6 ДРЕВНИЙ МИР 2002.03.001–002. ГОРОД И ГОСУДАРСТВО В

6
ДРЕВНИЙ МИР
2002.03.001–002. ГОРОД И ГОСУДАРСТВО В АНТИЧНОЙ ГРЕЦИИ.
(КОНЦЕПЦИЯ М.Г. ХАНСЕНА). (Сводный реферат).
1. ХАНСЕН М.Г. POLIS КАК ГОРОДСКОЙ ЦЕНТР: ЛИТЕ-РАТУРНЫЕ
И ЭПИГРАФИЧЕСКИЕ ДАННЫЕ
HANSEN M.H. The polis as an urban centre: The literary and epigraphical
evidence // The polis as an urban centre and as a political community:
Symposium, Aug. 29–31, 1996 /Ed. by Hansen M.H. – Copenhagen: Roy.
Danish acad. of science a. letters, 1997. – P. 9–86. – (Acts of the Copenhagen
polis centre; Vol.4).
2. ХАНСЕН М.Г. ПОЛИС И ГОРОД-ГОСУДАРСТВО: АНТИЧНАЯ
КОНЦЕПЦИЯ И ЕЕ СОВРЕМЕННЫЙ ЭКВИВАЛЕНТ
HANSEN M.H. Polis and city-state: An ancient concept and its modern
equivalent: Symposium, Jan. 1998. – Copenhagen: Roy. Danish Acad. of
science a. letters, 1998. – 217 p. – (Acts of the Copenhagen polis centre;
Vol.5). – Bibliogr.: p. 142–153.
В реферируемых работах известного датского историка
античности М.Г.Хансена – автора ряда исследований по афинской
демократии
–
рассматривается
феномен
греческого
полиса,
определявший, как не без оснований считается, всю специфику
цивилизации Древней Греции архаического и классического периодов.
Обе работы опубликованы как материалы двух международных
симпозиумов по проблеме полиса (в августе 1996 г. и в январе 1998 г.),
организованных Копенгагенским центром по его изучению.
Термин «polis» традиционно переводят как «город-государство»
(city-state, Stadt-staat, cite-Etat). Вместе с тем, отмечает М.Г.Хансен, в
последнее время среди ученых высказываются сомнения в
правомерности использования комбинированных терминов, постро-
7
енных путем сочетания слова, обозначающего городской центр (city,
Stadt), со словом, обозначающим форму политического сообщества (state,
Staat). При этом обычно указывают на два главных обстоятельства: вопервых, урбанизированные центры большинства poleis не были
подлинными городами, а часть полисов вообще не имела таких центров;
во-вторых, polis как политическое сообщество не был государством в
современном смысле, но либо «негосударственным обществом», либо
своеобразным сплавом государства и общества (2, с.15–16).
Указанные возражения, по мнению М.Г.Хансена, основаны на
слишком упрощенной интерпретации как античной концепции полиса,
так и современной концепции государства, а чаще всего являются
результатом неправильного методологического подхода, когда с
античным полисом сопоставляется концепция государства. Ошибочность
такого подхода состоит именно в асимметричном сравнении конкретноисторического феномена и, по сути, абстракт-ной модели. Тогда как
более оправданным было бы сопоставлять концепцию и концепцию,
феномен и феномен (2, с.13–14). В реферируемых работах М.Г.Хансен
рассматривает главным образом концепцию античного полиса в
сравнении с современными концепциями города и государства.
Вообще слово polis, пишет датский исследователь, имеет четыре
различных значения: (a) «укрепление» или «цитадель», (b)
«нуклированное поселение», (с) «страна» и (d) «политическое
сообщество (или община)». Анализ употребления слова polis в античных
текстах показывает абсолютное преобладание значений (b) и (d). Вопрос,
следовательно, состоит в том, оправданно ли использование термина
«город» (sity или town) для перевода слова polis в значении (b) и термина
«государство» (state) в значении (d) и, следовательно, правомерно ли
само понятие «город-государство». Или, как считают некоторые
историки, древнегреческое общество столь сильно отличается от
современного своими представлениями о городе и государстве, что
необходимо избегать этих понятий и искать вместо них какие-то другие
(2, с.16, 33)?
