мнимой или подлинной ущербности, объяснить просто и доступно причины бед и проблем. Постановка диагноза и поиск решений идут в хорошо известном русле («Кто виноват?» и «Что делать?»). Здесь активно используется образ врага, обладающего вполне мифологическими ха­ рактеристиками Мирового зла. Средоточия неверия, (мировой заговор, внутренние враги и т.п.). Для России характерна нерасчлененность разных сфер жизни: поли­ тики, экономики, индивида и общества, будней и празд­ ников, веры и знания - все это слито воедино, как в син­ кретичной первобытной культуре. Отмеченные выще подобия и параллели имеют не внешний, а системный характер, и речь идет не о случайных парадоксальных подобиях, а о сущностном сходстве. Характерными чер­ тами российского менталитета сегодня являются: - до­ минирование общего над частным (чувство общинности); - возрастание роли этнического самосознания; замещение государственной идеологии частными, на­ циональными вариантами; - возрастание роли конфес­ сионального признака, который все чаще используется как маркер (такого же ранга, как этничность), разграни­ читель своего и чужого; - возрастание в культуре роли не объединяющих, а разграничивающих начал; - поляр­ ность ментальных схем, их свобода от полутонов и пе­ реходов (одновременно ожидается и локальный «конец света», и крепнет вера в великое будущее страны); - воз­ растание роли устной культуры в ущерб культуре пись­ менной (возвращение к устной, упрощенной речи и мышлению). Культура со знаком «знаю» замещается культурой со знаком «верю». Сказанное не означает, что речь идет о безнадежной деградации культуры в целом. Скорее можно говорить, что в некоторых исторических ситуациях более надеж­ ным оказывается обращение общества к испытанным мыслительным схемам. Они оказываются достаточно комфортными, комплиментарными, нечувствительными к противоречиям действительности. С гфугой стороны, нас не должен удивлять тот факт, что стратегия архаич­ ного миропонимания вполне может «работать» и в конце XX в ека При всех закономерных расхождениях между терминами <сзнать мир» и «чувствовать мир» архаичное миропонимание еще не выработало всех своих ресурсов. Это своего рода «первичные впечатления бытия», с ко­ торыми человек когда-то стал человеком. ЛИТЕРАТУРА 1. Тэрнер В. Символ и ритуал. М.: Наука, 1983. С. 240. 2. Бродский И. Нобелевская лекция // Иосиф Бродский. Форма времени. Т. 2. Минск, Эридан, 1992. С. 450. 3. Франкфе^т Г., Франкфорт Г.А., УиясонДж.. Якобсен Т. В преддверии философии. Духовные искания древнего человека М., 1984. С. 24. Статья представлена кафедрой современной отечественной истории Томского государственного университета и кафедрой всеобщей истории Томского государственного педагогического университета, поступила в научную редакцию IS февраля 1999 года. УДК 17.01.45 А.П. Казаркин ИДЕИ ОБЛАСТНИЧЕСТВА И ЕВРАЗИЙСТВА В ЛИТЕРАТУРЕ СИБИРИ Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, грант М 98-04-000 Публикуется выступление А.П. Казаркина на русско-американском симпозиуме «Русское национальное самосознание» (Томск, ноябрь 1998 г.). Речь идет об основных идейных традициях, развиваемых писателями-сибиряками в XX веке; «Русская идея в Сибири сочетает внешне несовместимые установки - региональную и глобалистскую». Лнгерапурную историю Сибири начинают с летописей, упоминают в ней, как правило, о Радищеве, декабристах, ссыльных революционерах и о писателях, гфоехавишх по Сибгфа Такая постановка вогфоса свидетельствует о нераз­ личении точек зрения: литература о Сибгфи (внешняя точка зрения) отождествляется с литературным самосознанием (Гибири (внутренняя точка зрения). Собственно сибирская литература складывается лишь с гюявлением областничест­ ва, то есть ближе к концу XDC века, и только в XX веке рус­ ская литература Сибири выходит из состояния провинци­ альной отсталости. Мирового уровня литературное творче­ ство сибгфяков достигло лишь в XX веке. Об этом можно говорить, изучая наследие Г. Гребенщикова, П. Васильева, С. Маркова, В. Шукшина, а также художественный мир В. Астафьева, С. Залыгина, В. Распутина. «Сибирский характер» отождествляется с самосознани­ ем субэтноса русских, при этом усиливается момент зави­ симости его от природно-географических факторов. Этот географический детерминизм, а также интерес к тюркомонгольскому наследию объединяет