрыл меня!
маги унесли,
во глубине земли;
погребена Весна,
запахов полна.
ты в горах воздвиг меня,
в море ты укрыл меня!
***
8
На плечах у нас – тяжкое бремя гор,
и скрыты мои корни в тех горах могучих.
Вечным огнем сияет над ними
наша горькая память – память народа.
О память народа, ты – горы Пинда, горы Афона!
Тебе одной открыты дела нашей жизни,
слова твои острее каменных жал,
ты вновь открываешь нам лики икон потемневших,
и летят по-над водами вечности
бессмертной сирени цветы.
Я снова в плену у весны, и сердце полно мое,
Блуждаю во тьме кромешной, лишь руки видны мои,
ты снова караешь меня и уходишь в зарю,
во дворцы наших гор, наших гор-облаков.
Чем манят, что хранят эти горы?
Чем живут, что поют эти горы?
На плечах у нас – тяжкое бремя гор, но мои корни –
в тех горах могучих, и вечным огнем
сияет над ними горькая память народа.
***
По ступеням рассвета
Бреду по вешним росам
Где ты, где ты, слезинка
Мои дочери вспомнят
А сыновьям пока что
Где ты, где ты, слезинка
*
*
*
*
*
*
я поднимаюсь к небу,
до самых краев Вселенной,
злополучного счастья?
лишь горечь наших песен,
винтовок не удержать:
злополучного счастья?
9
Чтение второе. ВЕЛИКИЙ ИСХОД
В ТЕ ДНИ дурные вести разошлись по столице, и на тайной сходке было решено:
выйти на улицы и площади, неся с собой то немногое, что у них осталось – горсть земли
под расстегнутой рубахой, небритые щеки да неувядающий листик солнца в
потрескавшихся губах, знак всесильной владычицы-Весны.
Это было в канун годовщины Восстания, которую по обычаю торжественно отмечала вся
нация, и потому именно этот день был избран для Великого Исхода. Ранним утром они вышли
навстречу солнцу, и их знаменем было Бесстрашие: молодые люди, которых называли бродягами,
мужчины и женщины с опухшими ногами, раненые в запекшихся бинтах и инвалиды на стертых
костылях. И борозды на их лицах были так глубоки, что казалось, будто у них за плечами не одна,
а множество жизней.
Когда об этом странном походе узнали Другие, им стало страшно. Трижды оглянувшись на
свое добро, они тоже двинулись на улицы и площади, потому что иначе им оставались лишь сноп
огня, черное дуло да белый оскал солнца в том краю, где ни цветок, ни былинка не проронят над
ними слезы. И они шли, стреляя куда попало и закрывая глаза в отчаянии. А Весна овладевала ими
все сильнее, как будто не было для нее на земле иной дороги, а была только эта, по которой молча
шагали в тишину эти люди – молодые ребята, которых называли бродягами, мужчины и женщины
с опухшими ногами, раненые в запекшихся бинтах и инвалиды на стертых костылях.
Они прожили не одну, а множество жизней. Над одними сразу же учинили зверcкую
расправу, других просто забрали. Тридцать человек на следующий день поставили к стенке.
***
10
11
12
13