В первой из реферируемых работ М.Г.Хансен предпринимает
попытку доказать, что греческий polis и как исторический феномен, и как
концепция (античная) вполне соответствует теоретической модели
античного города, разработанной в свое время Максом Вебером, которая
заметно отличается от подхода к этой проблеме ряда современных
исследователей.
8
В отличие от М.Вебера, подчеркивавшего взаимосвязь
урбанистического и политического аспектов античного города, во многих
работах последних лет, пишет М.Г.Хансен, прослеживается тенденция
минимизировать урбанистический аспект и отделить концепцию полиса
как государства от концепции полиса как города. Особенно среди
археологов получило распространение мнение о том, что формирование
полисов как государственных образований имело место ок. 700 г. до н.э.
или, возможно, даже раньше, тогда как процесс урбанизации был столь
медленным, что вряд ли можно говорить о городах в точном смысле
этого слова до конца VI в. до н.э. То есть становление государства
предшествует образованию города на одно-два столетия, и
следовательно, в (ранний) архаический период существовало огромное
число полисов без городского центра (1, с. 37–38).
Такой вывод, однако, пишет автор, является далеко не
бесспорным, поскольку большинство поселений либо никогда не
раскапывалось, либо не сохранилось в той мере, которая позволила бы
заключить, что на данном поселении городская стадия датируется
временем не ранее 500 г. до н.э. В тех же случаях, когда это удается
точно установить, обычно отсутствуют какие-либо литературные или
эпиграфические данные о том, что данное поселение несомненно было
полисом в политическом смысле, до того как оно превратилось в
городской центр. Этому, отмечает исследователь, противоречит и сама
номенклатура полисов. Их названия как государств почти без
исключения представлены в форме этнонимов во множественном числе,
образованных от названий полисов как городских центров (например,
название коринфского государства – «коринфяне» – от названия города
Коринф, афинского – «афиняне» – от Афин и т.д.). Характерно также, что
в древнейшей литературной мифолого-исторической традиции, в Илиаде
и Одиссее, термин p(t)olis встречается 236 раз, но почти всегда в смысле
«город». «Политическая община» часто является сопутствующим
значением, но очень редко основным. Если бы polis развился как
государство гораздо раньше, чем как город, ситуация скорее всего была
бы иной (1, с.40–41).
Можно полагать, пишет М.Г.Хансен, что концепция полиса как
города (в смысле значительного по размерам окруженного стенами
поселения с монументальными зданиями) выкристаллизо-вывается уже,
по-видимому, ок. 600 г. до н.э., если не раньше; и было бы странным
предполагать наличие в источниках вполне развитой концепции за
9
столетие или больше до возникновения самого физического объекта,
стоящего за этой концепцией. Разумеется, отмечает автор, лишь
немногие поселения ранней архаики были подлинными городами. Это –
Аргос, Фивы и Эретрия в Балканской Греции, Смирна в Малой Азии,
Сиракузы и Мегара Гиблея в Сицилии. Но концепция полиса в
урбанистическом смысле должна была получить развитие в ответ на
возникновение именно таких центров и только впоследствии
распространилась на другие, более мелкие поселения по мере их развития
в ходе архаического и классического периодов. Есть также основания
полагать, что polis возник раньше всего в колониях, где формирование
государства и формирование города происходило в тесной взаимосвязи и
одновременно, и что концепция полиса как типа сообщества, которое
объединяет урбанистический и политический аспекты, распространилась
из колоний в метрополию (1, с.42).
В целом, заключает автор, вся совокупность имеющихся на
настоящий момент данных позволяет заключить, что по крайней мере в
классический период каждый polis (как государство) имел своим центром
polis в значении «город». Противники этой идеи почти всегда приводят
пример Спарты. Действительно, пишет М.Г.Хансен, до эллинистической
эпохи Спарта не имела стен по периметру жилого массива и состояла из
четырех деревень: Лимны, Киносуры, Мессои и Питоны. Однако они
фактически образовывали одно нуклированное поселение площадью 3 кв.
км. При наличии в начале V в. до н.э. 8 тыс. одних только взрослых
мужчин гражданского статуса это создавало очень высокую плотность
населения, вполне достаточную для включения Спарты в разряд крупных
городских центров. Примечательно, что и в литературных источниках
она часто фигурирует как polis именно в смысле «город» и даже как asty
и polisma, т.е. обозначается терминами, которые использовались
исключительно для указания на урбанизированный характер поселения
(1, с.34–36).