областников с евразий­ цами. Потанин увлеченно изучал монгольский эпос, . ^ и н цев открыл Каракорум, а их преемник Грум-Гржимайло (его работы высоко оценил Л. Гумилев) повлиял на первых евразийцев. Есть, однако, серьезные расхождения в позиции об­ ластников и евразийцев. Областники противостояли им­ перскому централизму, а евразийство иногда квалифи­ цируют как имперскую теорию (Н. Бердяев, например). Однако в нем можно усмотреть идею конфедеративного устройства государства с сильной централизацией толь­ ко в моменты военной опасности, а главное - опору на местные традиции в самоуправлении. Сибирское о ^ а стничество оказалось дополнением и развитием концеп­ ции культурного полиморфизма Н. Данилевского. О. Шпенглер видел в Сибири последний великий культурный тип, после которого - цивилизация-моно­ культура. Проблему можно свести к простой форму­ лировке: понимать ли «сибирскую идею» как продол­ жение русской идеи или же это разрыв с последней? Если раннее областничество было по преимуществу на­ учно-публицистическим движением, то теперь региона­ лизм начинает приобретать черты политического дви­ жения. Когда ситуация работает на распад русской госу­ дарственности и культуры, курс на максимальную неза­ висимость Сибири представляется оздоравливающим. Преображение России должно начинаться с окраин. Возможна актуалшация областничества как идеологии са­ моспасения Сибири, неподчинения Центру, чей курс на вес­ тернизацию и разрушение национальньк традиций окраин воспринимается как деструктивный. Сибирский регионалю м понимается не только как неимперский, но и как неза­ падный путь. Евразийцы предрекали Сибири роль воплоти­ теля запасного, неевропейского, варианта истории. Сегодня традиционная российская культура живет преимущественно 11 на окраинах, культуротворческая и здоровая экономическая инициатива, чрезвычайно редкая, созревает в глубинке. Обобщения Г. Потанина и Н. Ядринцева сейчас звучат как никогда актуально: Центр - это проводник колонизации, только ресурсы Сибири выкачивает уже не российская им­ перия. Таковы основные положения публицжггической книги В. Распутина «Что в слове, что за словом?» (Иркутск, 1986), так и не вышедшей в центральных издательствах. Региональное культурное самосознание получило в ней за­ вершение. Замечательно, что почти те же вопросы решал в своих книгах «Моя Сибирь» и «Письма с Помперага», напи­ санных в Америке, Г. Гребенщиков, испытавший, пожалуй, и наиболее сильное влияние Потанина. Если центральная Россия, пошедшая по пути вес­ тернизации, откажется от национальной миссии, рус­ ской идеи, тогда оригинальное культурное задание ос­ тается за Сибирью. Так звучит на современном этапе евразийская идея: западная цивилизация несёт всем не­ европейским народам аккультурацию и экологический тупик. Как формирующийся субэтнос сибиряки не мо­ гут повторять чужие стандарты. А поскольку центр приложения национальной энергии явно перемещается на восток, вероятным для Сибири становится японский вариант: активное использование западных экономиче­ ских принципов и сохранение национальной традиции. Разумеется, это лишь мыслимый, идеальный вариант, для осуществления которого нужны энергия народа и новое структурное оформление его, не прибегающее, однако, к модели сброса российского наследия. Демократическая империя - эго химера. Вопрос постав­ лен альтернативно: или со?фанение российской империи, или демократия. Сибирь высказала свое мнение пока лишь в экологическом аспекте. С. Залыгин, В. Распутин, В. Ас­ тафьев считают: судьбу природы в регионе должны решать люди, чьи потомки обречены жить здесь, на обезображен­ ной, еще недавно цветущей земле. Как отмечали Н. Наумов, В. Шишков и Г. Гребенщиков, сознание сибиряков отлича­ ется общинносгъю. Сибирь заселяли русские ватаги, артели, общины (старообрядческие), земляческие объединения. Эго отразила сибгфская проза грани веков. Сохраняя русскую доминанту миропонимания, она искала и новые принципы на путях органической культурологии: устойчива лишь та культура, которая создается самодвижением н ^ д а в дан­ ном этно-ландшафтном регионе. Русские сибиряки вбирали навыки из обихода аборигенов, что бьшо необходимо для выживания в суровом климате, так рождался синтез т^льтур. Доминировала идея дистанцирования от Центра: не­ подлинная, греховная жизнь Москвы и Петербурга