Отличительной особенностью античного города, согласно
М.Веберу, являлось наличие в его составе значительного числа
земледельцев (Ackerburger). Этот общепризнанный факт, с точки зрения
многих историков, говорит лишь об отсутствии в античной Греции
подлинной урбанизации. Отсюда делается вывод о том, что за немногими
исключениями (Афины, Коринф, Милет и некоторые другие центры)
экономика обычного, т.е. преимущественно небольшого, полиса имела
натуральный характер. Однако письменные источники, как показывает
10
автор, дают несколько иную, более сложную картину. Все они указывают
на разделение труда, специализацию функций и торговый обмен на агоре
как на неотъемлемые черты даже малых полисов (площадью до 100 кв.
км) с городскими центрами умеренных размеров (1, с.47–51).
В целом, заключает автор, веберовский antike Stadt как идеальный
тип является вполне подходящей моделью классического греческого
полиса (как города) V и IV вв. до н.э. Разумеется, не всякий конкретный
полис этого времени обладал всей совокупностью необходимых
признаков, а в архаический период таких вообще было незначительное
меньшинство. Однако если обратиться к концепции полиса, то многие
сущностные черты классических poleis, несомненно, существовали в
умах греков уже в раннюю эпоху (1, с.53–54).
Согласно определению Аристотеля, греческий полис был
сообществом (koinonia) граждан (politai), группирующихся вокруг их
политических институтов (politeia). Было ли такое сообщество
государством в современном смысле слова –тема следующей работы
М.Г.Хансена.
Концепция государства, пишет автор, включает три главных
элемента:
территорию,
население
(народ)
и
правительство,
устанавливающее законный порядок в рамках данной территории и среди
данного населения, т.е. обладающее полным внутренним суверенитетом,
а также внешним суверенитетом (независимостью). При этом
государство часто либо идентифицируется с одним из трех
перечисленных элементов, либо выступает как абстрактная публичная
власть, стоящая как над управляемыми (народом), так и над
управляющими (правительством) (2, с.14, 35–37).
В источниках слово polis часто синонимично таким терминам, как:
1) akropolis («цитадель»); 2) asty или polisma («город»); 3) ge или chora
(«земля», «страна»); 4) politai или anthropoi («граждане», «люди») в
смысле сообщества, особенно политического сообщества; 5) ekklesia
(«собрание») в смысле правительственного органа;
6) politike
koinonia («политическое сообщество» в более абстрактном смысле); 7)
ethnos («народ»). Первый вариант в классическую эпоху уже был
анахронизмом, а последний встречается крайне редко. Остальные же
характеризуют три основных аспекта изучаемого феномена: территорию
(asty + chora), население (politai, anthropoi) и правительство (ekklesia). То
есть налицо та же трехчастная структура, которая свойственна и
концепции государства (2, с.52).
11
Как государство (в территориальном смысле) polis состоял из
городского центра (polis в урбанистическом значении, или asty) и
подчиненной ему сельской округи (chora в значении «страна»).
Аналогичные polis/chora пары антонимов имеются и в большинстве
европейских языков: city/country, Stadt/Land и т.д. Однако использование
этих антонимов, пишет М.Г.Хансен, обнаруживает важное различие
между античной и современной концепциями государства. У древних
греков для его обозначения неизменно использовался термин «город»
(polis), тогда как у современных народов – термин «страна» (см.: 1, с.17–
19).
В отличие от современной концепции государства, в греческой
концепции полиса такой элемент, как территория, имел относительно
меньшее значение. Мысль о том, что polis есть скорее совокупность
людей, чем страна, отражают как уже приводившаяся выше
номенклатура полисов, так и дефиниции античных писателей. При этом
различия в определении полиса как совокупности человеческих существ
(Платон, Аристотель) и совокупности граждан (Аристотель) отражают
два различных, но взаимодополняющих друг друга подхода к его
структуре. В первом случае, когда полис рассматривается как социальноэкономическая общность, его структурообразующей единицей выступает
домохозяйство (oikia), включающее лиц разного политического и
социального статуса, возраста и пола. И как члены домохозяйств они
составляют все население полиса. Во втором случае полис выступал как
политическое сообщество, членство в котором ограничивалось
полноправными гражданами (politai или astoi), т.е. взрослыми
свободнорожденными мужчинами местного происхождения, тогда как
все остальное население полиса оказывалось в роли «аутсайдеров».
Главной структурной единицей этой politike koinonia являлся, таким
образом, polites-«гражданин». Примечательно, пишет М.Г.Хансен, что
этот второй вариант взгляда на сущность полиса встречается в
источниках заметно чаще и в целом является определяющим (2, с.57–64).
В современных концепциях государство, напротив, ассоцииру-ется
скорее с правительством, чем с гражданами. И даже в демократи-ческом
обществе народ и правительство, т.е. управляемые и управляющие,
выступают как две противостоящие друг другу части населения. В
греческом полисе archontes и archomenoi также являются его
важнейшими компонентами. Однако в демократичес-ком полисе граница
между ними фактически стиралась, так как в определенном смысле все
12
граждане были управляющими не только в силу крайней
многочисленности должностей и принципа ежегодной ротации путем
жеребьевки, но главным образом благодаря институту народного
собрания и идее о том, что polis как государство есть прежде всего demos,
народ. Эта идея, пишет автор, обнаруживает себя в формулах принятия
народным собранием законов (nomoi) и декретов (psephismata), которые
варьируют между edoxe te polei («постановил полис») и edoxe to demo
(«постановил народ»). Таким образом, в демократическом полисе
правительство и гражданский коллектив в основном совпадали.
Последний и был arche («властью») в широком смысле, тогда как
должностные лица полиса являлись archai («властями») только в
узкотехническом смысле. Поэтому, заключает М.Г.Хансен, «в Древней
Греции граждане с гордостью говорили: “Мы есть полис”, тогда как
граждане современных государств предпочитают говорить “они” о
правительстве и вряд ли склонны идентифицировать себя с теми, кто
управляет их страной» (2, с.67).
Однако если обычно polis ассоциировался с его гражданами, то в
порядке своего рода деперсонификации он, подобно современному
государству, в ряде случаев осознавался как публичная власть, стоящая
как над управляемыми, так и над управляющими. В некоторых
контекстах он приближался к тому, чтобы стать юридическим лицом (2,
с.72).
Неотъемлемой чертой государства Нового времени является
внутренний и внешний суверенитет. С точки зрения многих современных
историков, у древних греков не было концепции суверенитета. И это
утверждение, пишет М.Г.Хансен, отчасти справедливо, если иметь в виду
классическую концепцию суверенитета, разработанную Ж.Боденом и
Т.Гоббсом в XVI–XVII вв., согласно которой суверен является высшим
законодателем, но сам стоит над законами и подчинен только Богу и
(или) законам природы. У греков, отмечает автор, близкое по смыслу
понятие выражал термин kyrios («имеющий власть», «господин»). Так, в
аристотелевской классификации форм правления (монархия – тирания,
аристократия – олигархия, полития – демократия) различие между ними
определяется путем ответа на вопрос: кто является kyrios tes poleos
(«господином полиса»)? А также: правит ли kyrios (будь-то одно лицо
или группа лиц) в соответствии с законом и для общей пользы, или он
стоит над законом и использует власть в своих интересах? Поскольку в
реальности практически все греческие полисы были либо олигархиями,
13
либо демократиями, в роли kyrios выступал либо олигархический совет,
либо демос в целом (экклесия), который законодательствовал, но сам
стоял выше законов, подменяя их декретами в своих сиюминутных
интересах. Из этого следует, отмечает М.Г.Хансен, что в определенном
смысле все эти полисы имели суверена, как его определяет Ж.Боден.
Фундаментальное различие, однако, состоит в том, что в концепции
Бодена такая ситуация является нормой и теоретически, тогда как для
греческих мыслителей она абсолютно порочна и ведет к гибели полиса.
Согласно их воззрениям, подлинными «господами» должны быть только
законы (hoi nomoi kyrioi). Примечательно, пишет автор, что в наше время
понимание суверенитета как положения над законом если и не исчезло
полностью, то по крайней мере утратило прежние позиции. Теперь
суверенитет все больше ассоциируется с такими идеями, как власть
закона и конституционализм; иногда даже утверждается, что сувереном
является конституция или законный порядок как таковой. В результате
аристотелевская концепция того, что означает быть «господином
полиса», гораздо ближе современной концепции суверенитета, чем
классической концепции, созданной Ж.Боденом для обоснования
абсолютизма (2, с.73–77).