на фоне обираемой ими сибирской окраины - устойчивый мотив сибирской литературы вплоть до советского времени. Первоначально внешняя точка зрения такова: Си­ бирь - легендарная страна с несметными богатствами (легенды о Беловодии, сведения о Мангазее использо­ вали Г. Гребенщиков, В. Шишков, А. Новоселов, Л. Мар­ тынов, С. Залыгин), затем - «гиблое место», каторга. Внутренняя точка зрения, взгляд сибиряка: это благо­ датная земля, которой мешают жить по-своему. Обла­ стническая антиномия «Сибирь — Центр», на которую обратил внимание А. Щапов, близка старообрядческо­ му противостоянию «царству антихриста». Н. Ядринцев с большим интересом ю учал старообрядчество, а ведь оно - крайняя степень самоизоляции. Негативно оценили областники первоначальный проект транссибирской железной дороги, видя в ней лишь перспективу усиленного вывоза из Сибири ее боСтатья поступила в научную редакцию 15 апреля 1999 г. 12 гатств (что, впрочем, и подтвердилось). Подтвердились и предчувствия областников, касающиеся аккультура­ ции аборигенов, исчезновения субэтносов русского на­ рода - казаков и кержаков. Это было предметом забот и печали Г. Гребенщикова, П. Васильева, Л. Сейфуллиной, а затем и Ю. Рытхэу, В. Санги, Ю. Шесталова и других потомков сибирских аборигенов. Писатели-сибиряки не могут оторваться от космизма, время от времени возрождая руссоизм, связанный с идеа­ лизацией природного человека. Таковы кержаки Г. Гре­ бенщикова, Дерсу Узала В. Арсеньева, Улукиткан Г. Фе­ досеева, Аким В. Астафьева. Прикасаясь к теме «лите­ ратура Сибири», мы затрагиваем проблему культурно­ исторического самосознания огромного региона планеты, самого большого, но территориально и культурно еще как бы пустого. Самосознание Сибири рождалось в трудах П. Словцова, Г. Потанина, В. Распутина. Оно не могло быть завезено сюда ни масонами-декабрисгами, ни экстремистами-большевиками. Речь идет о сибирской мысли, которая не может быть импортирована ни из Санкт-Петер­ бурга, ни из Москвы, ни из Нью-Йорка. Согласно евразий­ ской концепции никакие, даже трижды гениальные, мысли­ тели не могут завезти в Сибирь плодотворную программу жизнеобеспечения и обновления культуры. Областники поставили вопрос о культурной колонизации. Если учиты­ вать стремительность нынешнего процесса аккультура­ ции не только малых, но и больших народов, нельзя не признать, что эго проблема будущего века. В экологиче­ ском безумии монокультура уже показала свою оборотную сторону, и регионализм обретает сейчас новое дыхание. Образование новых культурно-экономических центров весьма желательно. Это уже не соображения историософ­ ского порядка, а требования реальной жизни. Можно ска­ зать, что аргументы областничества становятся достояни­ ем бытового сознания, но вместе с тем нельзя не брать во внимание конкуренцию суперэгносов и континентов. Так актуализируются идеи евразийцев. Сибирь оказывается лицом к липу с полуторамиллиардным Китаем, и это ох­ лаждает сепаратистские рвения, в результате когорьос, вы­ ражаясь языком И. Ильина, Кузбасское ханство может пойти войной на Томский чалдонат. Русское самосознание уже нельзя рассматривать без са­ мосознания Сибири. Если Сибирь будет способна противо­ стоять цивилгоационной аккультурации, то Центр и регион окажутся на расходящихся тенденциях: прозападкическая в Москве, евразийская - в Сибири. Так остро ставит совре­ менность проблему русской идентичности. Здесь опору мы находим в культурологических наработках Л. Гумилева: нарастающие процессы национальной обскурации отчетли­ вее всего сказываются в Центре, и более здоровой оказыва­ ется культура окраин, минимально вовлеченных в разложе­ ние ценностных приорнгетов традиционной культуры. С точки зрения Л. Гумилева, последнего выдающегося евра­ зийца, «отставание» Сибири от Центра может оказаться спасительным перед лицом системного упрощения культу­ ры. Но ведь таков, в главном, пафос экологической публи­ цистики С. Залыгина, В. Астафьева, В. Распутина Идеи регионализма актуализировались в историче­ ские моменты демократизации России, но тогда же осознавалась потребность в новых культурологических идеях глобалистского масштаба. Преодолевая культур­ ный провинциализм, писатели-сибиряки неизбежно обращаются к наследию областников и евразийцев, так что новая жизнь этих идей становится очевидной неиз­ бежностью.