Эквивалентом современной идеи внешнего суверенитета (в смысле
независимости) у древних греков было понятие autonomia. Последняя
очень часто рассматривается как одна из главных характерных черт
полиса архаического и классического периодов, сближающая его с
современным государством. Этому, однако, противоречит тот факт, что в
VI–V вв. многие, а в IV в. до н.э. даже большинство полисов, не были
независимыми. Соответственно, было бы ошибкой, считает автор,
определять греческий полис как «независимый город-государство», а
дефиниция «автономный город-государство» вообще лишена смысла,
поскольку в современных языках «автономия» означает лишь местное
самоуправление (2, с.79). С точки зрения М.Г.Хансена, взаимосвязь
между концепцией autonomia и концепцией polis'а должна быть
отвергнута как искусственная конструкция современных ученых, которая
не имеет оснований в источниках архаического и классического
периодов. Такая взаимосвязь возникает только в эллинистическую эпоху,
когда autonomia стала означать уже не независимость, а самоуправление,
соединенное с подчинением верховной власти того или иного
эллинистического царя (2, с.82–83).
14
Одной из идеологических основ современного либеральнодемократического взгляда на государство является тезис о
необходимости строгого разграничения государства и (гражданского)
общества, т.е. в конечном счете четкого разделения публичной и частной
сфер и недопустимости вмешательства государства в то, что относится к
частной сфере. Полис же, как утверждают некоторые историки, проникал
во все сферы общественной и частной жизни граждан, регулируя и
контролируя их самым жестким образом. Поэтому, с их точки зрения,
полис не был государством в современном смысле, но своеобразным
сплавом государства и общества. Именно такая модель идеального
полиса представлена в трактатах Платона «Государство» и «Законы»,
прототипом которой в реальной действительности была Спарта. Однако
эта модель не прослеживается в Афинах, где, как доказывает автор,
господствовала иная система ценностей. Демократически управляемый
полис, подобно современному (демократическому) государству,
признавал различие между публичной сферой (сферой полиса, т.е.
преимущественно политической сферой) и частной сферой, к которой
относились все остальные виды деятельности (промышленность,
торговля, сельское хозяйство, образование) и в которой гражданам
предоставлялась свобода поступать по собственному усмотрению, без
давления со стороны государства или других граждан (разумеется, в
рамках закона, как и в современном государстве) (2, с.88–95).
Таким образом, отмечает М.Г.Хансен, вопрос о том, был ли
греческий полис сплавом государства и общества, в значительной
степени связан с другим вопросом: какая система – спартанская или
афинская – была нормой в классической Греции? Анализ источников
позволяет, по мнению автора, сделать вывод о том, что нормой была
афинская модель, тогда как уникальность Спарты, ее отличие от всех
других полисов, которая постоянно подчеркивалась всеми античными
писателями, определялась именно тем, что спартанский полис
регулировал и контролировал все стороны жизни общества (2, с.100–
102). Впрочем, пишет автор, сказанное не означает, что Спарта в силу
своей специфики не была полисом в той же степени, что и Афины. Факт
слияния в данном полисе государства и общества не имеет отношения к
его статусу как полиса. Он важен лишь для современных историков,
пытающихся ответить на вопрос, был ли полис государством или, точнее,
государством в современном либерально-демократическом смысле (2,
с.105–106).
15
В целом, заключает М.Г.Хансен, сравнительный анализ концепций
полиса и государства обнаруживает как черты сходства, так и черты
различия между ними. Однако наиболее принципиальное сходство
государства и полиса связано с идеей гражданства, которое является
базовым элементом как классических античных, так и современных
политических систем. И в тех, и в других оно представляло собой
установленное законом членство индивида в государстве, посредством
которого гражданин приобретал политичес-кие, социальные и
экономические права, которыми негражданин – член данного сообщества
– не пользуется или пользуется только частично. «В этом важном
отношении современная концепция государства ближе концепции
полиса, чем любая другая концепция политического сообщества в
хронологическом промежутке между полисом и современным
государством», – пишет автор. «Чисто эмпирически полис par excellence
был демократическим полисом, точно так же как и современное
государство par excellence есть демократическое государство. И в этом
контексте перевод слова polis как город-государство вполне правомерен»
(2, с.123).
А.Е.Медовичев